Меланхолия

Ни раз, ни два, а много-много раз показывал мыслительный компас на север смыслов и на юг из чувств, вставляя гвоздик в серединку - грусть. И снова дрожью стрелки искреннего я история сплетается моя. Жил-был пенёк во древе - в кольцах годовых с младенчества высчитывал, а сколько было их, тех, прожитых и отданных зазря в сезоны с декабря до февраля - когда ему, стволистому и с кроной, спать не давали жгучие вороны, всё кар да кар - чего и почему? И он трещал на прокажённую зиму - в шагах, в сосульках и в песке - с бельмом тумана в солнечном глазке. А рядом заяц пробегал и ни шиша он не считал, а сколько раз на шкурке лисий зуб писал ему прищёлкнутый отлуп, покуда заяц скор - лиса стара, мышкуй под снегом, раз пришла пора, и голод-дядька сводит животы и прячет их, прилипшие, в хребты. И вот однажды старый доскрипелся - со счёту сбился и с пилою спелся, лесничего - с большого бодуна, который с причесоном колтуна прореживал заиндевелый лес, который попросту двоился и троился, пока лесник к ночи опохмелился - настал поздняк метаться для ветвей - он их под самый корень - вжик - и хоть убей - наутро вспоминал, какой залётный браконьер попортить мог евойный интерьер, где под любой берлогой и кустом был зверям сонным и приют, и дом. А заяц просто резво жил, драл бересту да воздушок коптил, водил зайчих, кормил детей, не мерил бег от человек ли, от зверей, не резал семь раз - это долго, ведь впереди весна, ежей иголки, подсев на них - прочувствованна жизнь, в подснежниках лазуревая высь, и радость неподсчётная его была прытка и сладостней всего. И вот когда какой-то злючий волк, 'лапищей хрясь да и зубами щёлк' добрался всё ж до заячего дня и смял косого, кровушкой ярча, мой заяц просто взвился в облака, оставив пень в земле за дурака. На небе жизнь его перерождалась вновь, лишь бог слегка сощурил бровь, чтоб сотворить шестую шустроту, на злобу обездвиженную ту, которой пень питался и считал, пока совсем не сгнил и пал в аннал истории моей, приговорённой давать уроки -птицам, белкам, людям, клёнам, чтоб не считать, а жить, дарить и быть, на радостях тихонечко грешить. А зайчик мой - воон там опять, зараза, следит по бог какому разу. Пойду историю в лисицу оберну и цапну шкурку на потребу февралю. Мораль: На радость жить. Без счёта. Но с полётом - над смыслом сгнившего болота.