ЕХО И ОКРЕСТНОСТИ: (иллюстрации, нарисованные словами)

      …– это первое, что он видит, закрыв за собой дверь. Цветные камни на мостовой переливаются на солнце, как осколки калейдоскопа. Трудно представить, что эти, затертые временем и ногами бесчисленных прохожих, булыжники могут собрать в себе столько ярких, прямо-таки кричащих от радости красок. Красный, оливково-зеленый, серо-голубой, золотистый, коричневый (даже он ухитряется быть ярким, хотя ведь скучнейший же цвет!). Они дробятся на блики, запрыгивают в зрачки, режут глаз, да так, что мир даже расплывается ненадолго – на пару секунд, необходимых, чтобы проморгаться. Мир, который еще никогда не был столь ярок и пестр. Мир, который еще никогда не был настолько – невыносимо – живым. *** Сегодня сэр Джуффин Халли сыграл с судьбой свою лучшую игру. И одержал в ней самую блестящую из побед. И понес самое сокрушительное из поражений. Игры с судьбой даром не даются, уж мог бы привыкнуть. И теперь – внутри – он ликует и скрежещет зубами, проклиная все сущее одновременно. Сэру Джуффину Халли никогда в его жизни еще не было столь потрясающе не-скучно. Настолько потрясающе, что это почти нестерпимо. Освежающее ощущение. Одна его часть сейчас жадно живет, впитывая запах речного ветра, пирожков и пряностей, другая – весело удивляется вывертам леди Судьбы, с которой никогда не бывает скучно – и одновременно дрожит от ярости настолько слепяще чистой, что так бы и схватил эту прохиндейку за шиворот, третья хладнокровно наблюдает за этим бардаком, а четвертая... …корчится на деревянном полу уютной комнатки в безумной, стоячей, как болото, сумеречной, глушащей сердце лиловой безмятежности города-которого-нет. Города, в котором ничего не происходит. Города, откуда никому нет дороги. Даже во сне. Если бы сэра Халли попросили описать отчаяние, он бы описал его именно так. Это если, конечно, вообще дал бы себе труд что-то подобное описывать. Отчаяние несовместимо с Кеттарийским Охотником, (Тогда откуда он так хорошо знает, с чем его сравнить?) Джуффин не дает себе труда задуматься над этим. Потому что это вот уж точно полная чушь. А еще Джуффин знает – и это знание, подобно звериному чутью, исходит откуда-то из сердцевины костей – что эта его часть навсегда останется там, на дощатом полу, на синих, затопленных тишиной улицах с фонарями вместо звезд. Эта, оказавшаяся очень важной, часть. *** …а день сегодня просто на редкость прекрасен. Влажный ветер с Хурона пахнет травой и свежестью, металлическая ручка двери прохладна и так тверда, что больно пальцам, а сама дверь деревянная, старая, отполированная водой и солнцем, шероховата и ласкова, как лучший кеттарийский ковер… Джуффин оглядывает когда-то привычный мир жадным, новым, почти новорожденным взглядом, впитывая краски и запахи, и вспоминая сейчас того мрачного, погибающего мальчишку с расколотой душой, которого спас когда-то старый пройдоха Махи. Мальчишку, которым он давно уже перестал быть. И другого мальчишку, душа которого расколота в принципе быть не могла, потому что изначально была скроена из миллиардов цветных осколков, щедро рассыпанных по историям и мирам. Из звонких, поющих, хохочущих отражений жизни, составляющих великолепное, нелепое, прекрасное, невообразимое и абсолютно сумасшедшее целое. Мальчишку, душа которого разлетается на осколки – сейчас. По ту сторону вот этой самой двери… …ручку которой Джуффин не может отпустить вот уже несколько минут, стиснув пальцы не до белизны даже – до синевы, до бесчувствия, до исступления, будто отпустить этот кусок металла – значит окончательно оборвать последнюю нить. Нелепо, на самом деле. Все нити уже оборваны, и он об этом знает. Они оба об этом знают. Возврата к прошлому нет и быть не может. Никогда. Джуффину всегда нравилась эта мысль. Но никогда она не нравилась ему меньше, чем сегодня. По правде говоря, в этом конкретном случае он серьёзно задумывается над тем, чтобы начать ее ненавидеть. *** Джуффин думает – отстраненно и с любопытством наблюдая за исходящим яростью собой – а взялся бы он за это дело, если бы с самого начала знал цену его успеха? И отвечает сам себе: да. …Сотофа знала, конечно же. Она всегда все знает, мудрая, веселая и жестокая, гуляющая по Мосту Времени и собственному заколдованному саду с одинаковой лёгкостью, вечно юная ведьма. Знала ведь, насколько безумным на самом деле окажется тот его гениально-безумный план. И насколько успешным. Вот почему глаза у нее тогда были... и не скажешь, какие были глаза. Джуффин думает, не спросить ли ее, чем все кончится на этот раз – так, ради забавы, потому что она, конечно же, не ответит – только посмотрит своим хитрым, веселым и невозможно грустным взглядом и заговорит о чем-нибудь другом. А он, конечно же, и не спросит, потому что знает, каково искушать судьбу. Эта леди – та еще мошенница, ее даже ему не обыграть. (Но Макс может, с веселым отчаянием думает Джуффин, он может, ведь он сам сделал этого невозможного мальчишку таким. Идеального героя для идеальной истории. Для бесконечного числа идеальных историй. Вот только не следует забывать, чем кончаются все подобные истории. И для чего в конечном счете нужны такие герои. Для чего их... придумывают. …Хотя это еще кто кого в итоге придумал, еще посмотреть надо). …А еще Джуффин даже самому себе не признается, что не захочет выслушивать ответ, даже если ему его и дадут. Потому что, пока окончательного ответа нет, то и история не закончена, а раз история не закончена, то есть возможность, что... Есть возможность всего. И это не глупое чувство, которое надежда, конечно же. Просто нежелание принять обратное, Не больше. И не меньше, говорит ему ехидное "Я". Впрочем, его ехидство господину Почтеннейшему Начальнику удается вполне успешно игнорировать. Опыт, как-никак. *** …и история, конечно же, не закончена. Ведь, в конце концов, реальность – дама капризная, и ее любимой забавой является опровергать наши представления о ней самой. Впрочем, это касается и некоторых безрассудных Вершителей. Которых, несмотря ни на что все-таки будут очень ждать. В городе с цветными камнями на мостовых.