- Теперь ты можешь вернуться домой. Ты можешь вернуться ко мне, Гилберт.
— Идиот! Ты не так делаешь! — Экс-Пруссия возмущённо вскинул брови, вырывая скалку из рук виновато улыбающегося Ивана, и слабо толкая того в бок, как бы говоря, чтобы не мешался под ногами. — Её надо посыпать мукой, тогда тесто прилипать не будет. — Оу, — понимающе протянул Брагинский, внимательно следя за действиями немца. Гилберт поднимет голову, чтобы посмотреть на парня, и лишь раздражённо шипит, понимая, что тот ни черта не уяснил, как надо правильно делать. — Ты серьёзно что ли? — не выдерживает альбинос, недовольно складывая руки на груди, прежде отложив скалку в сторону. — У тебя две сестры, а ты до сих пор не умеешь раскатывать тесто. Да ты издеваешься. — Эй, Гил, ты куда? — русский удивлённо наблюдает за тем, как парень явно раздражённо снимает с себя чёрный передник, бросая тот на ближайший стул. — Гилберт? — Давай дальше без меня, — раздражённо кивает прусс, стремительным шагом покидая кухню, словно позорно сбегая с поля боя. Он буквально спиной ощущает, как Брагинский растерянно смотрит ему вслед, но ничего не говорит. Экс-Пруссия заваливается на диван, перед этим нагло подвинув Латвию, который даже пискнуть не успел. Троица Прибалтов сидела здесь тише воды, ниже травы, и явно подслушивала. При появление немца, они все дружно уставились в экран телевизора, будто бы всё так и было. Надменно фыркнув, Байльшмидт взял оставленную кем-то газету со стола и открыл на первой попавшейся странице, совсем не пытаясь читать. Он знал, что без него Иван вряд ли сможет приготовить то, что хочет Украина, а это значит. — Ги-и-и-и-ил! Оно в моих волосах, я не могу справиться без тебя, — жалобно тянет Россия на весь дом, заставляя Эстонию побледнеть, а Литву испуганно поджать губы, дёрнувшись от неожиданности. — Оно захватывает кухню. Гилберт! — Какой же ты всё-таки идиот, — наигранно раздражённо отвечает прусс, но неизменно поднимается со своего места и идёт обратно, отбрасывая газету в сторону. А ведь он прекрасно знал, что именно этим всё и закончится.— Запад, я… — Мы снова будем вместе, как прежде, верно?
— Ну вот, засох, — как-то печально протянул Иван, присаживаясь на корточки рядом с цветком. В саду прохладно, завывает северный ветер, да и солнце совершенно спряталось за тяжёлыми серыми тучами. Гилберт стоит неподалёку, задумчиво ковыряя сапогом рыхлую землю, иногда поглядывая в сторону России. СССР распадается, и страны медленно расходятся по своим столицам. Дом Брагинского начинает стремительно пустеть. Да и сам его хозяин с каждым днём выглядит всё хуже и хуже, будто бы увядает на глазах. Раздражённо хмыкнув, немец за пару коротких шагов оказался рядом с парнем, смотря на того сверху вниз. — Ты его поливать не пробовал? — Этим всегда занималась Украина, а сейчас её нет, — с непонятной усталостью в голосе отозвался Брагинский. И экс-Пруссия в который раз убедился, что русский по сути являлся большим ребёнком, за которым нужно постоянно присматривать. — Если хочешь, мы можем его выкопать и посадить в горшок, будет стоять в доме и, возможно, при правильном уходе, вновь расцветёт, — Гилберт смотрит куда угодно, но не на Ивана. Брагинский удивлённо поднимает на него взгляд невинных глаз, сосредоточено обдумывая это предложение, словно оно может изменить целый мир. — Правда? — И это дитё остановило армию Запада? — недовольно бурчит себе под нос немец, а затем намного громче отвечает. — Правда-правда.- Нет, брат, извини. Но как прежде не получится. — Что-то случилось?
— Вставай, хватит спать! — дверь, ведущая в комнату немца, открывается буквально с пинка. На пороге стоит раскрасневшийся и непонятно чем довольный Иван. Байльшмидт недовольно мычит в подушку, махая рукой, в попытке отогнать от себя русского, как назойливую муху. — Давай-давай, Гил, подъём. — Отстань от меня, колхоз проклятый, — мычит в подушку экс-Пруссия, устало открывая один глаз и упираясь взглядом в цветок, стоящий на подоконнике. При тщательном уходе России и контроле Гилберта, он всё же вновь расцвел, радуя всех приятным нежно-фиолетовым окрасом. — Если ты не встанешь, то я тебя прям так на улицу вынесу, — весело тянет Россия. Гилберт хмыкает, полностью уверенный в том, что парень не посмеет поступить так подло. — Один, два три! Экс-Пруссия даже не успевает до конца проснуться, как чувствует, что его довольно-таки ловко, а главное быстро свернули в одеяло и закинули на плечо, отдавив при этом добрую часть внутренних органов, куда-то понесли. По дому раздался яростный русский мат вперемешку с немецким, который не стихал вплоть до первого этажа. Гилберт старательно извивался, пытался укусить наглого русского за спину или лягнуть коленом в живот, но все попытки пересекались на корню. На подобные выходки Иван лишь беззаботно смеялся и ускорял ход. Вскоре, прусс даже сквозь плотную ткань одеяла почувствовал, как ноги обдало холодным воздухом, а в следующую секунду его уже беззаботно вытряхивают в ближайший сугроб в одних штанах и футболке. Байльшмидт шокировано лежит, чувствуя, как конечности медленно коченеют, а воля убивать неумолимо растёт. Снег тает, заливая футболку, заставляя ткань намокнуть и неприятно прилипнуть к телу, а ветер лишь усугубляет дело, покрывая кожу толпами мурашек. Смех сверху резко прекратился, а затем раздался еле слышный скрип приближающихся ботинок. — Эй, Гил, ты там как? — осторожно интересуется парень, у неподвижного немца. — Я надеюсь, ты живой. Ги-и-ил? Ну, извини меня. Хотя я тебя предупреждал! — Умри, колхозная морда, — резко кричит прусс, неуклюже переваливаясь на спину и швыряя горсть снега туда, где, по его мнению, стоит Брагинский. По идеальной тишине, резко свалившейся на его голову, Байльшмидт мог предложить, что попал в цель. — Значит так, да? — доброжелательным голосом Ивана можно топить корабли и бомбить Америку. Экс-Пруссия резко вскакивает на ноги, ощущая дикий холод, он к тому же ещё и босиком. — Я отомщу тебе, но лишь после того, как ты наденешь вязанные носки и выпьешь рюмку водки, чтобы согреться. — Не буду я пить твоё пойло, — возмущённо стуча зубами, огрызается альбинос, пытаясь хоть как-то согреть себя, пританцовывая на одном месте. Декабрь выдался недружелюбным, пусть и светило солнце, ветер не дремал. — И вообще, ну-ка, подойти поближе, я тебя пну. — Ага, уже бегу — с готовностью кивает Россия, а затем снимает с себя верхнюю одежду, укутывая окоченевшего Гилберта в тёплое пальто. — Никогда бы не подумал, что буду немца от русского холода спасать. — З-замолчи, а, — недовольно скалится Байльшмидт, а затем спешит в сторону открытой двери, кутаясь в ткань, в попытке согреться. — Т-ты зачем м-меня разбудил? — Так сегодня же Новый Год, — как само собой разумеющее произнёс Иван, спеша следом. Похоже, он себя чувствовал вполне комфортно в плотной водолазке и в шарфе. — Я думал, ты поможешь сделать мне оливье, вместе ж празднуем. — Ты придурок! Мог бы просто попросить, — гневно сверкнув красными глазами, прошипел прусс, поворачиваясь в сторону Брагинского, который спокойно закрывал дверь. — Зато так эффектней получилось, — виновато улыбаясь, отозвался русоволосый, а затем кивнул в сторону гостиной, предлагая Гилу занять мягкий диван напротив телевизора. — Я за водкой! — Чай лучше принеси, заснеженный идиот!— Случилось. Я, кажется, влюбился в этот проклятый колхоз. Извини, Запад. Я не вернусь.