«Он никогда не возьмёт тебя в жёны!»
Яманака смотрела на лицо давней подруги-соперницы с яростью, что была ей не к лицу. В её словах, казалось, отражалась вселенская правда. Или, быть может, ложь? Но нет – она попросту не умела лгать. И Сакура это знала – Ино права, и в своей манере старается открыть глаза. Но Харуно не желала видеть правды – упрямо верила в иллюзии и мечты, хватаясь за собственные домыслы и доказывая себе одной – однажды Саске полюбит её, и она станет его женой.«Ты, правда, так сильно…»
В его глазах она видела отчаяние, и прекрасно понимала, что причина ему – она. Прижимая его ладонь к своей груди, в районе сердца, и краснея, она вызывала в нём лишь одно чувство – жалость. Или, быть может, благодарность? Но нет – он благодарил её за любовь однажды, уходя, и ныне благодарность – не к месту. И Сакура это знала, смотря ему в глаза взглядом той маленькой влюблённой дурочки, что не желала его отпускать. А он лишь отводил взгляд, упрямо поджимая тонкие губы, и молил Бога дать ей понять его чувства хоть единожды.«Прости, но Карин беременна, и я обязан её защитить…»
В его голосе она не слышала горечи, а привычно не выражающее эмоций лицо покинула маска извечной холодности. Сакура чувствовала, что он счастлив, и от этого душу разрывало в клочья. Это не она – Карин делала его счастливым, и это из-за Карин в его глазах – счастье и теплота. Тогда она не выдержала – заплакала, прикрывая ладошкой рот, и, казалось, вновь стала той маленькой обиженной девочкой, которой была в свои шесть.«Прости…»
И их голоса мешают ей жить. Это тихое, обречённое «Прости» и маленький ребёнок на руках, рождённый не ей. Каждый раз, смотря на малышку Сараду, она понимала, что всё, включая её замужество – лишь ложь. И вожделенный красно-белый веер на алом платье ещё больше тяготил её. Саске никогда не полюбит её – наконец, она поняла это, но было слишком поздно – она стала узницей собственного выбора. Узнай кто о том, что настоящая мама Сарады – Карин, последнюю начали преследовать по вполне понятным причинам – и без того редкая, удивительно сильная кровь Узумаки; и связь с Учиха Саске, которой тот дорожил. Но Сакура не могла, не смогла никому рассказать, лживо улыбаясь и слыша почтительное, но будто звенящее скрытой издёвкой «Учиха-сан». Она прекрасно знала, что вожделенная фамилия у неё лишь на устах непросвещённых и паре бумаг. Мир не был благосклонен к Сакуре, которая каждый раз, когда они вместе посещали какие-либо мероприятия, видела отчаянье на лице Саске, что смотрел в сторону семьи Ниндайме – на Карин, что улыбалась так до боли вымучено и слабо. Харуно не знала, что он испытывал к матери своей дочери, но была уверенна, что что-то большее, нежели просто благодарность. И от этого не могла сдержать слёз, до боли впиваясь острыми ноготками в ладошки и плотно сжимая губы. Какая, в конце концов, разница в том, что их объединяет и какие между ними чувства, если его женой значится именно Сакура? Мир отвернулся от Сакуры окончательно тогда, когда в Конохогакуре началось цветение сакуры. Она не думала, то так быстро потеряет пускай и лживую, но семью. Не думала, что их, казалось, так хорошо оберегаемую тайну так легко раскрыть.***
День, когда сказочно красиво цвела вишня. День, когда она потеряла всё.
Куноичи улыбалась, ловко завязывая оби на алом кимоно, что украшено вожделенным моном клана Учиха на спине. Немного отросшие розовые волосы, собранные в пучок и закреплённые простенькими алыми кандзаси, подаренными родителями в честь неожиданного замужества, сегодня особенно сильно радовали её, на высоком лбу пестрел привычный ромб её Бьякуго, а ярко-зелёные глаза смотрели с неким торжеством. Впервые за долгое время Вторая Цунаде выглядела столь же молодо и свежо, как и её учительница. Учиха вздохнула, мельком взглянув на время – они опаздывали каждый раз, и уже сейчас им нужно спешить. Саске и Сарада ждали ей её на улице – маленькая Учиха крепко держалась за руку отца, чем вызывала умиление у прохожих, знавших обычную холодность Саске. Сакура захлопнула дверь квартиры, выходя, и, разгладив невидимые складки на одежде, вышла к «семье». Саске встретил её привычно хмурым выражением лица, а Сарада недовольно воскликнула что та, как и всегда, слишком долго собиралась. Они шли к площади, которая была расположена в двух кварталах от их квартиры, в которой они никогда не ложились в одну постель, и лишь маленькая Учиха что-то восторженно рассказывала отцу, всё так же, не отпуская его руки. Сакура шла с левой от Саске стороны, озираясь вокруг – люди были нарядно одеты, и так же, как и они, спешили на праздник. Деревня шумела, и жизнь в ней буквально била ключом – это не могло не радовать её, видавшую столько смертей. Придя на площадь, они зашли в здание, стоящее поодаль от магазинчиков, и поднялись на четвёртый этаж, на котором был оборудован балкон, дабы семья Кагэ и приближённые к ним могли наблюдать праздник. Поприветствовав едва заметным кивком всех присутствующих, они заняли свои места с правой от Наруто стороны – рядом с Карин. Слева сидела вечно милая Хината, держа на руках маленькую дочь, с которой игрался Боруто, и что-то едва слышно отвечала Ханаби, что сидела рядом с Боруто. Хиаши и Ханаби были рядом с ними, казалось, очень часто – на любом празднике. Сакура искренне завидовала такой семейной сплочённости – Саске о чём-то говорил с Наруто, изредка поглядывая на Карин, что слушала восторженный рассказ дочери о том, как «мама» водила её в зоопарк в прошлые выходные. Слушала и улыбалась. А Сакура могла лишь осматриваться вокруг – держа спину прямо, а голову высоко поднятой, с притворным спокойствием наблюдая за людьми, изредка задерживая взгляд на знакомых фигурах. Наруто, как и всегда, оставался одет в оранжевую кофту с чёрными полосами на краях, привычные тёмные штаны, и не менее привычный плащ Кагэ. Даже сандалии шиноби, оставшиеся у него, наверное, ещё со времён юности, всё также давали дополнительную опору его ногам. Он улыбался, и, наверное, подначивал Саске, одетого в непривычное для него синее кимоно, которое лишь однажды надел его отец, и спрашивал, когда у того появится, наконец, сын, от чего Саске мрачнел и переводил усталый взгляд на Карин. Узумаки оставался собой, и не был вовлечён в их тайну – тайну, которые хранили лишь они. И Сакура не могла сдержать улыбку, видя, как сильно друг напоминает Солнце. Хината, одетая в светло-фиолетовое кимоно, расшитое птицами и цветами, и собравшая длинные волосы фиалкового цвета кандзаси, говорила с Ханаби тихо, придерживая улыбающуюся дочь в ярко-жёлтом кимоно, что касалась маленькими ручками щёк старшего, не менее улыбчивого, нежели она сама, брата, одетого, как и подобает, в простое синее кимоно. Сидящая рядом Ханаби была почти полностью скрыта за фигурами других, как и вечно грозный Хиаши. Но они действительно напоминали семью – это чувствовалось в том, как непринуждённо они ведут себя, и, наверное, понимая друг друга без слов. Карин, алые волосы которой были аккуратно собраны в пучок, и закреплены множеством маленьких заколочек, в довершение украшенные оранжевыми, и двумя синими – похожи на те, что в коробочке, Сакура видела, хранил Саске – кандзаси, непринуждённо улыбалась Сараде, сжимая тонкими пальцами своё лиловое кимоно. Ей было сложно смотреть на дочь, чьи чёрные волосы расчёсывала другая женщина, и чьё синее кимоно выбрала не она. И зеленоглазой дурочке, что рушила своими слезами судьбы, было её почти жаль – она, правда, считала Карин «почти подругой», и не могла не испытывать солидарности к её чувствам. И тихий вскрик охранника застал их неожиданно, и уже в следующую секунду они переместились на площадь силой глаз Саске, спасаясь от тех, кто, как они думали, жаждал их кончины. Наследница силы Цунаде видела прекрасно, как Саске закрыл собой растерявшуюся Карин, что в бессознательном жесте защиты прижала к себе Сараду, от удара одного из неизвестных ниндзя, тотчас пронзая его призванным клинком. Видела – не обратила внимания, ведь так, наверное, сделал бы каждый. И из оцепенения её вывело громкое «женщина Учиха» от одного из них, и очередной выпад в сторону Узумаки, что приковала их тяжелыми цепями к земле. Прибывший отряд АНБУ забрал нападающих в темницу, а толпа громко перешёптывалась насчёт их слов. Лишь Наруто как-то грустно улыбнулся, касаясь забинтованной рукой плеча родственницы, и что-то тихо говоря стоящему рядом Саске. И Сакура, наверное, впервые за долгое время чувствовала себя настолько униженной – она не только не использовала хвалёную силу Цунаде, растерявшись, но и не была признана «женщиной Учиха» теми, кто за ней приходил. И все отлично понимали, что целью, возможно, была именно Карин. И Сарада, должно быть, совсем скоро узнает, кто её мать.***
Наверное, мир невзлюбил Сакуру ещё тогда, когда она родилась. Иначе ей не пришлось бы вздрагивать, слыша почтительное «Учиха-сан» в коридоре больницы, и видеть смущённое лицо Карин, крепко держащей Сараду, что называет её ласково «мамочка», за руку. Иначе ей не пришлось бы плакать, сидя на полу пустой квартиры, и спрашивать себя, когда она, на самом деле, потеряла всё. Сакуре, правда, не было, чем защититься, когда Саске честно ответил на прямой вопрос о том, кто ему Карин. И их тайна, оберегаемая так много лет, раскрылась вместе с их ложью – Харуно, теперь для всех, и, наверное, навсегда, Харуно, сейчас была бы рада оставаться той влюблённой до одури женой, пускай и лишь на жалком клочке бумаги.