Max

Когда Рэйвен стягивает шлем с Эрика, Чарльз принимает очередное решение. Он проникает в сознание Эрика, осваивается там, заставляет мужчину подняться и отбросить металлические балки, а затем собирается отпустить его…, но застывает. Чарльз делает паузу и глубже проникает в мысли и планы Эрика. Разум Эрика состоял из двух частей. Одна представляла собой вихрь эмоций: ярости, отчаянья, потери. Все смешалось в кричащем хаосе, что даже Чарльз, со своими новыми познаниями о людях и их боли, дрогнул. Другая же часть — холодная и расчетливая, так же как остальной разум кричит, кричит в муках — строит планы. В них много смертей и еще больше боли. А еще тут что-то другое… тоска. Очень робкая, мелькнула на задворках его разума. А еще тут необходимость, потребность… потребность в доме, в лучшей жизни. То, чего у него никогда не было. Очень незатейливо и очень грустно. Он хочет причинить боль всему миру, но слишком хочет быть любимым. В итоге, в разуме Чарльза закрепляется именно это. Он контролирует Эрика, стоящего на своем месте и кивает Хэнку. — Можешь подтащить меня к нему? Хэнк быстро кидает на недвижимого Эрика обеспокоенный взгляд. — Ты уверен, что он не опасен? Чарльз не может сдержать улыбки. — Не опасен, обещаю. Хэнк тянет Чарльза к Эрику, где он под командованием телепата перетаскивает упавший кусок подмости и ждет. Хэнк ставит Чарльза, и он сдвигается так, чтобы их с Эриком глаза были на одном уровне. Эрик моргает, а потом говорит, словно находится под толщей воды: медленно, растягивая слова. — Что ты собираешься делать со мной? Чарльз осматривает его, роясь в чужой голове. — То, что должен был сделать с самого начала. Он наклоняется вперед, протягивает руки, чтобы разместить их по обеим сторонам лица Эрика, и тот, каким-то образом немного догадавшись о планах Чарльза, издает сдавленный вздох. — Нет, — говорит он, мольба в его голосе отчетлива, хотя Эрик едва может говорить. — Чарльз, нет. Пожалуйста, нет. Лицо Эрика сильно напряжено под руками Чарльза. Он хочет смягчить, свести все на нет. — Так будет лучше, — тихо говорит он. Говорит сам себе. Он сможет сделать это. Для всего мира и для Эрика. — Нет. — Сейчас Эрик действительно старается выдавить хоть слово. — Чарльз, пожалуйста. Пожалуйста. Чарльз касается пальцами висков Эрика. — Прости, друг мой, — говорит он и сосредотачивается. Первое, что забирает Чарльз — прошлое Эрика. Это немного трудно, потому что Эрик цепляется за него слишком сильно. Здесь зарождается ярость. Чарльз стирает годы и годы пыток в одиночестве, распутывает путаницу в голове Эрика, болезненные чувства к Шоу, к умершей матери, плавно убирает их всех. Затем он фокусируется на будущем Эрика, убирает и растворяет в пустой темноте все планы и соучастников. Чарльз тянется к знанию Эрика о свой силе, к годам оттачивания навыков и разрушает ее; подавляет способности Эрика, оставляя только крохи. Потом он сосредотачивается на специфике — места, где побывал Эрик и люди, которых встретил. Он удаляет Эмму, Ангел, Азазеля и всех остальных. Избавляется от Росомахи, Хэнка, Рэйвен. И потом, с колотящимся от боли сердцем, тянется к воспоминаниям о себе. До сих пор Эрик или вскрикивал или хватал ртом воздух. Когда Чарльз избавился от воспоминаний о его силе, он закричал вслух. Но сейчас, когда Чарльз собирает в кучу воспоминания о себе, Эрик стонет как раненный зверь. — Только не ты, — шипит Эрик. Он не в состоянии был говорить, но шок, должно быть, слишком силен. — Только не ты, пожалуйста, не заставляй меня забывать тебя, умоляю, не заставляй забывать тебя, Чарльз. Чарльз едва видел через пелену слез, но агония на лице Эрика была ясна. Телепат пытается дышать. — Шшш, — шепчет он, а потом резко, одним махом — например как оторвать пластырь от раны — уничтожает все, что Эрик когда-либо знал о Чарльзе Фрэнсисе Ксавьере. Эрик роняет голову на плечо Чарльза, пребывая в бессознательном состоянии пустой оболочкой. Телепат обхватывает его плечи, кладет руки на затылок Эрика, и сквозь слезы строит новые воспоминания. Он прожил долгую хорошую жизнь со своей семьей. Его родители умерли в глубокой старости. Так же у него была сестра и собака; они жили в Америке, вдалеке от войны. Он рос счастливым и счастлив по сей день. Ему нравится жить в отдаленных и маленьких местах, где никто особо не читает новостей. Он занят незначительными и пустяковыми работами, любит встречать новых людей и играть в шахматы в парке со старыми мужчинами каждое воскресенье после обеда. Он читает и может петь и танцевать. Он добровольно помогает людям во всем. И часто улыбается. Он больше не Эрик. Теперь он — Макс.

***

Была середина очередного ленивого денька в маленьком бистро при Свисс*, где работает Макс, когда замечает, как приближаются двое. Два человека: девушка с длинными светлыми волосами и мужчина в инвалидной коляске. Они взяли столик снаружи, во внутреннем дворике, и хотя солнечно и ни одного облачка на небе, их лица были угрюмы. По большей части из любопытства — потому что Макс всегда был любопытен, мать часто подкалывала его на этот счет — он трет столик возле того места, где сидят эти двое и совсем чуть-чуть подслушивает. — … уверен, что он ничего не вспомнит? — блондинка говорит на британском английском с американским акцентом. — Ну, — говорит на чистейшем английском мужчина в инвалидной коляске, — думаю, мы узнаем, если он вспомнит. Блондинка неуютно ерзает на своем стуле. — Не могу поверить, что он просто исчез. Мужчина опускает голову. У него длинные неопрятные каштановые волосы, и синяки под глазами. — Знаю, Рейвен. Знаю. — Ты когда-нибудь… — Я мечтаю об этом каждую ночь, ладно? Пожалуйста, хватит. Макс позволяет взять любопытству верх и идет к их столику, держа наготове ручку и блокнот. — Добрый день, — бодро говорит он. — Англичане, ха? У нас их тут не очень много. Мужчина смотрит, как будто Макс только что свалился с неба. У девушки такая же реакция — всего на секунду — потом она быстро оправляется. — Да. Мы в отпуске. — Что ж, вы выбрали не лучшую погоду для отпуска, — отвечает Макс автоматически. — Видимо, будет все жарче. Он понимает, что слишком болтлив, и странно, что именно из-за этого мужчина смотрит на него слишком внимательно. — К сожалению, у нас тут не так много англичан, чтобы можно было поговорить с ними. Девушка улыбается, совсем чуть-чуть и как-то нежно. — Ты американец? — В первую очередь — немец, — отвечает Макс. — Но мы переехали в Америку, когда я был совсем маленьким, поэтому скорее американец, чем немец. Вы тоже американцы? Девушка медленно кивает. — Да. — Она жестом указывает на мужчину, который дарит Максу слабую улыбку, но ничего не говорит. — Мы живем в Нью-Йорке. — Ох, ясно. — Макс улыбается. — Мне кажется, я бывал там однажды. Но не могу вспомнить. Девушка и мужчина обмениваются взглядами, которые непонятны Максу. Он заставляет себя вернуться к делу. — В любом случае, — говорит он, — могу я вам что-нибудь предложить? Напитки? — Угу, — отвечает девушка, отвлеченная чем-то. — Просто лимонад, пожалуйста. Макс записывает и смотрит на мужчину. Мужчина смотрит на Макса. У брюнета очень голубые глаза, которые напоминают Максу о море. Или о сне, который он не может вспомнить. — Чай, пожалуйста, — говорит мужчина. Макс кивает: — Сейчас, Чарльз. Девушка давится воздухом. Мужчина сидит так, будто Макс только что ударил его. Макс моргает. Имя просто появилось из ниоткуда. — Прости, я не… — инстинктивно извиняется он, ловя шокированный взгляд мужчины, и рискует. — Я… я правильно сказал? Тебя зовут Чарльз? Ярко-голубые глаза мужчины выдают его. — Я… да, — говорит он. Его голос слаб. – Да, меня зовут Чарльз. — Ха, — фыркает Макс изумленно. — Что ж, это немного жутко. Наверно, мы встречались в прошлой жизни и что-то такое! Девушка как-то прерывисто вздыхает. Мужчина же, однако, улыбается почти печально. — Наверно, — говорит он. Блондинка и брюнет снова смотрят друг на друга, будто общаясь без слов, и Макс вдруг чувствует себя лишним. — Да, — говорит он, — лимонад и чай. Скоро будет. Он разворачивается и уходит, хотя совсем не хочет этого. Мужчина и девушка опять начали перешептываться, и Макс не может услышать то, о чем они говорят. Когда он добирается до кухни, где официант Жюльен чистит столовые приборы, то его настигает головная боль. Он откладывает блокнот и ручку в сторону, и, морщась, трет лоб. — Ты в порядке? — по-французски спрашивает Жюльен. — Да, — Макс смаргивает боль. Это длится всего мгновение. Лязг металла вокруг странным образом успокаивает. — Странно. Кажется, эти головные боли становятся все хуже.