Двойники

      Дни текут за днями неспешно, миссии сменяют друг друга с пугающей монотонностью, чередуясь изредка с отдыхом и тренировками, и Канда постепенно привыкает к присутствию фальшивки. Старается как можно меньше пересекаться, не обращать внимания. Удаётся с трудом. Та, подобно проклятию, преследует его повсюду.       Надо же. Его личное проклятие – чертов двойник. Кто бы мог подумать, что он, Канда Юу, докатится до таких выводов?       В тренировочном зале она покорно повторяет за ним движения, спокойно слушает, выносит удары, ругань, даже не сопротивляясь. Канде претит это покорность, это хладнокровие. Каждый раз, глядя на нее, он рассчитывает увидеть хотя бы обиду. Или услышать возмущённый возглас. Но напрасно. Её реплики отрывисты, голос хоть и мелодичен, но тих и блёкл, как она сама.       С каждой тренировкой, к его досаде, управляться с оружием у девчонки получается все лучше. Но этого мало. Общение с Линали влияет на неё, и постепенно на её лице появляются эмоции.       Когда новенькая начинает улыбаться – робко, неуверенно – Канда стискивает зубы до боли. Черты лица становятся будто бы ярче, но вместе с тем и ненавистнее.       Слишком похожа. И это «слишком» выводит его из себя настолько, что хочется разбить ей нос.       Вскоре ему приходится видеть и её слёзы. На своей первой миссии девчонка сама же разрушает свои светлые представления как о мире, так и о войне. На мольбу пощадить маленькую девчушку, на глазах превращавшуюся в Акума, он наносит удар, короткий и пресекший любые попытки возражать.       Лишь затем, когда тело монстра начнёт рассыпаться чёрным пеплом, кукла-двойник неожиданно всхлипнет. Она плачет совершенно по-детски, старательно утирая слёзы, прижимая ладонь к пострадавшей щеке. И, обведя рукой руины деревушки, восклицает:       – Разве это может быть спасением?!       Канда ничего не отвечает, молчит и потом. Какое ему дело до сломанных надежд? Тем более, чужих. Тем более, надежд двойника, который не заслуживает и обычного сочувствия.       Его отношение к ней после первого же горького урока она понимает прекрасно. И поэтому сторонится. А если и проходит мимо, то старается не поднимать взгляда, скорее позволяет коротко остриженным волосам закрыть лицо до подбородка. Глупо, нелепо и тоже по-детски. Хотя вряд ли поведение его самого можно назвать образцовым.       Но, по крайней мере, их обоих это устраивает. Точнее, устраивало. Ровно до того момента, когда, оставшись с ним наедине в тренировочном зале, девчонка выпалит вопрос:       – Канда-сан, я причиняю вам боль?       Он молча продолжает медитировать. Чувствует на себе пристальный взгляд; новенькая терпеливо сидит рядом, явно ожидая удара.       – Если хочешь разговоров по душам, вали отсюда к Искателям, – наконец, устало произносит Канда.       Тишина, царящая в пустом зале, постепенно вносит в душу успокоение и чудесным образом снимает усталость. Кажется, можно ненадолго забыть об увиденной на миссии крови или чьей-то смерти. Но на то он и экзорцист, чтобы помнить.       – У них скучные истории, – неожиданно возражает она. – Душещипательные, но банальные. Я таких слышала очень много.       Канда ничем не выдаёт своего удивления. Надо же, покорный и равнодушный двойник ему возразил, хоть и в такой мелочи. Это случилось впервые за несколько недель со дня их знакомства.       Но простого возражения ей мало. Канда слышит ещё один вопрос:       – Кем она была для вас?       Он с шумом втягивает в себя воздух. Слова заставляют вспоминать то, что происходило в Азиатском подразделении, то, что было до пробуждения. Воспоминания будто обжигают, причиняют почти физическую боль. Само существование двойника в его жизни просто недопустимо. Тем более двойника, перешедшего все мыслимые границы.       Пальцы смыкаются на чужом горле. Шея девчонки совсем тонкая, такую и свернуть проще простого. Канда считает это даже своеобразным актом милосердия: девчонка вряд ли вообще выживет на войне. Он сжимает руки чуть сильнее и слышит хрип. Она пытается ослабить хватку или вывернуться, но стремительно теряет силы. Её лицо уродливо краснеет, пульс под его ладонями сбивается на совершенно бешеный ритм.       – Не надо, – шепчет она полузадушено. – Простите…       Это останавливает его, заставляет убрать руки с чужого горла, отстраниться. Осознать с невольным ужасом, что чужая жизнь была только что буквально под его пальцами. И он едва не уничтожил её.       Девчонка надрывно кашляет, хватает ртом воздух. Сквозь кашель прорывается совершенно невесёлый смех.       – Значит... Дорогой человек? – бормочет она. – Ничего не изменилось?..       Голос её хриплый, едва слышный, но Канда всё прекрасно слышит. Он едва сдерживает новую вспышку гнева, уходит поскорее прочь. Уже захлопывая за собой дверь, слышит ещё одно растерянное «Простите».       С того дня странное сходство с ней перестает разжигать слепой гнев. Скорее наоборот, начинает притягивать. И это озадачивает куда больше. Однажды это недоумение перерастает в нечто большее – в интерес. Когда девчонка задаст тот вопрос снова, он не кинется душить её за подобную наглость. Даже не ударит. Просто промолчит, а она улыбнется в ответ, отчего-то даже понимающе.       Её голос все еще звенит в голове. Двойник идет с ним рядом, совершенно живой и даже имеющий свои чувства. Возмущения, протеста уже нет.       Отвратный диссонанс постепенно сглаживается. Но до полного спокойствия ещё далеко.       Попытки выгнать образ двойника, возвращая её, всё ещё терпят фиаско раз за разом. Два образа – реальный и эфемерный, взятый лишь из отрывочных воспоминаний – начинают сливаться воедино. И в памяти появляется нечто совершенно новое.       На очередной миссии Канда не замечает, что на дворе уже весна. Красота провинциального городишки кажется ему пустой аляповатостью. И ночь вовсе не завораживает своим очарованием. Скорее ему просто холодно – в гостинице тонкие стены и плохие одеяла, – и из-за этого трудно заснуть.       Девчонка берёт из вазы на подоконнике почти завядший цветок и с явным наслаждением вдыхает его аромат.       – Нарцисс значит «возобновление чувств», – шепчет она. – Не слишком изысканно. Лучше уж маргаритки*. Хотя вряд ли они здесь растут, да и не время для них...       – Тч. Иди уже спать, неженка, – недовольно отзывается Канда, пытаясь согреться. – О цветах поговоришь, когда завтра будешь ползать, как сонная муха.       Но она смеётся – тихо, словно опасаясь. Ставит нарцисс обратно в вазу и даже не смотрит в сторону второй кровати. И долго-долго молчит, чему-то улыбаясь. Бледное лицо в темноте будто светится, короткие волосы растрёпаны. Всего лишь похожая, твердит себе Канда. Но поверить в это особенно сложно ночью. На мгновение ему даже кажется, что возле окна, задумчиво глядя на небо, стоит она.       – Канда-сан, вы простите мне некоторую вольность?       Прежде, чем он успевает встать и надавать упертой девчонке по шее, она сама садится рядом с ним на кровать. Снимает с пальца кольцо и прикладывает к его лбу. Все тело тут же сковывает оцепенение. Кожей чувствуется холод зелёного камня, в висках – лёгкое покалывание и зуд. Время вокруг будто останавливается. Ощущения неприятные, и Канда буквально тонет в странной, липкой, тяжёлой дрёме.       Когда он открывает глаза, то обнаруживает, что лежит навзничь на своей кровати. Кажется, ему удалось уснуть. Девчонка до сих пор стоит возле окна, на сей раз открытого. В комнату врывается прохладный промозглый ветер, треплет её волосы, тёмную рубашку.       – Вам ведь больно, правда? Из-за меня.       – Окно закрой, дура, – Канда, уже порядком раздражённый, откидывает в сторону одеяло, встаёт, идёт к окну. Намеревается, по крайней мере, как следует рявкнуть на девчонку: простудится, а он потом таскайся с ней. Но останавливается.       – Я видела многих людей, похожих на вас, – продолжает бормотать она. – Им это или помогало… Или ввергало в отчаяние. Что же тогда будет с нами?..       – Ты что, сбрендила?!       Канда хватает её за плечо, силой разворачивает лицом к себе. И, ошарашенный, отступает на пару шагов. Перед ним стоит она. Будто он очутился в собственных воспоминаниях. Или же призрачный образ сам стал реальным.       Но нет, это всего лишь двойник. Девчонку выдают глаза и кольцо на пальце – и то, и другое полыхает зеленым пламенем. Улыбка из-за жутковатого света кажется даже безумной.       – Вы думаете, мне легко находиться рядом? – голос её слегка дрожит. – Разговаривать с живым двойником, идти с ним… с вами бок-о-бок и знать, что он уже давно умер – считаете, это просто?       Молчание буквально душит, несмотря на прохладу весенней ночи. Все ругательства буквально застревают в горле. Во рту пересыхает. Он сам – двойник? Разве такое возможно? Кажется, что это очередной сон. Или уж точно бред больного. Но нет, протянутая рука реальна.       – В этом вся моя вольность. Позвольте мне стать для вас полноценным двойником, Канда-сан. И станьте таким же для меня. Большего я не прошу.       Он, чуть помедлив, протягивает руку в ответ, сжимает прохладную ладонь. Идеальная копия, обладающая безупречным сходством, улыбается. Трудно поверить в фальшь: подделка слишком искусна. Но и отличить невозможно. Ведь с этого мгновения два образа надолго сливаются в один.