Как будто вода твёрдая

1       Дождь усиливается. Вода стекает по тротуару вниз и размягчает снег. Снег грязный, теперь это серое месиво с коричневыми пятнами от следов, оно затекает в канализацию с шумом, почти не различимым в стуке ливня по лужам. Церковь с пустыми тёмными окнами, дома с пустыми окнами. Улица освещена тусклыми фонарями. На окне у кого-то поникли гортензии, заботливо подобранные по цветам: сиреневые, светло-розовые, голубые.       Ганнибал идёт, поправляя рубашку – ткань натирает плечо. Рубашка быстро намокает под дождём и прилипает к телу. Кровь тоже липла к коже, но вода смывает её и мягко щекочет спину, руки. Ганнибал надевает пальто, уже мокрое, но подкладка ещё может согреть.       Свет появляется как будто ниоткуда. Момент – вспышка жёлтого огня в темноте и сразу видны тонкие струи воды в воздухе. За углом протяжный вой сирены скорой помощи – звук приходит позже света.       — Ты вызвал скорую, — говорит Ганнибал вслух и останавливается. Он не проявляет никаких признаков беспокойства и спокойно стоит, засунув руки в карманы пальто. Свет падает и на него. Он не двигается, идти некуда. За машиной скорой помощи машины ФБР – на захваты они всегда едут стаями, навязчивый вой сирен сливается в один звук, из машин выпрыгивают люди.       — Не двигаться! Руки за голову! – чей-то высокий решительный голос, и всё же Ганнибал слышит в этом голосе испуг. Кого он боится, чего боится? – Я сказал, не двигаться! На колени! Повернитесь.       Ганнибал поворачивается и чувствует тяжёлые шаги за собой, позвякивание металла – по меньшей мере, человека два, да, два – один держит его, пока другой защёлкивает наручники. Позже они пожалеют, что взяли его так просто, без специальной подготовки для такого рода преступников. Пройдёт несколько лет, и студенты в академии будут удивлённо спрашивать: «Но как же?.. Он мог вас укусить, оторвать вам пол-лица и сбежать», а преподаватели, опытные агенты, будут огрызаться: «Тогда ещё не до конца знали, что он из себя представляет!»       Ганнибал замечает, что агенты нервничают. «Они ещё не знают, что в доме», — думает он, и от этой мысли ему становится лучше, тошнота уходит, и он вдыхает запах асфальта, пропитанного дождём и снегом. Агент с высоким голосом, отдающий приказы, застыл и теребит в руках рацию.       — Три человека ранено, один мёртв, — говорят ему по рации. — Внутри агент Кроуфорд, на кухне спецагент Уилл Грэм, ранены. Девушка — по предположению, Эбигейл Хоббс — мертва.       — Чесапикский Потрошитель пойман, — кричит кто-то с порога дома.       — Совершенно верно, пойман, — вежливо соглашается Ганнибал.       — Вас больше не будут называть Чесапикским Потрошителем. Вы – Ганнибал Лектер, — голос агента становится ещё выше, он произносит это с вызовом, как будто слова должны прозвучать оскорблением.       Ганнибал улыбается. Его только что перекрестили, и это имя гораздо больше ему идёт. Оно сидит на нём как сшитый на заказ дорогой костюм. Ганнибал представляет, как это имя, его собственное имя, будет напечатано под каждой его фотографией и заменит собой его лицо. Так, что все будут думать, что его и не могли звать никак иначе, что именно это лицо зовут Ганнибал Лектер.       Его подводят к машине и сажают на переднее сиденье, приставляют к нему человека, чтобы он не сбежал. Он смотрит влево, и взгляд упирается в зеркало заднего вида, маленькое, с трещиной от одного угла к другому. Ганнибал думает, что это зеркало ничем не хуже других и так же может быть тем самым зеркалом, через которое Алиса попала в параллельный мир. И не меньше других заслужило право быть зеркалом, за которым закон нарастания энтропии поворачивается вспять. Если ударить кулаком по зеркалу, ничего не выйдет, оно только разобьёт ему костяшки пальцев и покроется новыми трещинами.       Молодой агент ФБР – первый раз на выезде, должно быть – выходит из дома бледный, позеленевший так, что это заметно сквозь дождь. Его рвёт прямо на ступеньки, рвёт чёрным. Так бывает, когда желудок пустой. Вероятно, они действительно планировали операцию, и он волновался, что всех вот-вот сорвут и поэтому не взял ужин в столовой. Ганнибал представляет, какой у него желудок. Если вытащить его сейчас, он будет хоть и свалявшимся, но чистым, обмытым только кровью из разрезанных артерий, переливающимся. Желудок похож на серо-бежевый слизкий мешок. Ганнибалу видится, что он берёт этот желудок в руки и внимательно изучает под светом электрической лампы, пока агента трясёт от потери крови. Он пытается стряхнуть с лица капли. Агент стоит растерянно, руки повисли по бокам. Он пытается оглядеться – близорук – и встречается взглядом с Ганнибалом Лектером.       Сейчас вынесут Уилла.       У Ганнибала есть небольшая мысль напоследок.       Он прокусывает себе губу так, чтоб она начала кровоточить. Боль почти не чувствуется из-за капель дождя. Ганнибал закусывает раненую губу и глотает кровь. Он улыбается агенту, и тот бледнеет. Тогда Ганнибал улыбается шире, показывая зубы, перепачканные в крови. Агент отшатывается.       Зеркало блестит, очищаясь дождём. Алиса, войди. 2       Уиллу холодно. Он кутается в шерстяной свитер, надетый поверх рубашки, и дрожит так, как будто через его руки и ноги проходит электрический разряд. Тучи заволокли собой небо, дождь начинается не спеша и по каплям попадает ему за воротник. Уилл оставляет машину и идёт к дому с длинными узкими окнами в середине улицы.       — Замёрзли? – говорит Ганнибал ему с порога, раскрывая дверь. Уилл входит внутрь, часть холода закрывается вместе с дверью, а часть остаётся с ним, в нём, хотя дома у Ганнибала тепло и наверняка горит камин – Уилл чувствует это по особому треску. Ганнибал в фартуке, он идёт не в кабинет, куда обычно провожал Уилла, а на кухню. – Прошу прощения, задержался с приготовлением. Индейку надо выдерживать очень осторожно, иначе она потеряет весь свой вкус.       Уилл проходит вместе с ним и смотрит, как шипят на сковороде ровные кусочки мяса, обвалянные в маргарине. Ганнибал аккуратно подхватывает их лопаткой и переворачивает и при этом успевает обернуться к Уиллу и взглянуть на него — не украдкой, не ненароком, но так, чтобы это было одновременно участливо и достаточно коротко. Ганнибал улыбается ему, Уилл нерешительно улыбается в ответ.       — Вы… жарите индейку?       — Нетрадиционный и старинный способ – пришёл к нам от предков теперешних французов. Ваш звонок застал меня как раз, когда один пациент решил забыть про наш с ним сеанс. Как вы, Уилл?       — Заключение о моём выздоровлении было преждевременным, — вымученно улыбаясь, говорит Уилл. – А те бумаги, которые мне выписывали раньше, недействительны. Дом стал обходиться дороже, не знаю, хватит ли денег на страховку. Что это, мускатный орех? – он вертит в руках маленькие сморщенные овальные орехи, которые горсткой лежат на столе.       — Не беспокойтесь, в малых дозах он не токсичен. Для этого рецепта требуется всего четверть чайной ложки, — Ганнибал наливает бокал красного вина и протягивает его Уиллу. — Попробуйте.       — А вы? – вино приятно обжигает горло, и тепло разливается в груди.       — Я делаю из него соус к индейке. Осталось совсем немного – как раз на то, чтобы поддерживать гостеприимство.       Уилл садится на стул напротив места Ганнибала, где тот быстро режет морковь. От тепла запотевают очки, он протирает их рукавом свитера и теперь видит лучше. У Ганнибала застывшее сосредоточенное лицо, светлая чёлка падает ему на лоб, он держится очень прямо, даже мелко шинкуя овощи острым ножом. И Уилл неожиданно признаётся самому себе, что вот в этом разгадка – он чувствует себя здесь человеком. Полноценным человеком, а не нестабильным калекой. Человеком, с которым можно говорить не сверху вниз или — того хуже — снизу вверх, а на равных. А Ганнибал это делает. С Лектером он чувствует себя в безопасности, как будто ничего ему не угрожает.       — Монгольские племена, — произносит Ганнибал, разрезая резинку, перевязывающую пучок тимьяна, — засовывают раскалённые камни в желудок козы, чтобы потом зажарить её в собственной шкуре. Как вам такое угощение? На мой взгляд, несколько диковато, но задумка неплохая.       Уилл смотрит, как Ганнибал режет перец, и ему постоянно кажется, что вот-вот, ещё чуть-чуть – и он порежет себе пальцы, из них хлынет кровь. Ему всегда воображается, что одно неаккуратное движение – и можно разрезать пальцы ножницами, пробить их скобами в степлере, поэтому канцелярскими предметами Грэм предпочитает не пользоваться. Слишком явно это каждый раз стоит перед глазами. Руки Лектера сильные, с выступающими венами. Такими руками можно задушить человека. И Уилл начинает представлять. Как когда-то он приехал на место преступления: сыро, под ногами шуршат листья, пахнет гарью, дверь выломана, женщина лежит на полу. В паре дюймах от её руки телефонная трубка, шнур тянется к стене, испачканной в крови. Вместо глаз у женщины тёмные, как будто выгоревшие впадины. «Выклевали птицы», — предупредили его в рапорте, но Уилл знает, он чувствует, что птицам незачем такая жестокость – нет, это сделал человек. Человек, довольно сильный для того, чтобы разорвать мышцы и связки и вытащить глазное яблоко и к тому же брезгливый – заметно, что делал он это в перчатках, чтобы не соприкасаться со скользким органом. «Я ударяю её так, чтобы её отбросило к стене. Она падает, ушибив голову. Я проверяю её пульс – мертва. Я прощупываю её веки, приоткрываю их, осматриваю белки глаз. Всё это я делаю, не снимая перчаток. Потом я оттягиваю одно веко вверх и постепенно всовываю пальцы по краям её глаза. Когда он весь помещается в моём кулаке, я выдираю его из глазницы». Руки Уилла над пустыми глазницами. Руки Ганнибала, обхватывающие шею жертвы и вынимающие её глаза. Кровь брызжет тут же, но он в перчатках. Он берёт мускатный орех и раскалывает его руками.       — Постарайтесь сделать так, чтобы эти трудности не обременяли вас чувством вины, — он всё-таки слушал то, что рассказывал ему Уилл. – А я со своей стороны постараюсь помочь вам в этом. И вы отдадите свою болезнь мне, — заканчивает Ганнибал. Уилл недоверчиво смотрит на него, криво улыбаясь.       Руки со змейками вен, пальцы скользят по ножу и несколько раз оказываются чуть ли не вровень с лезвием.       — А потом я должен буду отдать вам… свою жизнь?       Часы на кухне идут тихо. Уилл смотрит на них и считает стук. Раз, два, три, четыре, пять – стрелка закрывает собой цифру. Раз, два, три, четыре, пять – вторую. Раз, два, три – совсем приближается к ней, может, он сбился. Четыре – прикрывает с одного бока, пять – уходит чуть дальше. Ганнибал поднимает на него взгляд.       — Это был вопрос, Уилл?       — Нет, вам показалось, — Уилл опять напрягается и пытается по-другому справиться со стулом – сидеть стало неудобно.       — Что ж, Уилл, ваша жизнь гораздо более ценна и интересна мне, когда она принадлежит вам, — Ганнибал продолжает резать перец. – Но вы не хуже меня знаете, что мы соприкасаемся друг с другом на протяжении всей жизни, начиная от состояния эмбриона, когда плод бьётся об утробу матери. Потом соприкосновений становится всё больше, неудивительно, что чужая жизнь вызывает такую тягу к себе.       — Я не слишком люблю тактильные контакты, — говорит Уилл. – Особенно вынужденные объятия. В этом есть что-то наигранное.       — Иногда объятия играют важную роль в психиатрическом лечении, — поясняет Ганнибал. Он встаёт, и порезанный перец вместе с тимьяном отправляются на шипящую сковороду. В кастрюле варится морковь. – Но в вашем случае это было бы нечестным по отношению к вам, к вашим ощущениям. Если бы мы с вами сейчас обнялись, я бы тоже почувствовал в этом что-то неестественное. Вы понимаете?       — Вы хотите сказать, что у вас на меня другие планы? – снова улыбается Уилл и прикрывает глаза. — И я должен буду отдать вам свою жизнь. Теперь это вопрос.       Ганнибал смеётся, а вместе с ним смеётся и Уилл. Уилл смотрит в закипающий бульон и ждёт, когда нарезанные куски моркови начнут разделяться на волокна от высокой температуры.       — А ты этого хочешь?       — Ну, бывает, что я думаю о смерти,— Уилл замолкает на пару секунд, морковь продолжает кипеть с булькающими звуками, и он думает, как странно, что речь о таком заходит в вычищенной кухне Лектера, среди пучков петрушки и жарящегося мяса. — Как о чём-то неизбежном. Представляю, как еду по мосту, и он проваливается под всеми машинами. Но это не то же самое! — Уилл раздражается, стул кажется уже совсем некомфортным. Его снова колотит озноб – надо было принять лекарство ещё в академии, сейчас, конечно же, уже поздно. Он встаёт и начинает ходить по кухне. Ганнибал даже на расстоянии видит капли крови на его клетчатой рубашке, у которой вид вещи с распродажи. Наверное, брился неаккуратно. В стёкла бьёт дождь или град. По ощущениям что-то тяжёлое. И Уилл вдруг жалеет, что здесь нет телевизора. Можно было бы согреться от мельтешения тупых бессмысленных кадров и голубого света. От него мутит, а тошнота согревает. Бесконечные документальные фильмы про африканских животных. Лань выглядывает из высокой травы в дикой саванне. Они так снимают, что солнце слепит глаза даже через экран, а небо кажется пустым – настолько оно синее и бескрайнее. – Нет, не то же самое. Я прихожу на работу, ищу папки с лекциями, включаю проектор. Иду на приём в полвосьмого. Подо мной нет моста, который вот-вот должен рухнуть.       — Но есть я? — Ганнибал садится обратно и наклоняет голову, приветливо улыбаясь Уиллу, но тот отводит взгляд. Смотреть больно, от очков у него устают глаза.       — Но есть ты, — на этот раз первым смеётся Уилл. Он растягивает рукава свитера, пытаясь согреться, но ему уже не так неприятно холодно, как раньше. Ганнибал снова встаёт и выключает на плите огонь. В гостиной уже накрыт стол и действительно горит камин, и когда Уилл выходит из кухни, Ганнибал окликает его. Уилл оборачивается. Ганнибал возвышается над столешницей, ослепительно чистой, как будто ни укроп, ни капли красного вина не могли испачкать ни её, ни рубашку и жилет, не прикрытые фартуком.       — После того, как мы разделим участь древних французов, Уилл, я был бы рад, если бы ты отправился со мной в одно место. Я хочу показать тебе кое-что. 3       Он топчется в прихожей и не может вспомнить, где оставил свою куртку. На вешалке – да, на вешалке, но у Ганнибала их много, и шкаф закрыт. Ганнибал молча протягивает ему чужое пальто. Не чужое, нет, думает Уилл, присмотревшись: это пальто Ганнибала.       — Нет, нет, нет, это не моё.       — Возьми и надень, иначе тебе будет слишком холодно. Там, куда мы едем, ветер может быть очень неприятным.       Они едут, и Уилла начинает укачивать, как будто он снова смотрит передачу про животных в дикой Африке. Он старается не смотреть в окно. И вспоминает одно из своих ощущений, которые запоминаются у него вместе со всей обстановкой. Эбигейл в шарфике, замотанном на раненной шее. Они с Ганнибалом Лектером ютятся в ледяной комнате для посетителей больницы и ждут, когда её выпустят с процедур. Уилл чувствует себя неловко: сейчас она придёт, нужно будет отводить взгляд и говорить, что, скорее всего, её отца предупредил по телефону другой убийца — Потрошитель. О чём думает Лектер? Уилл косится в его сторону – лицо Ганнибала непроницаемо. И понимает, в чём это ощущение – в тошноте. А ещё в лёгком волнении и одновременном спокойствии. Ганнибал замечает его взгляд и, чуть заметно улыбаясь, нарушая их договор — смотрит ему прямо в глаза. Уиллу становится не по себе, он отворачивается, делая вид, что читает статьи о заболеваниях, приклеенные к планшету для объявлений.       Ганнибал вглядывается в дорогу, в окно больше не стучит дождь, а светит резкое осеннее солнце. Уилл снимает очки и закрывает глаза. Он рад, что здесь, в машине, Ганнибал не хочет восполнить пробелы в психотерапии, извиняясь за пропущенный сегодня сеанс. Так спокойнее, ему удобно молчать. Уиллу кажется, что они едут очень быстро, он не успевает как следует протрезветь, когда Ганнибал останавливается у обочины.       — Мы приехали? – спрашивает Уилл. Ещё в приподнятом настроении после вина, пока его тепло не выветрилось, он не может понять, что это за место. – Что я должен увидеть?       Ганнибал закрывает дверь машины. Уилл осматривается. Перед ним за кустами камышей течёт неглубокая река.       — Так, — произносит Уилл, рассмеявшись. — Это какой-то обряд? Религиозное посвящение?       — А ты религиозен? – Уилл снова смеётся, и даже Ганнибал чуть-чуть улыбается. – Все священные обряды индейцы здесь проводили в полноводных реках, в которых, по их представлениям, зарождалась жизнь. В этой реке даже не водится рыба, — он подходит ближе к берегу и проводит рукой по воде. Рукав твидового пальто темнеет, намокая — на секунду Уиллу становится от этого неприятно, и его даже слегка передёргивает.       — Слишком обмелела, — говорит Уилл без вопросительной интонации, словно соглашаясь с самим собой. – Вся рыба погибла.       — Да, — Ганнибал возвращается к машине, пока Уилл разглядывает берег, усыпанный мелкими камнями. Он открывает багажник, достаёт оттуда что-то и идёт обратно к реке – Уилл не оглядывается. – Но тебе, возможно, повезёт. – Он, наконец, смотрит: в руках Ганнибала небольшая рыболовная сеть. Уилл пожимает плечами: происходящее всё ещё забавляет его.       Вода должна быть очень холодной, но Уилл не хочет идти по камням, надеясь, что подошва ботинок не промокнет.       Уилл входит в воду и слышит, что Ганнибал следует за ним. Тут краткий отрезок мысли – Уилл сам не понимает, почему именно сейчас, почему именно здесь – небезопасно, до идиотизма опасно, он не сможет докричаться отсюда. Его пробирает холод от волнения, как будто сейчас должно случиться что-то из того, что он называет «неизбежным». Непонятно почему он останавливается и не может идти дальше. Бежать, бежать немедленно, но в ногах тяжесть, а руки не двигаются. Бежать! Эта мысль ленива, он преувеличивает её, когда повторяет про себя в словах – на самом деле Уилл не может даже пошевелиться. За рекой лес, можно было бы пересечь берег и побежать через просветы между тёмными деревьями, бежать, бежать и не останавливаться, пока не заколет в сердце. Уиллу скручивает живот, и он оборачивается посмотреть на Ганнибала. Тот безмятежно пробирается сквозь реку в своём костюме, к которому уже прилипла зелёная ряска. Он подходит к Уиллу и протягивает ему рыболовную сеть.       — Что… — начинает Уилл, но Ганнибал прерывает его.       — Посмотри.       Уилл колеблется, но закидывает сеть в воду, под ней даже в видны мелкие камешки. Плывут мальки и проскальзывают сквозь дыры в сети. А вот рыба, которую Уилл поначалу принимает за камень, скользит осторожно.       Вода блестит в лучах заходящего солнца. Уилл, как ребёнок, которому интересно всё потрогать, ощутить руками, набирает воду в раскрытые ладони и, стараясь не расплескать, даёт рыбе в сети. Рыба дёргается в брызгах с его рук.       — Уилл, — мягко говорит Ганнибал, — мне кажется, это ты хочешь забрать мою жизнь.       Река холодеет – или это он ощущает её холод всё быстрее, пока намокшие края брюк прилипают к ногам. И Уилл чувствует, что прямо сейчас надо что-то сказать.       — Ты почему-то думаешь, что я… — начинает Уилл и запинается. – Что я в чём-то уникален. Что я не такой как другие. Но это не так.       — Так не дай мне изменить своё мнение, — спокойно отвечает Ганнибал. 4       И Уилла выносят.       Ганнибал смотрит, не отрываясь, на затемнённый порог дома, на парамедиков, вытаскивающих на носилках тела. Уилл похож на труп, но Ганнибал видит, что он просто истёк кровью и потерял сознание. Ганнибал представляет, как можно было бы ударить его, чтобы он очнулся. «Смотри на меня! Слушай меня и не теряй сознания».       Теперь это «я» теряется в пространстве. Ганнибал отстраняется.       Уиллу, будь он в сознании, было бы очень больно, он мог бы почувствовать, если бы захотел. Это та боль, которую нельзя остановить и нельзя дать ей растекаться по телу – с ней ничего нельзя сделать. Он бы по-детски прижимал руки к ране, как тогда, лёжа на полу кухни. Кухня, пол заливает кровью. Дети думают, что стоит смахнуть кровь с пореза – и всё пройдёт. Всё дело в крови – это она причиняет боль – и он пытается остановить её. Но Уилл слабеет, руки не могут прижаться к животу, и липкая кровь течёт сквозь пальцы. Ему нечем дышать, он начинает задыхаться, как будто шею ему тоже разрезали. Он бы хотел, чтобы его вырвало, но это больно и страшно – а вдруг он окончательно разорвёт себе горло – и поэтому его тошнит ещё сильнее.       Кухня Ганнибала расплывается перед глазами, её заполняют какие-то немыслимые квадраты. Мама смеётся, они празднуют его день рождения – восемь лет – и дарят ему новую куртку взамен старой, потрёпанной – у отца никогда не хватало денег. Уилл задувает свечи на торте и загадывает желание: чтобы… «Я боюсь падать!» — кричит он на краю обрыва, и худые голые мальчишеские ноги с трудом держат его в равновесии. «Умирать…», — успевает подумать Уилл, вернее, что-то похожее он хочет подумать, но слов не существует, они стали единым целом с темнеющими квадратами, и он уже ничего не видит.       Только слышит.       А слышит Уилл, как вдалеке, как будто за рекой с шумными волнами – да, волны перекатываются с какой-то удвоенной силой – ребёнок играет с рыбами и смеётся. Он узнаёт рыб по плеску воды, когда те ныряют в реку.       «Всё… Это… всё?» Слово «всё» даётся ему тяжело, оно само по себе тяжёлое, пожалуй, самое тяжёлое из тех, что он знает – а не знает он больше ничего.       Но он не один. Рядом с ним ещё один мальчик, Уилл слышит его голос, а потом с болью приоткрывает глаза и видит: он старше, светловолосый и серьёзный. Солнце слепит глаза и оставляет на воде золотистые блики. Мальчик перебирает воду в поисках рыбы, как будто потрошит чьё-то брюхо, как будто вода твёрдая, и её можно раздвинуть руками как надрезанную кожу. Ничего не найдя, мальчик дёргает Уилла за рукав и с досадой, даже сердито целует его. Уилл отвечает как ребёнок неумело, путаясь в слюне, в чужих губах.       — Нет… не надо…       Небо затягивается молочными облаками, блики на воде пропадают. Уилл слепнет, квадраты становятся больше, шире. Он чувствует, что проваливается куда-то, не может больше приподнять голову. И в тот момент, когда Уилл теряет сознание, пропадает и слух, шум волн переходит в низкий звук электрического напряжения, но тот резко обрывается.       Ганнибал сидит, прикованный наручниками. Хлопают дверцы машин, сейчас и его увезут. Чьё-то тело засовывают в мешок, застёгивают его и кладут в машину скорой помощи. Уилла на носилках проталкивают вслед за трупом.       — Как бы не умер по дороге в госпиталь, — говорит агент, отдавший приказ об аресте Ганнибала. Ганнибал вдыхает разряженный от дождя воздух, смотрит на беззвёздное небо – возможно, последний раз на воле. Агент садится рядом с ним и заводит машину. Ганнибал Лектер смотрит, как капли стекают по стеклу, а за ними начинает падать снег.