Бумажные самолетики

Эрен любил рисовать. Часто в его картинах можно было увидеть то, что было спрятано за стенами: не гигантов, а бескрайние поля, красивые моря и голубые ленты рек, тянущихся между гор. Но больше всего парень любил рисовать одного очень важного для него человека. Капрала Ривая. Сначала было восхищение, потом симпатия, а после… а после бессонные ночи, проведенные в мыслях «а что, если…». Но было то, что было. Эрен старался меньше времени проводить в своих мечтах, так как возвращаться из них было больно и горько. Несколько месяцев назад его переселили из подвала в комнату под самой крышей замка. Главным плюсом было большое окно, но в этом и ее минус. Оно выходило прямо в сад, где Ривай часто бывал в свободное от работы время. После этого и пошли все эти наброски, эскизы и зарисовки. Казалось, им не было конца. Только один лист был тщательнее других спрятан в ящиках стола. На нем не было очередного портрета любимого человека, на нем лишь было написано: «Я люблю тебя, Ривай». Как ни старался порвать Йегер этот смятый лист, ничего не выходило. Как будто это были его чувства. Вскоре рисунков стало больше. Поэтому Эрен начал складывать из них самолетики, мечтая, что в один день отпустит их, так же, как отпустит его это чувство. Но время шло. Бумажные самолетики так и не поднялись в чистое голубое небо. «Он пел о блаженстве безгрешных духов Под кущами райских садов…»*

***

Этот день настал. Ничего уже нельзя сделать. Эрена казнят. Втайне от людей, в подвале, чтобы, не дай Бог, он не обратился. Эта сила - его проклятье. Он защищал всех тех уродов, которые сидят сверху, а они решили, что "Эрен Йегер представляет опасность для людей". И за что парень боролся? За то, что он хотел увидеть мир, в котором родился, сделать его лучше... Его тело вынесло столько ударов, ранений и ради чего все это? Ради того, чтобы кинуть все надежды ему в лицо. Ведь ему всего шестнадцать... Когда Микаса уговаривала его бежать за стену, Эрен лишь качал головой. Как бы быстро и далеко они не убежали, от самих себя им никуда не деться. И от бумажных самолетиков тоже. Под конец дня Микаса ушла. Она не могла больше. Ей было больно. Это было похоже на то, что сердце рвут в клочья, дышать становится трудно, и слезы мешают взору. Позже она уйдет за стены, чтобы ради Эрена и его мечты увидеть море. Йегер достал из-под кровати большую картонную коробку. Там были рисунки его жизни. Все, к чему он стремился, пора отпустить. В далеке показалась знакомая фигура. Так манящая к себе. Что заставляет сердце Эрена биться быстрее и ненавидеть самого себя за эти чувства. Капрал Ривай шел, смотря вниз, хмурясь и о чем-то думая. Открыв окно нараспашку, парень вдохнул холодный воздух. Он отрезвлял мысли. Был уже вечер, а завтра на рассвете… Но завтра – это завтра… Самолетики полетели в небо. Их было штук сто, но все они падали. Он их не отпустил, а только отдал. Последний. Самый сокровенный. Он тоже отдал. Он не улетел. Он не отпустил. Капрал поднял голову, всматриваясь в глаза мальчишки. Тот больше не мечтал увидеть море, побывать в пустынях… Он только добродушно улыбнулся, как умеет только он. Искренне, чисто… и так печально. Такой взгляд невозможно забыть. Он остается глубоко в сердце и каждую ночь снится в счастливых снах. В светлых мечтах, где они вместе, где нет смерти, где все хорошо. Но это только грезы, и с мертвыми лучами они растворятся так же, как надежда на жизнь Эрена Йегера. «Он душу младую в объятиях нес Для мира печали и слез…»*

***

Ривай сидел в своей комнате. Было темно, но так даже лучше. Легче. В темноте можно спрятать все. Особенно горечь. Она сейчас была везде, заполнила все. На полу были осторожно разложены самолетики. Все до единого. А что оставалось делать? Его больше нет. Остались лишь картины его жизни. Горечь кофе… Ведь капрал терпеть его не может… а Эрен любил – с молоком и двумя ложками сахара. Сейчас в кофе была еще и добрая порция коньяка. Было так же горько и терпко, как и в его глазах в тот день… В то страшное утро… все слышали его крики, которые срывались с невинных уст, но ни одной мольбы о пощаде. Может так ему было легче? Может боль заглушала те чувства, которые ранили все больше с каждым холодным взглядом, с каждым ударом или грубым словом? Этого уже не узнать. В руке Ривая была бумажка. Я люблю тебя, Ривай — И я тебя тоже, Эрен… - Тихие слова в пустоту. Больше нет того, кто ждал этих слов. И недопитый горький кофе с коньяком остался стоять в чашке около догорающей свечи. «И долго на свете томилась она, Желанием чудным полна; И звуков небес заменить не могли Ей скучные песни земли.»* *-отрывки за стихотворения Лермонтова «Ангел».