Вместо смерти

Гарри показалось, будто смерть пришла к нему во сне. Он очутился на вершине Астрономической башни, тогда как должен был находиться на Площади Гриммо, в доме номер двенадцать. Ему не сразу пришло в голову, что он спит — все было таким реальным, будто бы он уснул прямо в Хогвартсе после похорон, и кто-то отнес его на самую вершину замка. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Как только битва закончилась, он ощутил невероятную усталость — что-то тянуло его в Запретный лес, где еще меньше двух часов назад он едва не погиб. Почему-то место так влекло его? У Гарри было невероятно много вопросов, которые касались его смерти. Уже второй раз в жизни судьба спасает его и дарит еще один шанс, что даже для волшебного мира — чудо. Он никогда не поймет ни шелеста листвы, ни пения птиц, которые стали свидетелями их дуэли с Волдемортом. А еще где-то в траве он оставил Воскрешающий камень. Нет, Гарри хорошо усвоил все уроки, что преподавал ему Альбус Дамблдор, и никого воскрешать не собирался. Но ему отчаянно хотелось поговорить со всеми теми, кого он сегодня подвел. Извиниться за то, что не успел спасти их, за то, что не сумел справиться раньше. Велик соблазн увидеть родителей опять и Сириуса. Несмотря на то, сколько времени прошло, он не мог перестать ощущать вину за их смерти. В нескольких шагах от того самого места, где они виделись в последний раз, Гарри остановился. Он посмотрел прямо перед собой, пытаясь вспомнить образ матери и представить, словно она была рядом. Будучи совершенно неосведомленным в области ботаники, Гарри понятия не имел, как пахли лилии — и пахли ли вообще? — но прямо ему казалось, что тот свежий сладковатый аромат, что он только что почувствовал, принадлежал именно им. Он повернулся левее, всматриваясь в то место, где в последний раз видел Сириуса. Новая волна вины захлестнула его — после войны теперь у него было достаточно времени на это. Снова и снова прокручивая в голове его обещание, что однажды они все же станут семьей, Гарри едва мирился с тем, как рано крестный ушел из его жизни. Без сомнений, он благодарен судьбе, что Сириусу удалось побыть с ним хотя бы какое-то время, узнать уже не как ребенка, а почти взрослого юношу, но зачем было давать даже это, если смерть его отняла по истечению всего двух лет? Рядом с силуэтом Сириуса Гарри попытался вновь представить Ремуса. Меньше чем за год он стал ему настоящим другом, каким был много лет назад для Джеймса и Лили. Ремус будто освежил все то, что, казалось, было давно потеряно еще в годы Первой магической войны. Гарри так и не смог выразить, насколько сильно он благодарен за подаренную возможность ощутить с его помощью собственных родителей — не как далекий образ, запечатленный в зеркале, а как живых людей со своими достоинствами и недостатками. Чем же Гарри отплатил ему? Оставил сына Ремуса сиротой. Больше всего он злился на себя за то, что ничего не помнит о собственном отце. Почему-то Джеймс Поттер всегда будто бы держался в стороне, уступая место Сириусу, Ремусу, Лили… Его образ всегда казался таким туманным и прозрачным, будто галлюцинация, существующая лишь у Гарри в голове. И лишь только вызывая патронуса, он по-настоящему ощущал его присутствие. Но не стоит цепляться за прошлое — Альбус Дамблдор сказал ему об этом так давно, но Гарри помнит эти слова так, словно услышал только вчера. Разве мертвые не слышат его сожаления сейчас? Разве нужны им извинения за то, что уже нельзя изменить? Несмотря на все, что произошло, Гарри остановил войну и дал возможность жить дальше, так зачем же оглядываться? Разве Дамблдор не сказал тогда, на вокзале Кингс-кросс, где они виделись в последний раз после смерти, о необходимости жалеть не мертвых, а живых? На похоронах Гарри стоял в стороне, стараясь ни на кого не смотреть и ни с кем не заговаривать. Даже когда родные погибших принимали слова соболезнования, он не осмелился присоединиться, и никто за это его не осуждал. Несмотря на всеобщее ликование, никто еще долгое время не мог радоваться — это была победа, но к ней все они шли долго и тяжело. И без ужасных потерь. Гарри все это время так и не смог взглянуть миссис в глаза. Та выглядела так, будто умерла вместе со своим сыном, оставив в этом мире лишь свою оболочку с застывшей на лице скорбью, которая вряд ли когда-нибудь полностью сойдет. Сил не осталось ни на слова, ни даже на слезы, и Гарри ушел самый первый, аппарировав в Лондон, прямо на порог дома Сириуса. Своего дома.  — Хозяин вернулся, — услышал он скрипучий голос Кричера из глубины коридора. Еще несколько минут приветствие оставалось без ответа. Гарри устало прошелся в столовую и занял место во главе длинного дубового стола, уставившись перед собой. Звуки шаркающих шагов звучали все громче, но Гарри не двигался, пока Кричер не остановился рядом с ним.  — Я убил его. Гарри подумал о том, что домовой эльф был рад узнать эту новость. Несмотря на те идеи, что проповедовал Волдеморт, он же был повинен в смерти Регулуса. Самого Кричера он обрек на невыносимые страдания, когда они оба прятали один из крестражей в той пещере с инферналами. Но если эльф и ощутил радость, то никак ее не продемонстрировал — что-то пробурчав в ответ, он поплелся прочь из кухни. Гарри тоже ничего больше не сказал. Он был уверен, что ликовали они оба, но говорить об этом не осталось никаких сил. Жить в комнате Сириуса стало мучительной традицией. Гарри обжил ее еще в те дни, когда они скрывались здесь с Роном и Гермионой. Даже несмотря на то, что хозяина этой комнаты не было в живых, она оставалась единственной, которая не напоминала о смерти. Яркие плакаты то и дело вызывали у Гарри тень печальной улыбки, но это будто всяко лучше, нежели прохладная апатия, возникающая каждый раз, стоит только одним глазком взглянуть на комнату Регулуса или чью-либо другую. Ему снились беспокойные сны. Гарри не был удивлен этому, ведь он все еще не мог перестать думать о произошедшем, не веря в конец войны. Наверное, они еще долго будут посещать его, заставляя вскакивать посреди ночи в холодном поту, но такая плата за мир и жизнь сравнительно невелика. Ничтожна. Он очутился на вершине Астрономической башни, тогда как должен был находиться на Площади Гриммо, в доме номер двенадцать. Прохладный ветер развевал отросшие за несколько месяцев волосы и длинную гриффиндорскую мантию. Больше года Гарри не носил ее — лишь несколько дней назад надел совсем ненадолго поверх обычной маггловской футболки в целях маскировки. Склонив голову вниз, он увидел удаляющийся вниз белый силуэт. Волосы и одежды Альбуса Дамблдора будто распяли его тело. Гарри не мог назвать это падением. Его наставник никогда не проигрывал, и даже это — его последний полет. По спине пробежали мурашки, и Гарри съежился от холода. Не чувствуя рядом никого и ничего, он все равно осознавал, что уже не стоит здесь один. Он обернулся и увидел стоящий перед ним силуэт — еще один, но контрастно черный и неподвижный. Инстинктивно он взметнул край мантии, укладывая ладонь на задний карман, где носил волшебную палочку. Это должен был быть Снейп, но сколько Гарри не пытался разглядеть в этом силуэте его, он походил на профессора зельеварения все меньше. Выглядывающие из-под длинных рукавов белые костлявые руки стали медленно подниматься. Это не было похоже на атаку, но Гарри все равно сжал палочку крепче в руке. Капюшон спал, обнажив узкое белое и совсем безжизненное лицо.  — Здравствуй, Гарри Поттер. Вот мы наконец и встретились. Голос звучал сипло и тихо, напоминая змеиный шепот Василиска. Гарри еще никогда не видел ничего более жуткого, даже помня о своей первой встрече с Волдемортом на кладбище близ особняка Гонтов — кожа в некоторых местах настолько истончилась, что можно было рассмотреть черепную кость, а там, где должны были быть глаза, зияли черные провалы. Не сразу, но в течение нескольких секунд Гарри понял, что за гость перед ним предстал.  — Здесь больше нет ничего для тебя, — произнес он твердо. — Ты забрала столько жизней, что хватит лет на десять вперед.  — Ты меня узнал? Ты и впрямь не любишь формальности. И все же без них мир вокруг — сплошной хаос. Несмотря на то, что Гарри научился не бояться смерти и был готов принять ее с достоинством в любое время, он все равно ощутил, как первобытный страх медленно сковывает его тело. Зловещий шепот оплетал его с ног до головы, заставляя ощущать слабость и бессилие. Гарри чувствовал, что подобный разговор требует той силы, которую он растратил на борьбу с Волдемортом, — если он хотел узнать, что Смерти от него нужно, нельзя терять ни минуты.  — Должна быть причина, по которой мы вновь встретились. Смерть сделала шаг навстречу и остановилась в полуметре от Гарри. В нос ударил резкий запах земли и сырости, заставляя инстинктивно отстраниться.  — Те Дары, что я сотворила много лет назад, не единожды становились причиной раздоров и войн. Несмотря на то, что это — источник моей силы, баланс то и дело нарушается, что постепенно ведет человечество к необратимым катаклизмам. Если вы исчезнете — исчезну и я. Я не могу этого допустить.  — И что же тебе нужно от меня?  — Мои Дары — ошибка, которую нужно исправить. Особенно когда они оказались в одних руках, это сделало их особенно опасными. Я знаю, что ты не воспользуешься теми двумя, что попали к тебе не по наследству, однако существует вероятность, что их отыщет кто-то другой. Поэтому я хочу заключить с тобой сделку — три Дара в обмен на три жизни близких по крови людей.  — Ты хочешь обменять Дары на жизни? — Гарри оторопел, ведь подобного совершенно не ожидал.  — Разве ты не хочешь вернуть тех, кого потерял? Этот вопрос застал его врасплох. Гарри столько лет убеждал себя в том, что нужно двигаться дальше и не оглядываться назад, а сейчас за несколько минут Смерть разрушила все это, сказав, что может воскресить его близких. Альбус Дамблдор бы запретил ему отвечать. Альбус Дамблдор бы разбудил его в этот же миг, заставив забыть об этом сне. Но Альбус Дамблдор был мертв, и ему уже ни к чему ни Дары, ни жизни близких.  — Кого я могу вернуть?  — Любого кто родственник тебе по крови, — ответила Смерть, чуть погода добавив: — кроме своей матери.  — Почему? — если бы Гарри действительно собирался воскрешать кого-либо, Лили Поттер первая ступила бы обратно в мир живых.  — Если б не ее защита, ты бы умер, а значит, не нашел бы мои Дары, и не состоялась бы наша сегодняшняя встреча. Никого бы ты не смог вернуть. Гарри помрачнел. Ему так хотелось побыть с мамой хоть пару минут, увидеть ее улыбку, почувствовать тепло ее рук, полюбоваться ее волосами, а Смерть так быстро отрезвила его от этой глупой детской мечты.  — А как на счет отца?  — Это возможно.  — И Сириуса Блэка. Смерть ему отказала.  — Пока ты имеешь только один Дар в руках, и только его можешь обменять на жизнь. Когда принесешь мне два остальных, я верну к жизни и двух других, которых ты попросишь.  — Разве ты не знаешь, где остальные Дары?  — Я знаю только о людях, чьи жизни я должна забрать. Мне неведомо ничего о вещах, которые умереть не могут. Наступила тишина. Гарри пытался переварить все то, что сказала ему Смерть. Неужели она оказалась не такой всесильной, как представлялась людям? Наверное, она просто исполняла приказы судьбы, не имея права отступить от своей миссии. Гарри даже стало немного жаль.  — Я верну тебе твои Дары.  — Благодарю. Есть одна еще одна вещь, о которой следует тебе сказать. Один из моих Даров поврежден. Я чувствую, что ущерб, нанесенный Бузинной палочке, не позволит мне использовать ее, как только она окажется снова в моих руках. Я не виню тебя в случившемся, однако мне необходимо наказать тебя, ведь ты, как владелец этого предмета, несешь за нее ответственность.  — Наказать? — переспросил Гарри. Он вспомнил, что сам сломал палочку напополам, чтобы никто больше не мог ей воспользоваться. Видимо, придется ее починить.  — Твоя магия заменит мне магию Бузинной палочки, — объяснила Смерть. — Как только она будет вновь цела и невредима, магия вернется к тебе. Гарри сначала хотел возразить — как он будет искать Дары, если не сможет колдовать? Впрочем, если ему нужно на пару дней лишиться магии ради того, чтобы воскресить своего отца и других близких ему людей, он это сделает.  — Кроме того, — продолжила Смерть, — лишение плаща повлечет за собой последствия. Каждый раз, когда ты будешь обменивать Дар на жизнь, это будет оставлять заметный след на тебе. Это необходимо для того, чтобы уравновесить положение вещей, ведь эти Дары неоднократно давали тебе преимущество и сделали тем, кем ты стал. В конце концов, благодаря моим Дарам ты все еще жив.  — Что это за последствия? Какой еще след?  — Ты увидишь все сам. Я не знаю, какую плату потребует у тебя судьба.  — Но разве этот уговор не между нами?  — Судьба участвует в любом уговоре. Скрыть от нее ничего нельзя. И все же, несмотря на все условия Гарри не мог отказаться. Какая разница, что потребует у него судьба, если будет жить его отец?  — Я согласен, — ответил он решительно. — Я хочу, чтоб ты вернула мне моего отца. Смерть ничего не ответила ему. В следующий момент все вокруг померкло, а черный силуэт растворился во тьме. А затем Гарри ощутил, как лежит в спальне Сириуса. Он поднял голову и осмотрел комнату. Давящая тишина не давала усомниться Гарри в том, что он был здесь совсем один. Неужели все это был только сон? Это принесло разочарование и облегчение одновременно, но Гарри еще не успел сформировать окончательного мнения обо всем этом. Сквозь приоткрытую штору в комнату пробивался белый лунный свет, чертя полоску на полу до самой двери. Проследив за ней, Гарри замер, как только заметил стоящий в проеме силуэт. Как это он не услышал звук распахивающейся двери? Человек не двигался, всматриваясь во тьму, а из-за его ног выглядывал Кричер. Гарри пытался разглядеть лицо незваного гостя, но сумел сделать это, лишь когда тот шагнул вперед, навстречу лунному свету. Домовой эльф за его спиной не переставал бубнеть, оправдываясь, зачем впустил его в дом, тогда как Гарри, улыбнувшись, непроизвольно произнес то, что, казалось, уже не скажет никогда:  — Папа?