Образина

      Больно… Ничего не чувствую, кроме боли, которая мучает с каждым днём всё больше и больше. Я гнию изнутри, а паразиты, живущие во мне, вгрызаются в моё больное тело. Не дают спать, есть, жить чуть лучше, чем сейчас. Я слышу, слышу их копошение, но мне неприятно, я не ощущаю того удовольствия, что захлёстывало меня в прошлом. Красиво разделанные тела, выложенные в идеальную мозаику, кровь, которая украшала мои шедевры — доказательства моего существования. Тело ещё помнит дрожь удовольствия, сладкую истому и маленькое чувство, приравнивавшееся к полному эгоизму, но такое заманчивое — чувство приближения к Творцу. Захочешь — убьешь, а пощадишь, считай, что дал жизнь; но мне по вкусу люди без дыхания, так что неудачников ждёт один финал после встречи со мной — это смерть.       Но сейчас я кто? Хотя начинаю забывать своё прошлое, но что-то держит меня, не даёт прогнить до состояния прострации, когда ничего не хочешь, ничего не чувствуешь, тебе и не плохо, но и не хорошо. Из меня вытащили кое-что ценное, вырвали с корнями в обмен на жжение в груди, тянущее чувство безысходности, делавшее меня диким, оскалившимся псом. Теперь меня можно называть крысой, собакой, гиеной, потому что нет нужды разбираться в том, кого именно в меня "вложили". Выпустите, только выпустите меня! Соберу все силы, чтобы не потерять человеческое лицо и наконец-то очнуться ото сна—кошмара. А у меня получится? Напор животного на меня действует успешно, мне трудно держаться. Тфу, противно.       Оглядеться по сторонам и понять, что ничего не поменялось — всё, что мне остаётся. Также холодно, также работает лампочка, еле освещая помещение—подвал. Полумрак уже не проблема, совсем нет. Свобода. Потерявши её, понимаю настоящее значение этого слова, но  (не) перестану надеяться на лучшее.       Жизнь по ту сторону более привлекательна, потому что вселял ужас я, забавлялся я, не наоборот. Что со мной стало! Смотреть исподлобья так унизительно, но животные эмоции менее контролируемы, не вините меня, если оправдываюсь.       Глянул сквозь прутья — что же? Холодный бесстрастный взгляд впился, а существо, угрожая растерзать в случае неповиновения, наблюдает. В мгновение ока превращаешься в жалкого грызуна, которого можно раздавить в любой момент. Он ползёт, чувствует опасность, ему страшно. К счастью ли, к горю, а как кошке-хищнику надоедает играть с мышкой, так и гомункулам надоест моё присутствие. Чудес не бывает.       Эти нелюди похуже меня будут. На их совести не одна сотня душ, а их отношение ко всему живому… Действительно пугают, действительно ужасные твари. Могу смело сказать — будь у каждого из них свои интересы, то мир бы расплавился в собственной агонии. Хотя... плевать: своя шкура дороже. Перешагивая через свои страдания, подчиняюсь, склоняю голову, не в силах держать её прямо, гордо. Животное? Человек? Выбирайте сами.       Итак, наш герой, окутанный думами, отчаялся. Что-то похожее на надежду вспыхнуло в его глазах, но мгновенно потухло. Угнетённое состояние, ничего не попишешь. Возможно, кому-то интересно узнать, например, что случилось с другим Барри, «не дающим прогнить» этому? Тогда продолжим, нечего терять время, оно гораздо ценнее, чем кажется.       А-ха-ха, как же я удачно выкрутился. Чёрт возьми, меня поймали, но мне крупно повезло: удача на моей стороне. Остаться в живых, да и ещё иметь возможность убивать; но я всё-таки буду скучать по своему старому, мягкому, пробиваемому телу. И, перестав сомневаться, погрязну с головой в новом житье-бытье. Обстановочка мрачновата и убога, хотя чего я разнылся, будто десятая жертва? Может, я в бешенстве от того, что не смогу больше понять: сладка ли кровь у понравившейся куклы, трясёт её от страха, от холода?! Хочу кромсать всех: зайчат, телят, людей, потому что мне наплевать на морали и чьи-либо указания. Я хочу, вот и всё.       Как бы люди меня ни называли, а я всё-таки до переселения души был счастливым человеком. Почему? Я делал то, что мне по нраву, зависел лишь от времени суток, которое помогало скрываться в темноте, ускользнуть от лишних глаз. «Почему, за что, ах, что я сделала?» — спрашивает дрожащим голосом очередная обречённая. Голубушка, мне наплевать на многое, а особенно на то, что ты такое: мне просто нравится кромсать. Всех.       Называя Барри ужасным человеком, не ошибётесь, но забудете главное: вы такие же! Да, да, точно такие же «мясники», связанные общественным мнением и нормами поведения. Опровергать мои слова нет смысла, иначе бы не существовали такие проблемы, как проституция, грабежи и наркоторговля, например. Каждый развлекается в свою меру и как может. И ничего не изменится; пройдёт сотня лет, а может и больше, но, увы и ах, не поменяется ни мир, ни люди.       В этой чёртовой лаборатории, где я теперь стражник под номером шестьдесят шесть, нет возможности занять себя делом: распотрошить свинку или коровку, ровно отделяя части тела. Скоро будет что-то интересное, несомненно. А пока я занимаю своё время тем, что слушаю крики и постоянно размышляю о прошлом, редко о настоящем. Думаю-думаю, пока не забуду обо всём, пока забвение не постучится и в мою дверь.       Ну не прав ли я? Гости, проникшие в особенное место, которое не предназначалось для каждого встречного, взрывы, суматоха, а что я? Сбежал, схоронился, да остался в плюсе. Поразмыслив, решил, что ещё есть время для новых развлечений, убедился, что не так и много видел за всё время своего существования. Ну нет, таких счастливчиков ещё поискать нужно! Сейчас всё-всё поясню.       «Тёмной ночью, когда звёзды показывают миру всю свою красоту, когда бдительность снижается, тогда на сцену выходит маньяк, которому на ваше понятие красоты начхать, у него своё понятие искусства. Ох, как же ему хочется окунуться с головой во мрак безумства! Он слегка разжимает пальцы и, решая порубить светловолосую женщину, находящуюся в тёмном переулке, нападает с диким рыком. Звук, вырвавшийся из него, скорее от нетерпения. Мясник не ставит целей, не хочет пугать, но и не хочет замечать очевидных вещей. Жертва не выглядит испуганной: здраво оценив ситуацию, она нападает. Какая женщина, какая грация; обращается с пистолетом как с зажигалкой: так легко и непринуждённо. Преступнику ничего не остаётся, как попытаться сбежать, но он терпит фиаско...»       А-йя, звучит дурно, но я был не против оказаться в плену у такой особы и выполнять все прихоти, указания и даже принять пули. Теперь, после той самой авантюры с Марией Росс, я пережидал. То есть мне сказано переждать, но не важно. Хоть мне и не удалось порубить кого, — так сказать, расправить крылья, но я вполне доволен. Это не единственный сюрприз, который приготовила для меня судьба.       Сижу, да спокойно точу свой тесак, никому не мешаю, — и на! Окно вдребезги, а вместе со сквозняком в помещение врывается запах безумия, неконтролируемого, а степень его зависит от никчёмной случайности. Лохматое нечто, стоя в странной позе и оскалившись, глядит своими глазищами, не отрываясь, засасывает своим взглядом в ту же пропасть, откуда вылезло. Знакомые черты лица искажены в звериную гримасу, но я ещё не настолько свихнувшийся придурок, чтобы не узнать себя, странного, но себя. «Этого не может быть, ну не может, да?» — моментально всплыло в голове. Моё тело, хотя в обносках, хотя в таком состоянии…  Да, да, да! Хочу порубить его. Уже нет сил сдерживать себя, да и не вижу смысла. Мне не нужны приглашения, только я, я заказываю музыку своей жизни.       Нет, не убегай, не смей сбегать. Ты не посмеешь лишить меня такого огромного удовольствия, как перемалывание твоих косточек, раскладывание и перекладывание внутренних органов с места на место и, конечно, как я решу, так и будет, но после долгого воздержания я не становлюсь терпеливее. Даже не стану тебя, хм, себя, нас мучить: хрясь и всё. Не понимаешь? Ну да ладно, это уже не важно, так как исход ясен. Твоя пустая головёшка уже не держится на плечах, падает, ударяется об пол и…       Радость Барри-доспеха не длилась долго: он почувствовал, что в глазах темнеет, понял, что это было последнее его убийство, но не понял причину.       Не догадался, что сам погубил себя из—за своего тщеславия и нетерпеливости. Считая себя бессмертным (забудем про печать), он ошибся. После разрушения сосуда для души, то бишь тела, мясник дал толчок. Душа ушла в никуда, и это справедливо по отношению к жертвам, но не к этому сумасшедшему, по-своему одинокому.       Более удачный финал, даже идеальный — смерть доспехов. Убив душу, «крыс» бы освободил себя — Барри; отомстил несчастным погибшим, а самое главное — доказал, что человек даже с такой прогнившей душой может заслужить покой. Доказал бы, но — что самое смешное и гадкое — в доказательстве этом не было бы смысла только потому, что он знал всё. Нет таких людей, кто сможет сравниться с ним. Но для тех, кто посмел забыть это негласное правило, для тех, кто помнил, но встал на дыбы… Он приготовил достойный ответ.