Интервью

Виноватый взгляд скользит по темным джинсам парня, сидящего рядом со мной, на мгновение задерживается на его смуглых руках, с короткими, но музыкальными, нервно перекрещивающимися пальцами. После — я потерянно гляжу в камеру, которая вряд ли не смогла уловить мои столь многозначительные жесты — об этом я мог только мечтать. Пока Хайми и Ник спорят о том, в каком месяце кто из нас четверых родился, я лишь изредка подавал голос, возмущаясь о нечестно подобранных вопросах: откуда я должен был знать, в каких там группах раньше играли Вик и Майк, как по сюжету звали босса из клипа на нашу совместную песню? Вопросы с нашей стороны, например, о том, к какой песне относится строчка «They say that love is forever, your forever is all that I need», или какого цвета футболку я носил на съемках клипа на песню «Kick Me» явно уступали всей этой ерунде с их стороны. И уж тем более я понятия не имел, как там звучат слова из их песен, пускай и самых известных, да и месяц рождения двух этих веселящихся и упивающихся своей победой придурков я тоже не знал. Хотя, что уж там… Ладно, я вру. Когда там у Хайми день рождения? Я действительно не имею понятия. А вот десятое февраля на всякий случай даже отметил в календаре своего телефона, чтобы обрадовать по почте какой-нибудь ненужной ерундой своего почти-друга, или своим появлением на пороге его дома, без приглашения, в разгаре его сборов на тусовку по этому поводу со своей рыжеволосой подружкой, которая так нелепо держится за него во время наших туров, названивая каждый вечер и заставляя брать отдельные от всех своих друзей номера в гостиницах, в том числе и от меня. Я никогда не говорил ему о том, что претендую на его прекрасное мексиканское тело, которое на пике вожделения пахло теми ирландскими пабами, что вместе мы посещали, еще весной катаясь по Европе в рамках совместного тура. Уже тогда мы не общались так много, как раньше, потому что Кэйт все пронюхала и пригрозила мне разводом, но за проведенное с ним время я перенял у него достаточно: начиная от нескольких футболок из его шкафа, заканчивая несколькими любимыми группами, песню одной из которой включил в свой сет лист в этом акустическом туре, надеясь обрадовать его и хоть как-то напомнить о том, что все еще питаю к нему свои теплые чувства, порой настолько горячие, граничащие с температурой пламени в горящей сигарете. И этого «достаточно» мне хватит до самой старости, чтобы подлавливать себя на мысли о том, что моя жизнь прожита не зря, и был в ней человек, которого без преувеличения можно назвать «возлюбленным». Я никогда не говорил ему о том, что претендую на его прекрасное мексиканское тело, но мы оба знали о том, что я претендовал на него так же, как и он на мое до тех пор, пока не решил двигаться дальше. И это было серьезно. — Я нашел кое-кого, Келл. Ты помнишь ее, это та красотка со съемок нашего клипа… Ну, ты помнишь ее, да? Даниэлла. Нет, я не помнил, как ее зовут. Точно так же, как и не помнил ни его строчек в нашей песне, ни имена его родителей и лучших друзей. Я помнил лишь только те места, от поцелуев в которые он млел и терял дар речи, под какую музыку любил засыпать и заниматься любовью, а под какую — готовить, раскидывая кубики острого перца по своей просторной и теплой кухне каждый раз, когда я пытался украсть со стола дольку кислого яблока, которым он так сильно любил декорировать до безобразия острые блюда мексиканской кухни, получавшиеся у него лучше всего. Я не знаю, как зовут его бывших подружек и на гитарах какого бренда он играет, и ровно столько же не ведаю, чем он занимается без меня, сколько пьет в баре и когда ложится спать. Но зато на ум сразу же приходят фотографии из его спальни, его нелюбовь к апельсинам и те чертовы серии Микки Мауса 80-х и 90-х годов, которые он мог сутками смотреть на своем ноутбуке, лежа в своей потрепанной постели, залитой нашим потом. — В каких месяцах родились я и Келлин? — забавный голос Ника своими крепкими и цепкими руками вырывает меня из прострации и заставляет вернуться к интервью. Мне было достаточно одного интервью с самим собой, пытавшимся взвесить все и понять, почему часом раньше он отказался от поцелуя. — А когда ты родился? Я даже понятия не имею, — ради приличия я обращаюсь к Нику, все равно глядя на его кузена. — Вот, смотри, — тот протягивает мне листок со всеми вопросами и ответами к ним. — Декабрь, — читаю я вслух, а через несколько мгновений осознаю, почему все смеются и хлопают. — Я слишком слаб в датах, Келл, я не знаю, — вступает Виктор, откидываясь на спинку дивана. Знаешь ты все, думаю я, не придуривайся. Но на практике - лишь качаю головой и даю подсказку о том, что я на несколько недель старше Хайми, раз его день рождения в мае — это не прошло мимо моих ушей. — Апрель? — неуверенно спрашивает Хайми. — Думаю, PTV победили в этот раз, — подвожу итог я. Я завистливо смотрю в сторону счастливых Хайми и Вика, весело дрыгающихся и размахивающих руками будто бы в победном танце. Смотрю на них так, будто не могу отвернуться — просто физически не позволяет скелет. Я первым встаю и ухожу из помещения, махнув рукой оператору и парням. Гляжу на наручные часы и понимаю, что до концерта еще три часа, но саундчек и встреча с фанатами еще впереди. Здорово, потому что это значит, что не будет времени на самобичевание и попытки разобраться с тем своим горячим мексиканским любовником, по которому звонит колокол в моей голове, принося мазохистское удовольствие от состояния неопределенности и вдохновения. — Я не могу писать песни, когда счастлив. А ты? — спросил знакомый вибрирующий голос, и смуглая рука с короткими, но музыкальными, сейчас твердыми пальцами. — А я не пишу о себе.