ЕХО И ОКРЕСТНОСТИ: (иллюстрации, нарисованные словами)

... возвещают о наступлении долгого, долгого ненастья. Шурф в который раз перечитывает послание, извещающее о смерти отца, пытаясь понять, что чувствует. Скорбь? Гнев? Страх? Да, гнев. И, да, страх. Не за отца – за себя. За саму концепцию личности, своего собственного мира, который оказался так хрупок, который так легко стереть и отменить. Осознание этого факта наполняет его яростью. Смерть кажется ему чем-то унизительным, недостойным. Поражением в войне за себя. И Шурф дает себе слово, что сделает все от него зависящее – и даже больше того – чтобы с ним подобного никогда не произошло. С этого самого дня в его жизни появляется смысл, который определит все ее течение на долгие века. С этого дня он объявляет войну смерти. И клянется самому себе победить. Любой ценой. *** Когда серый пепел, оставшийся от мертвого лисьего тела, образует аккуратную кучку, Шурф не знает, чего в нем сейчас больше – вины, боли или ярости. Скорее всего, ярости. Она грозит разорвать, свести с ума, и он почти приветствует это безумие, потому что в нем спасение от невыносимого, нестерпимого, грызущего осознания поражения, жить с которым невозможно. Однако же приходится. Потому что умереть добровольно означает приумножить победу смерти. А Шурф Лонли-Локли никогда еще не ненавидел смерть настолько исступленно, как сейчас. Он проиграл битву с ней, едва успев начать. Он заплатил за возможную победу предательством – и проиграл. И поэтому сильнее, чем смерть, он сейчас ненавидит себя. *** Когда серый туман в глазах начинает постепенно обрастать очертаниями знакомого мира, который он уже надеялся не увидеть, Шурф понимает: заклинание «Последней Силы» не сработало. Он не чувствует ни скорби, ни ярости, он слишком опустошен, чтобы чувствовать хоть что-то. Он отстраненно наблюдает за течением собственных мыслей, анализирующих произошедшее и находящих объективные и, безусловно, обоснованные, причины неудачи – и знает, что это абсолютно бессмысленно. Там, за нагромождением доводов и понятий таится глухое, иррациональное, спокойное, как палач, неотвратимое, как приговор, знание, с которым ему отныне придется жить. Магии не нужны предатели. Даже в качестве жизни, уплаченной в обмен на другую жизнь. Он – недостойная цена, непригодная жертва. Все справедливо. Шурф отстраненно думает, что, полагая, будто большего поражения, чем смерть серебряного лиса, в его жизни быть уже не может, он несколько ошибался. Оказывается, может. Его желание жить оказалось сильнее, чем желание вернуть жизнь единственному другу. В какой-то степени это равняется второму убийству, думает он. И второму предательству. *** Когда серый пепел, оставшийся от его друга Тотохатты, оседает на ладонях, Щурф с подсознательным ужасом понимает, что где-то в глубине души этого ждал. Все правильно, шепчет ему внутренний голос, все справедливо. Ты же знал, что не успеешь. Ведь ты сам проклял себя не успевать и терять, помнишь? И тех, кто имел несчастье сблизиться с тобой, ты тоже проклял. Ты терпишь поражение раз за разом – только удары достаются не тебе. У предателей не должно быть друзей, помнишь? Этот шепот отдается в каждом ударе сердца, в каждом мерном вздохе, выплетая незримую сеть, отделяющую его от смеющегося мира живых. Все в нем застывает в мертвящей, спасительной отрешенности, и сегодня в эту преграду вложен последний кирпич. *** Когда серый цвет глаз новичка, приведенного Джуффином в Тайный Сыск, в очередной раз сменяется зеленым, потом золотисто-карим, потом каким-то уж совсем непредставимым оранжевым, хищным и веселым одновременно, Шурф понимает: перед ним совершенно невозможное существо. Скорее человек, чем нет – но уж совершенно точно не кочевник из Пустых земель, как зачем-то, явно смеху ради сочинил Кеттариец – впрочем, это совершенно не важно. Важно другое. Новичок со странным именем Макс, похожим то ли на удар, то ли на короткое древнее заклинание, то ли на радостный крик – невероятен совершенно. И притягателен равно в той же степени, что и невыносим. От его могущества до звона ломит виски, и сам он как звон – абсолютный, победительный, ликующий смех, заполняющий весь Мир, не нуждающийся ни в каких причинах, кроме своей собственной воли, неистового, жадного желания быть. И при этом совершенно ясно, что на это свое собственное могущество ему плевать. Он доверчив до безрассудства и удачлив до абсурда – и притом совершенно бескорыстен. Он любопытен без зависти, весел без ехидства, легко смешит и смеется – в том числе и над собой – без обиды. И чем больше Лонли-Локли изучает это ошеломляющее существо, тем больше убеждается, что таких людей (людей?) быть просто не может. Макс невероятен настолько, будто… будто его специально выдумали. И однако же, вот он, тут, настоящий. Он абсолютно, стопроцентно, в каждом поступке и слове – настоящий. Более живой, чем сама жизнь, если можно так сказать. Шурф никогда не видел, чтобы столько жизни было сконцентрировано в одном существе – и столько противоречий. Он силен и беззащитен, наивен и странно, неожиданно мудр, обескураживающе великодушен и категорически нетерпим ко всему, что не соответствует его представлениям об идеальном. Он – воплощенная жажда бытия, впечатлений, эмоций, он распахнут настежь, он безоглядно доверяет Миру – просто, без сомнений и вопросов. И это – Шурф быстро понимает это – не столько от наивности или незнания, но скорее наоборот, от некоего иного, странного, иррационального знания, меняющего природу вещей. Это беззаботная глупость мальчишки – и одновременно веселое доверие невероятно могущественного, ничего по-настоящему не боящегося существа. Макс доверяет им, потому что хочет им доверять. Макс дружит с ними, потому что хочет видеть их друзьями. Макс дорожит ими, потому что хочет бесконечно дарить – свое любопытство, радость, смех, неуемную жажду жизни и саму жизнь. Он – распахнутая настежь дверь, в которую хочется шагнуть не оглядываясь. И Шурф понимает, что для этого существа никаких преград и стен нет, не было и не будет. В принципе. Никогда. Наверное, кем-то подобным мог бы быть он сам, приходит к Шурфу неожиданная то-ли-мечта, то-ли-мысль, если бы его собственное детство пришлось бы на иное время и иные обстоятельства. Он сам… или его брат, которого у него никогда не было. Впрочем, теперь, похоже, есть, понимает он, когда Макс в пылу разговора хлопает его по спине, явно не зная о значении жеста – а потом доверчиво приваливается к плечу плечом, даже и не подумав выставить хоть какое-то подобие щитов. И Шурф Лонли-Локли, бывший серийный убийца, нынешний палач Соединенного Королевства, разум, лишенный сердца, понимает, что это доверие он не позволит себе обмануть никогда. А еще он понимает, что рядом с Максом всегда будет ходить смерть. А еще он понимает, что послал все свои принципы о не-сближении ни с кем к Темным Магистрам, и всегда будет этого мальчишку защищать. Любым путем. Любой ценой. Что бы ни случилось. Всегда. *** Когда серый сумрак комнаты на улице Старых Монеток являет ему абсолютную и равнодушную пустоту, в которой растворились последние следы существования Макса, Шурф зачем-то вспоминает свое давнее решение не сближаться ни с кем и не иметь друзей. Невыполнимое, как оказалось – ибо кто сможет противиться воле Вершителя? Особенно, если… сам того же хочет? Закономерно. Как и все в его жизни. Ты снова не смог уберечь дорогое тебе существо, говорит он себе. Ты снова проиграл, говорит он себе. Все правильно. Такова твоя судьба, ты же знал это, верно? Он знал. Одно поражение – слишком малая цена за предательство, слишком малая плата за убийство. Бесконечная череда поражений, удар за ударом в одну и ту же рану, шаг за шагом по одному и тому же пути, круг за кругом, пока… Пока – что? Шурф с удивлением понимает, что ему это почти все равно. Вся его отрешенность, все его самообладание рушится, и на содранную кожу сердца обрушиваются острые, как морская соль, чувства. Черный ужас и белая ярость, и почти желанная боль, и ласковое, знакомое безумие, обещающее скорое прекращение страданий – только выпустить, и… … выпустить?.. Неожиданно на ум приходят вызубренные давным-давно – и давным-давно забытые – слова заклинания «Последней Силы». И приходят так ясно, словно прочитаны только вчера. … Будет ли сейчас, спустя годы и невероятный опыт дружбы с Вершителем, его жизнь более достойной ценой? Будет ли желание дать Максу шанс на свободу сильнее, чем собственное желание жить?.. Шурф почти готов попробовать это узнать. Почти. Самое странное, что его останавливает не страх поражения. Нет – он боится, что у него получится. И тогда уже Макс будет обречен нести бремя уплаченной за него жертвы. Нет. Такого проклятия он на своего друга не взвалит, думает Шурф. А еще он думает, что смерть раз за разом проходит все ближе, сужая круг, нанося удар все ближе к цели – хотя как можно нанести удар ближе, чем сейчас, представить невозможно – вероятно, затем, чтобы заставить строптивого противника самого позвать ее как желанное избавление, долгожданный итог. И Шурф признает – почти равнодушно, почти с иронией – что на сей раз у этой леди, пожалуй, может получиться. А может, и нет – неожиданно взвивается откуда-то из глубины веселая, злая, его-и-не-его мысль. Больно жирно ей будет, перетопчется как-нибудь! И – несмотря на боль, со вкусом грызущую сердце, Лонли-Локли почти улыбается. Нет. Он все еще не один. Их все еще двое. А значит, они еще поборются. И посмотрим, кто кого. *** Когда серый мех теплого, живого зверя, шурша, скользит под пальцами, Шурф, собирая себя из осколков, зачем-то вспоминает то самое старое заклинание и думает, что, наверное, магистр Валда Позумар неправильно понимал его суть. Наверное, для того, чтобы победить смерть, желание должно быть не только неистовым, но и бескорыстным. И Макс – живое тому доказательство. Ведь пройти по Мосту Времени – это все равно, что дважды умереть и воскреснуть, отдать свою жизнь, всего себя, во имя шага в невозможное. И делать этот шаг ради себя – нельзя. Однако, какой великолепный наглец! Да уж, это в его стиле! Вступая в схватку с Судьбой, не церемонится и не раздумывает – а просто отменяет все, что его не устраивает, и дело с концом! Одно слово, Вершитель. А раны себе так и не научился лечить. И даже известно, что в ответ на это скажет – мол, есть же ты, зачем еще мне уметь? Только исчезать никуда не вздумай, ага? Не исчезну, думает Шурф. Только и ты тоже не исчезай больше. Ладно? Макс не отвечает, только улыбается чему-то во сне. Впрочем, это тоже вполне себе ответ. И, принимая дар отмененного приговора – от единственного существа во всех мирах Хумгата, от которого мог бы принять его без унижения и мучительных обязательств – Шурф думает, что ему следует поучиться у друга его умению вот так бескорыстно и безрассудно побеждать Судьбу и Смерть. И, гладя теплую лисью шерсть, он обещает себе, что однажды тоже так попробует. Обязательно. *** Когда серый цвет лица леди Шиморы недвусмысленно свидетельствует о том, что уж ее-то жертву заклинание «Последней Силы» приняло со всей охотой, Шурф молча удивляется иронии судьбы. Гордыня юной преступницы оказалась более бескорыстной и неистовой, чем некогда горе и страсть некоего юного послушника, которого, впрочем, строго говоря, давно уже больше нет. И, заметив страдающие, полные ужаса, понимания и сочувствия глаза своего друга, он успокаивает его теми же словами. Человека, с которым это произошло, давно больше нет, некому сострадать и не о ком сокрушаться. Но он был! – говорят ему почерневшие глаза Макса. Он был, и ему было больно! Но сам Вершитель при этом молчит. И будет молчать, Шурф знает это. Не спросит его больше ни о чем. Но и не забудет – никогда. *** Когда серый пепел дождем падает на них с неба, Шурф отрешенно думает, что круг замкнулся. Пеплом все началось – пеплом и заканчивается. Бесконечная секунда длится и длится – и сам мир, кажется, застыл в этом пепельном дожде, оставшемся от мертвой пустоты. Как пустоту можно убить? Как от ничто может остаться нечто?.. Как им вообще, дырку в Хумгате над Миром, все это удалось?? Шурф оборачивается – и видит торжествующее лицо Макса, с которого еще не сошло выражение отчаянной, яростной, по-детски безоглядной решимости, видит его яркие, злые и смеющиеся глаза, чувствует горячую, как уголь, руку, с неожиданной силой вцепившуюся в его собственный локоть… И понимает – как. У нас получилось, громче любой Безмолвной Речи кричит ему лицо Вершителя. Слышишь, у нас получилось! Верно, думает Шурф. Получилось. У нас. У нас. И он со всей отчетливостью понимает, что, все эти столетия сражаясь в главной битве своей жизни – он ошибался в самом главном. Со смертью не бьются в одиночку. Одна рука, занесенная для удара, ничего не сделает, потому что любое оружие, какое бы она ни держала – прах перед пустотой. Кроме того, что держат две сцепленные руки – вместе. Потому что в битве со Смертью побеждает лишь тот, кто бьется не за себя. А еще Шурф думает, что эта череда поражений на самом деле была чередой уроков, необходимых, чтобы это понять. А еще, глядя на ликующее и гневное лицо своего друга, он думает, что не сожалеет ни об одном дне из всех долгих столетий, потому что все они были шагами, ведущими к этой, единственной, секунде, вместившей в себя все, ради чего продолжалась – и будет теперь продолжаться бесконечно – его жизнь. Их жизнь. … Секунда наконец-то заканчивается, и Мир обрушивается на них – весь, сразу, ветром, звездами и ночью, редкими облаками и пестрыми крышами домов внизу, дрожью в руках и коленях и – странным, неожиданным жжением в глазах, ставших вдруг отчего-то влажными. Шурф машинально, с бессознательно въевшейся педантичностью надевает защитные перчатки – и буквально рушится себе же под ноги, закрывая руками лицо – не прячась, нет, потому что при Максе можно быть каким угодно собой, при нем вообще можно все, потому что он – поймет… Нет, просто жизни неожиданно становится так много, что от нее перехватывает дух. И Великий Магистр Семилистника, наконец понимает – не умом, всей кожей – смысл выражения «невыносимое счастье». И понимает, почему люди от него плачут. Потому что ведь всегда плачешь, когда рождаешься на свет – в первый раз, или в неважно-сколько-первый. Все кончено, думает Шурф, зажмурившись в спасительной темноте прижатых к лицу рук. Мы победили. Мы – победили. А значит – все только начинается. Над краем крыши, над серым пеплом, Ехо смеется им в ответ россыпью разноцветных огней.