Sour cherry drops

Цянь сидела за барной стойкой одна, потягивая из высокого бокала свой Лонг-Айленд, за которым должны были последовать Текила Санрайз, Куба Либре, Кровавая Мэри и — контрольным в голову — либо Б-52, либо Джагербомб*. Чтобы наконец-то расслабиться. Чтобы не помнить ни похабного выражения лица прокурора Джонса, предлагавшего за минетик снять с подзащитного все обвинения, ни самого подзащитного, который своим идиотизмом чуть не развалил свою же защиту, ни постоянные сообщения от бывшего в соцсетях, ни, тем более, самого этого бывшего – одного из бывших – околополитическую истеричку-абьюзера немного за тридцать, в котором из хороших качеств был только длинный и достаточно толстый член, встававший по первому её желанию. Окей, ещё пара знакомств с нужными в перспективе людьми, о которых, впрочем, она не просила. Обычно Цянь — Виктория, чёрт бы побрал этих сторонников европейских имён, — одна не пила, тем более пятничными вечерами, но в этот раз Луна, которая единственная в их компании всё никак не могла сдать на права, брала дополнительные уроки вождения у неимоверно горячего инструктора Ким Кая (Виктория смолчала, но тайком сунула в сумочку подруге упаковку презервативов, когда та вышла позвонить), Джинри укатила с бойфрендом в Аризону на выходные, а Крис остался дома с болеющей дочкой. Бар был проверенным и безопасным — насколько подобные заведения в принципе бывают безопасными для не слишком трезвых дамочек около тридцати после тяжёлой трудовой недели в суде: бармен Кевин за годы посиделок тёплой (почти) женской компании не только выучил вкусы каждого, но и привык отваживать слишком назойливых «ну-оставь-мне-свой-телефончик-детка». Всё-таки алкоголь здорово сближает. Когда стрелки часов стекают к полдесятому вечера, а Куба почти уже свободна, рядом с Цянь за стойку опускается некто, сходу требующий «виски со льдом и колой, но безо льда и колы». Цянь смеётся практически пьяно — этот субъект явно интересен (или интересна — прелесть пансексуальности* в том, что ты можешь быть с кем угодно). При ближайшем рассмотрении некто оказывается всё-таки девушкой — коротко стриженой азиаткой с высветленными волосами, одетой в белую рубашку с подкатанными рукавами, чёрные брюки до щиколотки и простые лоферы, бликующие в неярком искусственном свете лакированной кожей. Расслабленный и немного андрогинный образ незнакомке идёт до безумия, и Виктория в своей чопорной офисной «двойке» завидует — как бы ей ни надоедали юбки и платья, брюки никогда не будут сидеть на ней так органично, и уж точно она не сможет себе позволить небрежность, пусть и лёгкую. (Несмотря на то, что очень хочет в один прекрасный день заявиться к судье Смиту, который постоянно её критикует за огрехи во внешнем виде, прямо с тренировки — в леггинсах и любимой растянутой футболке, без макияжа вообще и с ковриком для йоги среди лежащих в шопперке бумаг.) Кроме того, Цянь немного беспокоится насчёт реакции незнакомки на предложение продолжить вечер где-нибудь не здесь, да и перспектив самого знакомства в принципе: у входа в бар нет ни розового треугольника*, ни шестицветной радуги*, так что девушка вполне может оказаться натуралкой, а в ответ на все поползновения в свою сторону просто вызвать полицию. «Адвокат Виктория Сон обвиняется в сексуальном домогательстве» – вовсе не то, что хотелось бы видеть в новостях самой Цянь, тем более, что в семье о её любви в том числе к девочкам никто не знает. Когда Куба освобождена окончательно и бесповоротно, а Мария Тюдор* готовит свои кроваво-пьяные поцелуи, незнакомка поворачивается к мисс Сон, перебивая своим чуть хрипловатым голосом ненавязчивый регги-мотив: - В такой вечер совсем невесело напиваться в одиночку, - и немного погодя протягивает ладонь для рукопожатия, - Эмбер. - Виктория, - Цянь немного интроверт в общем и ужасно заебалась сегодня в частности, но чисто механически отвечает и на протянутую руку тоже, легко сжимая чужую ладонь прохладными пальцами. - Ты одна? - вопрос Эмбер звучит ненавязчивым интересом поверх ополовиненного стакана с виски. - Сегодня или вообще? - отвечать вопросом на вопрос новой знакомой немного невоспитанно, но алкоголь уже начинает действовать, притупляя совесть и вбитые в голову правила поведения. - И так, и так, - Эмбер улыбается, сужая глаза до полумесяцев. - Сегодня я с алкоголем, а вообще - с подругами, - Цянь в ответ пытается изобразить хитрый прищур, но проваливается: уж больно не хочется отшивать ту, с которой, возможно, она проведет ближайшую ночь, но казаться доступной тоже не прельщает. Кажется, собеседница улавливает настрой Виктории, поэтому придвигается ближе, залпом допивает содержимое своего стакана и предлагает с многообещающей улыбкой: - Поехали кататься? Та часть Цянь, которая адвокат Сон, абсолютно правильная и строгая, агонизирует под пытливым взглядом глаз напротив, и все рождающиеся на языке аргументы из серии "да ты же нетрезвая", "это правонарушение" и "мне страшно" умирают непроизнесенными, потому что с губ слетает твердое: - Хочу. Эмбер ухмыляется, кидает на стойку Кевину купюру, номиналом явно превосходящую стоимость виски (неплохого, но не лучшего в мире) раза в два, хватает - твердо и чуточку жестоко, но не настолько, чтобы сделать больно или оставить синяки на бледной коже - за руку и буксирует на открытый воздух. Часы на запястье Цянь показывают десять вечера, и над их головами небо уже по-южному тёмное, усыпанное колотыми бриллиантами звёзд. В кронах вязов путается и шуршит листьями ветер, и вся предстоящая ночь кажется нескончаемо волшебной - отчасти из-за алкоголя, отчасти оттого, что завтра выходной, отчасти благодаря тому, что адвокат Виктория Сон распускает волосы, снимает шпильки и бежит босиком по газону к машине новой знакомой. В глазах у Эмбер танцуют сальсу ночные огни, а в её руках неожиданно появляется брелок с ключами от авто, на которых блестит хромированным боком несущийся мустанг. Машина оказывается тёмно-синей снаружи и до невероятия удобной внутри, о чём Виктория сразу же говорит. Эмбер мягко смеётся и пристёгивается ремнём безопасности. Цянь пристёгивается тоже, но забирается на кожаное сиденье с ногами. Они колесят по улицам Сан-Бернардино до часа ночи, болтая обо всём на свете - от творчества Джармуша и жанра роуд-муви до освоения космоса, и смеются в открытые окна. Пожалуй, именно такой поездки давно не хватало строгой адвокатессе Сон - с полутрезвым едва знакомым, но безумно похожим человеком за рулём, с залетающим в салон ветром, треплющим некогда идеальную прическу. Чинные светлостенные домики с пологими крышами кажутся картонными декорациями к очередной подростково-молодёжной комедии, саундтреком к которой пошли бы треки Cobra Starship или Кэти Перри. Когда Виктория решается озвучить эту мысль, Эмбер хитро смотрит на неё с минуту, а потом включает чертовски подходящую ситуации "Good Girls Go Bad", отворачиваясь к дороге. Цянь подпевает во весь голос, чувствуя себя девчонкой, сбежавшей ночью из родительского дома с самым популярным мальчиком в школе, и ей до чёртиков нравится. Когда Эмбер надоедает плутать улицами, где нельзя как следует разогнаться, она выезжает на шоссе, которое должно закончиться в районе побережья близ Сан-Диего. Машина, довольно урча мотором, летит вдоль виноградников. Ночь звёздная и по-калифорнийски тёплая, воздух за городом свеж, шоссе пусто, а в окружающей темноте надрываются цикады. Виктория отворачивается от окна и всматривается в профиль своей новой знакомицы, отмечая про себя удивительные простоту и гармоничность и всего образа Эмбер в целом, и её лица, гвоздики пирсинга в ухе, залёгшие - как и у неё самой - под глазами тени... Эмбер скашивает глаза на пассажирку, когда прохладная ладонь той ложится ей на щёку, медленно стекая к шее. Виноградники сменяются полями золотистой ржи, часы на торпеде показывают полчетвёртого утра, а небо за цепочкой гор начинает понемногу светлеть. Цикады поют еще громче, словно приветствуя новый день. Шины мягко шуршат, когда машина разворачивается через двойную сплошную и съезжает на пыльную обочину. Мотор замолкает совсем неожиданно для Виктории, до того словно пребывавшей в трансе, и она озирается немного смущённо, пока Эмбер отстёгивается и отъезжает назад на кресле. - Иди сюда, - говорит она тихо, словно кто-то, кроме Цянь и цикад может её услышать. Сон кивает несколько заторможенно, и, отстегнувшись, переползает ей на колени. Они целуются долго и вкусно; юбка Виктории неприлично задирается, но какая разница, если руки Эмбер гладят и мнут её именно там и так, где и как надо, а собственные пальцы путаются в жёстких выбеленных волосах? Когда они, растрёпанные, с горящими от поцелуев губами, выбираются из машины, небо над горами окрашивается в пурпурно-розовый. Утренняя прохлада отрезвляет, заставляя кожу покрываться мурашками, и Эмбер достаёт с заднего сиденья шерстяную накидку и банку с выбитой на золотистом боку надписью Sour Cherry Drops. Они сидят на капоте полуночно-синего "мустанга" обнявшись. - Тебе не кажется, - произносит вдруг Эмбер, укладывая голову на плечо Виктории, - что эта ночь напоминает лесбийский римейк "Тельмы и Луизы", только без лишних трупов? Цянь пожимает плечами и засовывает пальцы в жестяную банку с припорошенными сахарной пудрой вишнёвыми леденцами: - Жизнь вообще похожа на типичный американский роуд-муви без начала и конца. Рассвет оседает на её коже розовым золотом, а Эмбер со спины прижимается плотнее, крепче укутывая их в тонкую шерсть накидки. Обеим это утро кажется невысказанно-прекрасным.