ну давай, давай, поиграй со мной в это снова. чтобы сладко, потом бессильно, потом хреново; чтобы – как же, я не хотел ничего дурного; чтоб рычаг, чтобы три семерки – и звон монет. ну давай, давай, заводи меня, трогай, двигай; делай форвардом, дамкой, козырем, высшей лигой; я на старте, я пахну свежей раскрытой книгой; ставки сделаны, господа, ставок больше нет. Вера Полозкова
У Него есть несколько организаций с парой сотен сотрудников и идеальной налоговой отчетностью. Есть две машины: Бентли с личным водителем и сделанный на заказ Роллс Ройс, на котором Он катается вечерами, вдыхая запах дорогого кожаного салона. А еще у Него есть подпольная группировка, состоящая из нескольких тысяч насильников и изнасилованных, драгдилеров и наркоманов, уличных потаскух и сотрудников непогрешимой Лондонской полиции. Все эти люди могут даже и не догадываться, на кого они работают. Не узнавать среди официантов и адвокатов своих "коллег". Они верят в собственную свободу, не замечая тянущейся от их шеи цепи, конец которой сжимают Его руки. Его группировка опоясывает земной шар, словно параллели и меридианы — им нет конца и начала. Шестнадцать казино в Штатах, десятки браконьерских судов, притоны, бордели, детская проституция, продажа органов, шантаж. Все, что вы слышите в вечерних новостях по своему телевизору, все то, что заставляет подступить рвотные позывы к вашему горлу, — все это Его рук дело. Сотни точек, сотни сделок, сотни погибших людей. Ежедневно. Об этом не говорят открыто, но почему-то по негласному правилу альфы — лучшие. Вроде как большие и взрослые дяди договорились когда-то, что если ты рожден альфой, то априори должен прыгать выше, бежать быстрее и лгать изворотливее. И этим дядям начхать на тебя и твое мнение — родился, значит, исполняй: беги, прыгай и лги. Программа, заложенная природой, дополняется установками собственных родителей - ежедневно вместе с овсяной кашей приходилось слышать все эти наставления: "Ты Альфа. Ты должен". И он жевал эту кашу едва созревшими молочными зубами и уже ненавидел этот мир, который постоянно к чему-то принуждал. Он никому ничего не должен. Иногда Джим задумывался, насколько бы гордился им его отец, узнай, чего достиг его сын. Вот только гордиться со дна Темзы не представляется возможным.***
Казино было его страстью - единственной, которую он мог себе позволить, и то только по причине того, что никогда не проигрывал. Все решается еще до того, как карты лягут на стол. Флеш-рояль или Каре только узаконивают положение, уже признанное обоими противниками. Всегда, еще до начала ставок, один из них решает победить, а другой соглашается быть побежденным. Все дело в распределении ролей. После того как каждый выбрал себе роль, победитель может вскрываться, даже не задумываясь, ведь комбинация будет выигрышной. Зная эту установку, Джим всегда ставил на победу. Именно поэтому, встретившись с Холмсом лицом к лицу в том бассейне, Джим понял, что мировая установка дала сбой. Сама Вселенная допустила ошибку, сталкивая их лбами, не догадываясь о результатах. То ли Шерлок был настолько непогрешим и самоуверен, то ли Мориарти недостаточно готов, что сомнительно, - но тут проигравших явно не было. Джим шагал по кафелю, и эхо его шагов разносилось по всему помещению, а Шерлок даже не думал сдавать в позиции. Джим говорил звонко и уверенно, порой наигранно, и выжидал, искал эту самую ошибку системы, прокол, из-за которого все его планы катились в тартарары. Он смотрел Шерлоку в лицо и думал о том, что бы случилось, если бы они оказались за одним покерным столом. Но у Вселенной были свои планы. Еще до того, как флешка с оборонными планами Великобритании коснулась воды, Джим почувствовал руку на своем горле. Джон Ватсон. Тот, кого среди прочих ставок и не замечаешь. Если бы доктор не произносил эту пафосную речь с просьбой к Холмсу поскорее уйти, можно было бы расслышать, как матерятся позади снайперы, откидывая недокуренные сигареты и перезаряжая винтовки. Если бы тот заткнулся хоть на секунду, можно было бы расслышать, как бешено забился пульс преступного гения. Джим лично проверял дело Джона Ватсона. Досье всего в несколько строк гласило: «Военврач. Служил в Афганистане. По половому признаку бета». Типичный представитель рода людского, ничего особенного. Скука. Но сейчас он был уверен, что чувствует его запах. Полнейший кретинизм, но, на секунду потеряв уверенность в своих действиях, тот даже направил осоловелый взгляд на Шерлока, будто бы спрашивая "Чувствуешь ли ты это?" На несколько секунд этот запах парализовал его настолько, что он даже забыл о том, что Холмс бета и вряд ли что-нибудь почувствует. Моран оказался молодцом. В отличие от Джеймса, он разглядывал замусоленную фотокарточку, изображающую доктора Ватсона в Кандагаре, с бо́льшим усердием, и лично отдал приказ установить пару человек позади на лестницах. "На всякий случай". Джим еще тогда подумал, что это скорее дань армейским заслугам доктора, чем настоящая проблема. А теперь он сам оказался под прицелом и понял, что главной его ошибкой был именно Джон Ватсон. Которого он недооценил. Который был чертовым омегой. Его омегой. Мозг заработал с удвоенной скоростью, как только запах отступил, освобождая легкие. Он сделал полный вдох, стоило Джону ослабить хватку. План созрел сам собой. Он продолжал распинаться, отыгрывая свою роль. Он заставил их поверить, что действительно ушел. А когда вернулся, потребовал, чтобы Джон Ватсон отправился с ним.***
Прежде чем они покинули здание, Джона окружили его люди. На глаза легла черная эластичная лента, не пропускающая свет, руки перетянули пластиковыми стяжками. Они делали все машинально, касались его, как и пару часов до этого, навешивая пояс смертника, но сейчас инстинкт альфы уже работал на полную мощность, и касания к человеку, что должен стать его парой, вызывали желание перерезать им глотки. Джеймс Мориарти не был романтичной натурой и не особо верил в сказки про альф и омег, что находили друг друга по запаху и жили долго и счастливо. А вот его мать была и верила. И она каждый день говорила своему сыну, как она будет счастлива, когда найдет своего альфу и бросит их с отцом. И бросила. А потом оказалось, что её настоящий альфа маньяк и серийный убийца. Он убил ее, а потом расфасовал по полиэтиленовым пакетам и отправил на имя бывшего мужа. Сказки не всегда имеют счастливый конец. Скотланд-Ярд, кстати, убийцу так и не смог найти. Зато Джим смог. Они оба сели на пассажирское сиденье, и если Джон Ватсон еще и не понял причину, по которой Джеймс прихватил его с собой, то был уже очень близок к этому. Он отодвинулся на максимально возможное расстояние, привалившись к стеклу. Поначалу Джим видел, как его губы шевелились, считая сделанные повороты, но через десяток перестал, видимо, осознав тщетность. Их привезли не куда-нибудь, а прямо в его дом. Тот, который из десятка других домов можно было считать самым родным и настоящим, даже несмотря на то, что его хозяин бывал здесь лишь немного больше, чем в других. Несколько гектаров земли, оцепленные высоким забором, простенький ландшафт и, что главное, ни единой живой души в радиусе нескольких километров. Джим вылез из машины первым, позволив охраннику самостоятельно разбираться с Джоном, и двинулся по дорожке к своему жилищу. У него не должно было быть пары. Такой человек, как он, вообще не должен был иметь близких - даже длительные половые связи с омегами были непозволительным табу. Наличие живой и невредимой пары, к тому же еще и друга Шерлока Холмса, делало его уязвимым. Самым правильным сейчас было бы развернуться и пустить доктору пулю в лоб из австрийского семнадцатого Глока, надежно спрятанного в кобуре под пиджаком. Но за последние несколько часов правила и принципы стало слишком легко нарушать. А еще, где-то на периферии сознания сквозило любопытство - самое настоящее, черт его раздери, - которое он не испытывал уже очень много лет. Будто у него перед носом помахали старой потрепанной машинкой без колеса, и он от нее отказался. А машинка оказалась гребанным трансформером. Джона Ватсона ввели в дом двое из его свиты, разместив несопротивляющегося врача на диване в гостиной, пока остальные, словно тени, скользили по комнатам, проверяя. Ни слова вслух, в полнейшей тишине лишь одним кивком они отчитались о безопасности, а потом по такому же бесшумному указу Джима покинули территорию. Доктор сидел на диване, как на минном поле: идеально ровная осанка, тело напряжено, и не будь на его руках оков, а на глазах повязки, Джим был уверен - Джон бы кинулся в бой. Нельзя было не отдать ему должное: для человека в его положении он был относительно спокоен и собран. Криминальный гений не стал церемониться. Присел рядом и освободил глаза своей пары, принимая во внимание то, что запаха он не чувствовал даже сейчас. В машине можно было ошибиться, так как водитель был альфой с довольно резким запахом. Но сейчас в гостиной были только они вдвоем, что еще больше подтверждало теорию Джима о седативных. Глаза у Ватсона были мутными и настороженными. Он не смотрел на своего пленителя, лишь оглядывался вокруг, словно ожидал увидеть здесь "Железную Деву" и "Испанский сапожок", а не обычную гостиную. Впрочем, обычной ее можно было назвать лишь с натяжкой. Эта комната целиком и полностью была обиталищем Морана - сам Джеймс предпочитал кабинет, либо свою собственную спальню. Себастьян же бывал в этом доме чаще самого хозяина и свозил в эту комнату свои боевые трофеи. Себастьян Моран был странным человеком даже для убийцы. Постоянно разъезжая по миру, он убивал по заказу Джима людей всех мастей по щелчку пальцев. Но одного осознания содеянного ему было недостаточно. Требовались факты и доказательства. "Когда ты убиваешь людей, то сам перестаешь быть человеком, - сказал он однажды Джиму. - Мне просто требуется что-то, чтобы я не забывал об этом". Это "что-то" было трупами животных. Маленькими и большими чучелами убиенных братьев наших меньших. Они восседали на всех полках и столах, висели на стенах. Смотрели на редких гостей своими искусственными блестящими глазами. Когда Джим спросил, на кой черт ему этот зверинец, Моран ответил очень неоднозначно: "Ты можешь вспомнить каждого, кого когда-то убил? - дождавшись отрицательного ответа, Себастьян криво улыбнулся и продолжил. - А я могу. Видишь этого? Это северный вомбат из Австралии. Редкая тварь - их осталось не больше сотни. В тот день я убил Эда Сорни. А это тануки из Японии. Я убил его тем же ножом, что и банду японцев, которая скрывалась от тебя в Нагасаки. Благодаря этим маленьким пушистым комкам, я помню всех и каждого". Со временем он привык к странным и необычным речам своей правой руки. Иногда даже начинал улавливать их смысл. Тем не менее, из-за его пристрастия к браконьерству, гостиная в доме Джеймса стала выглядеть в лучших традициях музеев с редким зверьем. Или в лучших традициях фильмов ужасов. Кто уж как на это смотрел. Джон, кажется, тоже был впечатлен, но быстро собрался и взглянул на Джима. Злодей-консультант встретил этот взгляд спокойно, не пытался показаться владельцем положения. Сейчас он скорее протягивал метафорический белый флаг, одними глазами обещая, что все будет хорошо, если Джон не будет предпринимать глупостей. Доктор, видимо, уловил, что от него требуют. Не расслабился, нет, просто взгляд стал менее нахмуренным. В конце концов, его не собирались пытать, и уродливые тела, наполненные соломой, были единственным, что напрягало в данный момент. Не считая, конечно, самого Джеймса Мориарти, который был опаснее всего. И насчет пыток Джон еще не был так уверен. В руках Джеймса, как по волшебству, оказались ножницы, из-за чего Джон снова напрягся. Злодей-консультант прицокнул на него, как на маленького ребенка, поднося опасный предмет к рукам, и разрезал стяжки. На местах, где пластиковые наручники касались кожи, образовались красные полосы, и Джим мысленно отрезал конечности своим подчиненным, что так неосмотрительно перетянули их. Джон не кинулся на него с кулаками, что уже было огромным плюсом. Хотя, может, тот понимал, что справиться со взрослым альфой голыми руками у омеги, даже прошедшего Афганистан, вряд ли получится. Тем не менее, Джим решил не накалять обстановку и пересел в глубокое кресло напротив дивана. Они смотрели друг на друга, и в это время, неживые глаза медведя, что стал прелестным ковром в этой гостиной, глядели на них. Если приглядеться, можно было различить кровавые разводы на зубах хищника, который перед смертью успел пожевать руку Морана. Джеймс криво улыбнулся, разглядывая своего омегу. Уверенности в том, что Джон все-таки его омега (и омега ли вообще), пока не было. Оставался последний пунктик его плана, который он привел в исполнение незамедлительно. Он поднялся с кресла и двинулся в сторону комодов. Поворачиваться спиной к Джону было глупой идеей, но Джим шел на это сознательно. Что-то вроде небольшой проверки доктора Ватсона. Если тот попробует напасть со спины, даже несмотря на преимущество, вряд ли это к чему-нибудь приведет. Мориарти физически сильнее и сможет скрутить свою пару, не прилагая особых усилий. Только вот разговор тогда пойдет немного иначе, с неприятными для доктора последствиями. Но, судя по оглушающей тишине, его гость не то что не двигался, - похоже, даже не дышал. Джим улыбнулся, выуживая из ящика небольшую черную коробочку, по размерам сравнимой с футляром для колец. Он повертел ее в руках пару секунд и открыл, разглядывая две небольшие пилюли. - Чай предлагать не стану... - И правильно. Вы же привезли меня сюда не за этим? Джеймс вернулся обратно, хищно улыбаясь и осматривая Джона. Коробку он поставил на стеклянный стол возле дивана. При этом он наслаждался произведенным эффектом и замешательством оппонента, наблюдая за ним сверху вниз. Ватсон с завидным упрямством смотрел на картонку, будто надеясь, что она исчезнет. - Что это? - голос Джона был хриплым. Вряд ли это был страх, скорее сказавшееся волнение. Джим не совсем еще понимал эмоций доктора, но надеялся в скором разрешить эту досадную оплошность. На черном атласе лежали две пилюли разных цветов. Из тех, раскусив которые, можно ощутить на языке прогорклый порошок. Джим снова отошел от своего гостя, на это раз, чтобы налить в стакан воды и в еще один бокал виски. Справившись с этой задачей, он вернулся в комнату. Коробочка так лежала на столе, бликуя на свету разноцветными боками. Джон же, с неестевенно прямой спиной и сжатыми в тонкую полоску губами, окатил его взглядом, полным презрения. - Вы же не думаете, что я буду пить это, так и не узнав производимый ими эффект? - Можно на ты, - Джим обезоруживающе улыбнулся и снова присел в свое кресло. - И, конечно, я расскажу, что это за лекарство. Ставки за секунду взметнулись до небес. Мужчина пригубил дорогой напиток, не отводя от Джона взгляда. Своеобразная битва за первенство. Джиму казалось, что в этом человеке сошлось очень много положительных качеств, вроде стойкости характера, смелости и прекрасного владения собой. Мориарти считал их безусловно ценными, но после пары минут общения даже самые стойкие начинали терять свою спесь. Ватсон же, похоже, становился еще более упорным в своем нежелании сдавать позиции. Это было интересно. Он был интересным. - Скажем так: это замечательное лекарство позволит мне увидеть... Настоящего Джона Ватсона. Прошло несколько секунд, прежде чем смысл сказанного дошел до доктора. Он заметно побледнел, задышал тяжелее и даже покачал головой с неверием в происходящее, а потом рассмеялся. Неестественно и опасно. Улыбка его была тяжелой и режущей - она сразу пришлась Джиму по душе. - Значит, я должен принять их? Заставишь меня? Джеймс сделал еще глоток и отставил стакан в сторону, принимая во внимание, что на "ты" доктор все-таки перешел. - Оу, конечно же нет, - он миролюбиво рассмеялся. - Ты сделаешь это сам. Это было вызовом. И да, это было принуждением чистейшей воды. В конце концов, Джон находился на территории врага совершенно безоружным. Правда, о том, что кроме их двоих на всей этой территории никого не было, Джим говорить не стал. Это было шансом разрешить несколько проблем одним махом. Если Джон действительно бета, таблетки не дадут ровно никакого эффекта. Тогда Джим сможет его убить. Или отпустить. Его план доходил именно до этого пункта, а дальше почему-то логическая цепочка идти отказывалась. Возможно, мешало иррационально желание, чтобы доктор все-таки оказался омегой. Ватсон был врачом и наверняка знал об этих таблетках едва ли не больше самого Джима. Ну или по крайней мере догадывался, чего именно добивался его враг. Обязан был догадаться - Шерлок взял его в свои напарники, и как бы Джеймс не хотел этого признавать, но он уважал способности Холмса. Вряд ли тот бы подпустил доктора настолько близко к себе, если бы он не имел хотя бы аналитического склада ума. И Джон их выпил. Две сразу, одним махом выпивая всю воду из стакана, позволив нескольким каплям скатиться по своей шее. Их увлекательное путешествие к воротничку рубашки Джим сопроводил взглядом, не отрываясь. Бывает, не замечаешь чужого притяжения ровно до определенного щелчка в голове, и именно сейчас в голове у Джима щелкнуло. Громко и оглушающе. Никаких там сорванных барьеров и животного желания альфы к омеге. Просто он с особой ясностью понял, что Джон Ватсон это не только горделивая осанка, безумная улыбка и тяжелое прошлое. Помимо всего прочего он весьма привлекателен, хотя, притворяясь бетой, вряд ли о своей привлекательности был в курсе. Люди, подобные ему, - сознательно скрывающие свой пол в силу обстоятельств - вообще мало мыслили о феромонах. Зато сейчас Джим ощутил эти феромоны в полной мере. И дело было не в таблетках - слишком мало времени еще прошло. Но Джеймс ощутил себя более расслабленным, даже позволил себе с некой ленцой удобнее устроиться в кресло. Еще непонятно было, кто проигравший, а кто побежденный. - Ну, а теперь у нас есть, - на этих словах Джим мазнул взглядом по наручным часам, - около девяти минут, прежде... Чем мы столкнемся с последствиями. Предлагаю познакомиться поближе. Джон кивнул, откинувшись на спинку дивана. В это время его организм в ускоренном режиме принялся работать. Старые проржавевшие конструкции и винтики его сущности обновились, заработали. Джим смотрел на него с любопытством человека, вершившего судьбы мира - вроде бы Джон Ватсон был лишь малой частью того самого мира, но, безусловно, одной из важнейших частей. По крайне мере, сейчас, в пределах этой самой гостиной. В пределах мира самого Джеймса. И сейчас этот мир должен был открыться заново. - Скажи, Шерлок в курсе? Хотя, нет, подожди. Конечно же он не в курсе. А вот его братец наверняка знает, не так ли? Прошло не больше минуты, но Джим уже видел, как взгляд доктора начал плыть. Отвечать он не стал. - Вижу, что говорить тебе стало тяжело, поэтому просто кивай, договорились? - Джим придвинулся к самому краю кресла, чтобы не пропустить тот самый момент, когда от Джона ничего не останется. Когда его сущность поглотит его настолько, что кроме желания случки в нем не останется ни грамма человечности. - Ты стал принимать седативные, потому что хотел попасть в армию? Борьба против мирового зла и системы, что не позволяла омегам быть врачами в боевых условиях? - Осуждаешь? Его щеки пылали, он ерзал и вздрагивал, ощущая вблизи свободного альфу, тек под себя, пропитывая всю комнату соблазнительным запахом омеги, готового к случке, и при этом в его голосе было столько яда и желчи, что она буквально капала с языка. - Тебе не хватает адреналина? Нравится ходить по острию ножа? Мысль о том, что ты похищен опасным преступником для удовлетворения его сексуальных потребностей, тебя прельщает? "Да! Да! Да!" - Джим приблизился к нему настолько близко, что видел ответы в глубине его расширенных зрачков. Это было забавным, но Джону, похоже, действительно нравилась идея быть истинной парой для Джеймса. И Джиму это тоже нравилось. Едва запах коснулся его, член стал набухать, внизу живота сладко ныло, а в голове шумело - даже возникла мысль о том, что Джон тоже подсыпал что-то в виски, потому что не может, ну не бывает так, чтобы настолько восхитительно и возбуждающе было от одного вида и запаха. Но мысль быстро исчезла, заменяясь осознанием, что да. С истинными бывает. И это уже не пугало, а казалось правильным. А еще он понял, что задержись они в этой комнате с минуту дольше, и медвежья шкура или тот самый диван, на котором мелко вздрагивал от возбуждения Джон, может пострадать. Он поднялся сам, потом протянул руку Джону: простой безобидный жест, со стороны и не скажешь, что очередная проверка. Просто Джиму, уже привыкшему принуждать всех и вся, хотелось думать, что это не он толкает Ватсона на это. Вроде взаимного соглашения, к которому Мориарти лишь направил. И рука была принята. И последующий за этой рукой поцелуй был принят столь же охотно. Джона вело. Он прижимался к своему врагу, позволял себя целовать и проявлять инициативу, позволял вести, и ни угрызения совести, ни голос разума не могли его образумить. В спальне они раздевались вместе, помогали друг другу, каждую стянутую вещь сопровождали животными поцелуями-укусами. Джим приблизил их к кровати медленными шагами, а потом повалил на нее Джона. - Как там у тебя с планированием семьи? Джон даже взбрыкнул, придавленный тяжелым телом, будто одумался в раз и испугался, но Джим и пошевелиться не позволил, лишь как-то по-человечески рассмеялся без привычного оскала и протянул: - Не волнуйся, Джонни. Таблетки, помнишь? Вторая - противозачаточное. С детишками можем и повременить. Юмора доктор не оценил, но, когда горячая ладонь обхватила его член, мысли чудеснейшим образом покинули его голову. Рука двигалась вверх-вниз, в то время как криминальный гений творил что-то невообразимое своим языком, касаясь чувствительных сейчас сосков. Вторая рука раздвинула ноги Джона шире, и сам Джим переместился ниже, горячим дыханием скользя по головке члена. - Ты же чист, малыш? - Не называй меня так! - прошипел Джон, дивясь, откуда только силы взялись произнести что-либо вслух. Задница ныла, он чувствовал скользящую по ягодицам смазку, чувствовал запах альфы, и все, что он сейчас хотел, это его член внутри себя, без всяких там "врагов" и "злодеев-консультантов". Не до этого как-то, когда в анусе ноет до звездочек перед глазами. - О да, ты же у нас большой Джонни-бой, любящий подставляться под пули и лезть в игры взрослых дяденек. Кстати, я еще не придумал, как наказать тебя за это. - Ты там делом занят или мне выйти покурить? Последние слова он буквально проглотил, давясь громким пошлым стоном. Пальцы скользнули внутрь него, сразу два или три, он даже понять не мог, это было слишком хорошо, стыдно, восхитительно. Язык Джима скользнул по проступающим на члене венам, вниз до мошонки и обратно к покрасневшей головке, чтобы слизать выступившую смазку. Пальцы двигались внутри глубоко, туда и обратно, раздвигая податливые мыщцы, потом наружу, собирая всю вытекшую из задницы смазку, и снова внутрь. Мориарти там и сам уже задыхался, зрелище было еще то: омега, с помутившимся от кайфа взглядом, разбитый, размякший под ним. Готовый для него. Полностью ему принадлежащий. Член скользнул внутрь как по маслу, смазки было очень много, она стекала по бедрам прямо на простыни. Первый толчок медленный, сопровождаемый громким стоном, наружу еще медленней. Не для безопасности Джона, а скорее, чтобы растянуть момент, самому не кончить слишком быстро. А вот Ватсон с таким положением вещей был не согласен: он поддался, насаживаясь на член до конца, уже сам наслаждаясь потемневшими от похоти глазами Джеймса. Дальше был туман. Толчки, стоны, шепот, просьбы, мольбы, срываясь на крик. В заду хлюпало от смазки, с каждым толчком вгоняемой внутрь, громко и стыдно, но Джону было плевать. Было слишком хорошо, слишком правильно. Оргазм накрыл их оглушающей волной удовольствия, смел предрассудки, взаимную неприязнь. Джим обнимал его, выцеловывая местечко на шее, будто примеряясь, чтобы поставить метку. А Джону было слишком хорошо, чтобы думать, его изнутри распирал огромный узел, будто на части рвал, но это было приятным дополнением к течке. Они уснули уже через пару секунд, словно рубильником выключили их уставшие организмы.***
Мориарти проснулся ближе к обеду, судя по полуденному солнцу. Оно било сквозь неприкрытое шторами окно, слепя глаза. Все тело приятно ныло после хорошего секса, и он уже потянулся было рукой, чтобы накрыть тело возле себя. Но рука не поддалась. Глаза все-таки открыть удалось и первое, что Джим понял, - рука надежно привязана его собственным галстуком к изголовью. А вот тело, которое по всем подсчетам еще должно было находиться в состоянии течки, отсутствовало. Джим улыбнулся. Альфа, удовлетворенный ночью, уже начинал скрести внутри груди, требуя назад своего омегу, но Мориарти с этим ощущением справился. Метка была уже поставлена, прежде чем он успел отключиться, и теперь Джон не сможет уйти далеко. Джон мог беcпрепятственно покинуть стены этого дома, но вот покинуть самого Джима будет больше не в силах. И нет здесь выигравших и проигравших. Не в ролях суть. Просто Джим впервые за долгие годы понял, что сорвал куш.