AmazingEyes

Я смотрю на его волосы и лицо. Тусклый свет фонарей заливает их так, что, кажется, Фил светится в темноте. Нет ничего прекраснее на свете – воистину, он – вершина творения. Только мне хочется немного большего. Я машу Бенджамину, который курит, уставившись в одну точку. - Что скажешь? Он садится на корточки и проводит подрагивающими пальцами по бледной твердой щеке. Я говорю: - Это случилось не так давно. Ему не было больно. Он скалится словно акула, у которой отобрали ее добычу. Глаза абсолютно пустые и мертвые. Кажется, я сломал его. - Знаешь, в современных редакторах они подчеркивают слово «Библия». Не находишь это забавным? Стряхивает пепел, который летит крошками в волосы Фила. Будто снежинки на черном полотне неба – красиво, залюбоваться можно. Я продолжаю: - Думаю, он соврал мне. Как он мог отказаться быть со мной? Он же любил меня. Смотри, он так хорош, когда молчит. - Я никогда не доверял типам вроде тебя. И с самого начала говорил ему, что встреча с тобой – не лучшая идея… Общались бы в скайпе и дальше. Но он не слушал меня. А ты – ты эгоист, Дэн. Зачем ты с ним это сделал? Я медленно начинаю закипать. - Причем тут я? Это все он. У него волшебные глаза. Блядские. Бенджамин тихо смеется, отбрасывает окурок щелчком пальцев. Я провожу глазами дугу, по которой он летит, прежде чем шмякнуться в воду. Звук – теплый шлепок из темноты, и неожиданно я очень ясно представляю то, что он говорит мне после: - Тебе было недостаточно его глаз, да, Дэн? Ты хотел залезть к нему под кожу, чтобы посмотреть, что он там скрывает. Хотел пробежаться пальцами по влажным внутренностям, как по клавишам своего любимого фортепиано. И не то, чтобы ты маньяк, просто получаешь от этого удовольствие. Для тебя это не менее интимный процесс, чем – Обрываю его бред мощным ударом в солнечное сплетение. Пока он кашляет и задыхается, согнувшись в три погибели, рычу: - Убирайся отсюда нахрен! Ты все портишь! Бенджамин поднимается, все также смеясь и кашляя. Когда он говорит, на меня летят капли крови: - Ты - несчастный идиот! – А последние слова он буквально выплевывает мне в лицо: - Он никогда тебя не любил! Он – не святой, чтобы любить таких, как ты! Я убил его. Что мне еще оставалось после такого оскорбления?.. Мне показалось, он был против, но я не придал тому значения, в конце концов, я ведь тоже не оценил его попыток убедить меня в моей ненормальности. - У него переливающиеся глаза. Прозрачные, как вода на дне озера, - убийственно тихо шепчу прямо в ухо, вдоль которого расплывается кровавый завиток. И ставлю на предохранитель пистолет. Фил все также невозмутимо лежит на земле – кажется, ему нет никакого дела до происходящего вокруг. Я нежно касаюсь его горла. Пальцы мягко скользят по гладкой коже до ключиц, которые я обвожу одними подушечками, слегка нажимая, спускаюсь вдоль рук к кистям. Мы держимся за руки, как самые счастливые любовники. Я говорю, сглатывая комок в горле: - Он был неправ. Ты же не слушал его, правда? Он совсем тебя не знает. Ты другой, ты не такой… - почти вою, захлебываясь эмоциями. Голос срывается на хрип, я сам себе напоминаю Кобейна на поздних концертах. Тогда он уже принимал героин и прочее по мелочи, но, думаю, добила его музыка – боль ясного сознания расплавленным свинцом в уши, когда сердце пропускает удар. Меня передергивает. Ветер играет с кончиками волос Фила, которые кажутся почти острыми на сияющем белизной лице. Кажется, он начинает синеть. Нет времени на сантименты, я должен закончить дело. Я цепляю веко ногтями и приподнимаю его. Зрачок немного расширен, но радужку видно хорошо – вот она, под пальцами, яркая и мокрая. - Наш первый поцелуй не должен был быть таким. Но ты вынудил меня. Склоняю голову к точеному лицу - моя челка рассыпается по его лбу и щекам - и целую распахнутый, неподвижный глаз. Он солоноватый и упругий, словно маленькая сочная устрица. Потом я достаю лезвие, поглаживаю им кожу, и на его шее раскрывается второй рот – алый, плачущий кровью. Я запускаю туда пальцы, нежно перебираю кольца гортани и затем, вытащив их наружу, поглаживаю волосы. И, с окровавленными руками, я говорю про себя – прощай. Прощай, чудесный маленький друид. Прощай, душа моя. Твоя улыбка, твои глаза всегда будут жить во мне. Я никогда не любил убивать, но сегодня по-другому не мог. И теперь, сидя на набережной с головой Филиппа Майкла Лестера на коленях, я запрокидываю голову вверх, чтобы смотреть в мрачное синее небо до тех пор, пока не взойдет солнце. Занимается рассвет. Вдалеке уже слышится вой полицейских машин.