insomnia

Таблетки вперемешку с шампанским — празднуешь что-то или медленно умираешь, Нейтан? Прочерк в мыслях вместо ответа и насмешливой резью по глазам яркое пятно на стене. Множество таких пятен в её комнате. Тебе не жалко поделиться одним, Макс? Конечно нет. И если бы попросил, то наверняка отдала бы просто так, чтобы стало легче «тёмному мальчику». Но он не привык спрашивать. Он привык с лёгкостью брать то, что хочется. И до момента встречи с ней лёгкость эта была неоспорима. Лучше бы ты так и оставалась «невидимкой», Колфилд. Лучше бы было не нарушать зону твоего «личного комфорта», в пылу накрывающей ярости подходя слишком близко. Занозу в сердце вколачивая. На бессонницу себя обрекая. К проклятию приговаривая. Как же он ненавидел Зигмунда Фрейда с его теорией, к одному всё склоняющей. Как же он себя ненавидел за то, что теория эта не раз подтверждалась. При близости с ней — огнём в тёмных мыслях вспыхивала. При «недоблизости», если быть точным. Два шага вперёд и три назад, защитниками отгоняемый. Преградами. Их он больше всего ненавидел. Взять кувалду и треснуть по ним как следует. Разрушить, чтобы не мешались. Ты ведь не против, Макс? Взгляд этот не может обманывать. Только лицо твоё в дымке тумана всегда. От таблеток вперемешку с алкоголем, знаю. Риск. От этого подыхают, как безродные псы под забором, вот только плевать на последствия. От бессонницы спастись пытаюсь. От теории бессознательного и гадкого Фрейда над тщетностью попыток этих насмехающегося. Пусть он заткнётся в его подсознании. Пусть образ полуобнаженной Макс Колфилд сгинет из обрывочных полубредовых снов! Спокойно, Нейтан. Для твоего возраста это нормально. Играют гормоны, только и всего. Остатки разума пытаются найти объяснение происходящему с ним. Стараются вытащить из коварных зыбучих песков тяготения к ней. Но он понимает, что ни хрена ненормально так хотеть кого-то, что закипает кровь в жилах. От этого подыхают быстрее, чем от таблеток, алкоголя и пули вместе взятых. И не помогает ничего, нет возможности забыться. Журнал с голыми шлюхами готовыми за хрусткую купюру сделать всё что угодно, не прельщает больше. Его тошнит от обнаженных частей их порочных тел, слишком рьяно себя навязывающих. Ему мерзко. Он перестрелял бы всех этих потасканных кукол без жалости. Так им и надо. Вот Макс не такая как они. Она нежная, скромная и неприступная. Последнее — приговором для таких как он. Что, избалованный мальчик, есть игрушки, которые приобрести невозможно? Они бесценны, чтоб их. И бутылка летит в стену. Прямо в чёрно-белый плакат связанную девушку изображающий. Его фетиш? Очередная грань его безумия? Грубые верёвки в твои тонкие запястья вонзающиеся, Макс. Это — непередаваемо. Зеркало отражает парня с провалившимся куда-то вглубь взглядом. С лихорадочно блестящими глазами, чей цвет подчёркивают обводы чёрных кругов. Которые сутки бессонница? Он бродит в этих стенах, подобно призраку, злой как чёрт. Его качает. Ему явно не место в этой академии среди прочих студентов. Слишком опасно и рискованно для всех, вот только загвоздка в том, что эта академия фактически принадлежит его семье. Принадлежит ему. А потому им приходится сторониться и держаться от него на расстоянии, закрывая глаза на неадекват. Перешептываясь за спиной. Советуя прочим «держаться подальше» и «не подходить слишком близко». Сторонишься и ты, Макс Колфилд, а как иначе? Враги с непримиримыми разногласиями для всех. Точек соприкосновения не наблюдается. Просто они все слепы и не видят. Невозможно усмотреть то, что творится в подсознании. А вот прочувствовать — запросто. Попробуй, Макс. Ты же чуткая. И бесстрашная. Ты совсем не боишься его, приближающегося так стремительно. И пустоты коридоров не опасаешься. И давления чужих пальцев на своих руках не ощущаешь. Даже взгляда, прожигающего такого, избегать умудряешься. Первые секунд десять. Дольше — невозможно, когда к стене прижата. Когда близко так находитесь, что характерный запах препаратов лекарственных в ноздри забивается. И ты от их резкости задыхаешься. И думаешь, сколько же таблеток он проглотил перед тем, как зажать тебя в этот капкан? Вряд ли они ему помогают. В вперемешку с шампанским — точно нет. И что же заставляет его держаться, смертельные коктейли из лекарств и алкоголя в себя вливая? Ответ в его взгляде ярко-красными буквами полыхает. Сумасшествие. И надежда на нечто... — Искала меня, Колфилд? — шепот губ к уху приблизившихся обжигает. Зачем он делает так? А руки над головой железной хваткой скованы и нет возможности отмотать время. Как она раньше существовала без этой способности? — Хотела знать, о чём я думаю? Вычисли по Фрейду... Быстрая фраза хлёсткой пощечиной. Пальцы ледяные на щеке задерживаются, вдоль скул ведут, по её губам скользят. Он же почти мёртв. Он же не может чувствовать как нормальные люди. Он же... Нейтан Прескотт, который до того их столкновения даже не знал, что она обучается в Блэквелле. Это такая шутка, да? Потому что ей жутко думать о том, что он говорит всерьёз. И вспоминается его комната чёрно-белая в малейших деталях. И плакаты в мельчайших подробностях воспроизводятся. И ещё фильмы с жесткой, темной, тематикой. Он — больной ублюдок. А сейчас он бредит. — Я не искала тебя, Нейтан, — маленькая лгунья. Она же всю академию обегала задавая вопросы о нём. Кто ищет... — отпусти. Прозвучало как-то жалко. Быть может кот так играет с мышью прежде чем съесть? — Зато я искал, — он прикрывает глаза, рука скользит вниз, по её телу, задерживается на талии. Хрупкие рёбра под тонкой кожей. — Забери мою бессонницу, Макс. — Арктические льды его взгляда вонзаются в неё, под кожу входят, морозом пробирают. Она чуть было не спрашивает «как забрать?», но вовремя сдерживается, ответа опасаясь. Он очевиден и без того. А Прескотт на грани. Она чувствует. Чересчур близко он стоит. Её дрожь, как очередную дозу, в себя вбирает. Понимает, что она откажет. Слишком невинна. Он уверен в её чистоте. Неприступности. Он даже больше чем на семьдесят процентов уверен в её ориентированности на девушек. Он слишком многое подмечал про себя, но всё же продолжал надеяться на успех. Они с Грэхэмом на пару долбанутые, если рассчитывают на что-то. — Нейтан? — осторожное напоминание о себе. Она вздохнуть опасается, чтобы не спровоцировать его. Хватка слегка ослабевает и он отходит на шаг. На два. На три. Возможность вырваться и бежать без оглядки. Из академии Блэквелл. Из Аркадии-Бэй. Подальше от больного на всю голову Нейтана Прескотта с его пошлыми намёками. С его тёмными фантазиями. И бессонницей. Она не виновата в ней, но он думает иначе. И нападение его непредсказуемо. И холод пальцев по обнаженным участкам кожи. Иглами по оголенным нервам лихорадочные поцелуи быстрые, невесомые как касания крыльев бабочки. «Ты ведь не против, Макс?» — умоляет его взгляд, снизу-вверх на неё смотрящий. Нейтан Прескотт на коленях перед ней стоящий — здесь есть над чем задуматься. И есть от чего напрячься, по взгляду понимая, что мало ему этой невинной прелюдии и поцелуев будто не существовавших никогда. Он хочет большего. Он хочет более тёмного. И Макс проваливается под синий лёд его арктического взгляда и тонет в нём. И задыхается от абсурдности происходящего. И твердит себе, что против решительно подобного поворота. И останавливает его руки. И смотрит сверху-вниз с жалостью так ей свойственной. С лживостью свойственной ей. На самом деле, Макс, ты неспособна жалеть, иначе бы поняла. И не хочется разжимать хватки, хрупкие запястья отпуская. Давая ей уйти. Снова всё как в тех треклятых снах. Они обрываются на ключевом моменте оставляя его ни с чем. — Тебе нужна помощь, Нейтан. Обратись со своей бессонницей к врачу. Советует как лучше желая. Всем помогающая Макс Колфилд. — Нахрен врачей, мне нужна ты. — Вырвалось само. Не сдержался. И хохот доктора Фрейда где-то в помутнённом подсознании. Как же он ненавидел эту его теорию. Он вообще всё ненавидел, горечь лекарств в горле ощущая. И провожая взглядом замутнённым силуэт знакомый знал, что не отступится...