Déjà vu, или просто совпадение

*** В тот злополучный вечер все идет не так с самого начала. Чанёль ругается по телефону с Бэкхёном, отказавшимся составить другу компанию в единственный выходной, рычит на старшую сестру, в три захода прикончившую его новые наушники, со злостью пинает кровать, о которую цепляется мизинцем правой ноги, и жрет таблетки от мигрени, чтобы – упаси Господь – не придушить кого-нибудь из невиновных. К полуночи Чанёль, голодный, нервный и почти доведенный до ручки, обнаруживает себя на переполненных улочках Хондэ[1], надеясь как следует оттянуться в любимом Кокуне[2] и выбить из башки всю скопившуюся дурь. При удачном раскладе есть шанс встретить кого-нибудь из старой рэп-тусовки и напиться в дупель. Чанёль нехорошо щурится и жутковато скалится, прокручивая в голове возможные варианты развития сегодняшней ночи и кусая губы от того, что анальгетики не действуют, а напиться до кондиции «видал-в-гробу-я-вашу-боль» еще только предстоит. Но на входе в клуб его ждет величайший в мире облом – бугай-охранник отказывается пускать внутрь, мотивируя это тем, что «детям тут не место». Чанёль пытается спорить, доказывая, что уже большой мальчик и ему больше девятнадцати, и шарит по карманам в поисках чертова айдишника[3], который, естественно, оказывается дома. В другой куртке. Скулы сводит от бешенства, и Чанёлю хочется залезть безмозглому детине в лицо, особенно, когда в спину доносится уничижительное: «Шел бы ты домой, деточка!» - но весовые категории несопоставимы. По крайней мере, Чанёлю еще дорога его челюсть с набором ровных зубов, поэтому он только крепче сжимает кулаки, морщась от навязчивой пульсации в висках, и борется с желанием разбить ближайшую витрину. Чанёль страшно психует, заранее оплакивая неудавшуюся ночь, и сворачивает в маленький клуб за углом, название которого даже не пытается запомнить. Цифры и буквы причудливо тасуются в его голове, выдавая результатом что-то вроде 2NE1, что само по себе абсурдно. Хотя…какая, к черту, разница? По крайней мере, так он думает, опрокидывая в себя несколько стопок какой-то крепкой дряни, которую удается выменять в баре на входной билет[4]. Дозированный алкоголь пылающим комком проваливается в пустой желудок, обжигая стенки пищевода, и через десять минут начинает свой веселый бег по венам. В голове клубится проспиртованный туман, и ночь перестает казаться Чанёлю такой уж безнадежной. Ровно до того момента, пока не возвращается мигрень и не пытается разнести на осколки его черепную коробку. К двум часам ночи Чанёль окончательно трезвеет и приходит к выводу, что отстойнее клуба он в своей жизни не видел. Ниггерская музыка долбит по воспаленным мозгам, а слезящиеся глаза безо всякого интереса наблюдают, как черный парень откровенно клеит нимфетку азиатской наружности. Когда девочка в возрасте «едва легальна»[5] особенно пошло расставляет ноги и проезжается задом по бедрам новоиспеченного ухажера, Чанёль чувствует одновременно приступ тошноты и бешенства, а во рту появляется раздражающий привкус желчи. Он спрыгивает с высокого стула и, прокладывая себе путь сквозь толпу локтями и коленями, выскакивает на улицу. Сразу возле выхода его скручивает спазмом, Чанёль кашляет, судорожно хватает свежий воздух ртом и едва не падает на мокрый асфальт прямо у ног охраны. Желудок силится вывернуться наизнанку и выблевать сам себя, глаза разъедает солью, а в ушах бухает кровь, но ничего не происходит – только горло дерет от недвусмысленных позывов. Чанёль вспоминает, что в последний раз ел утром какого-то дня и устало смотрит на наручные часы, которые кокетливо подмигивают ему, показывая три ночи. Вздох разочарования выплескивается из Чанёля глухим рыком, и он осторожно отрывает себя от стены, направляя в ближайшую забегаловку, чтобы впихнуть что-нибудь внутрь и не помереть от заворота кишок. Но на пороге вьетнамской столовой он резко перестраивает свой маршрут, разворачивая себя на несколько десятков градусов против часовой стрелки, и плетется в сторону метро. Кажется, там была парочка приличных заведений, где можно заправиться кофеином и глюкозой, чтобы дожить до 5.30 утра и на первом же поезде укатить в рассвет. С черного вязкого неба, раскинувшегося где-то за пределами сотен фонарей, в который раз за сутки начинает капать дождем, и Чанёль трясет влажными рыжими кудрями, заваливаясь на кофе к Тому[6] и звякая колокольчиком на двери. Внутри пахнет стерильностью и свежей выпечкой, Чанёль морщится, трет кулаком переносицу и двигает в стойке, чтобы заказать самый крепкий в Сеуле американо. Он падает за столик напротив кассы и, неосознанно теребя в руках таблетку-маяк с номером заказа, осматривает помещение на предмет интересностей. Кафе, подобных этому, в Сеуле – тысячи. Они отличаются друг от друга только оформлением вывесок и цветом фартуков на прыщавых бариста. Чанёль разочарованно вздыхает, скучающим взглядом мажа по крашеным стенам и глупым картинкам на них, и тяжело опирается на стеклянную перегородку, отделяющую некурящий зал от курящего. Ему скучно, голодно и хочется убивать. Ночных посетителей у Тома не слишком-то много – точнее, всего двое: Чанёль – по эту сторону стены и парень с выбеленными волосами – по другую. На какое-то время Чанёль замирает, приостанавливая даже свое извечное беспокойство руками-ногами, и разглядывает незнакомца за стеклом. Тот сидит, расслабленно откинувшись на спинку диванчика, стилизованного под кожу, и читает. Между указательным и средним пальцами правой руки он зажимает дымящуюся сигарету, а остальными удерживает фирменный зелено-коричневый стаканчик. После очередного глотка парень чуть подается вперед, аккуратным движением ставя кофе на столик, и медленно затягивается. Он жмурит глаза от удовольствия и выдыхает едкий дым в прохладный воздух помещения, а Чанёль чувствует вкус никотина на языке. На какой-то миг он даже жалеет, что не курит. А потом незнакомец тушит сигарету о край пепельницы и смотрит прямо на Чанёля. Он приподнимает одну бровь и ухмыляется, как будто спрашивая: «Понравилось представление?» У Чанёля краснеют уши, и он не знает, куда спрятать глаза, поэтому делает вид, что любуется фотографией над головой незнакомца. Он чувствует себя неловко и до безобразия глупо, но, когда «таблетка» в его руках начинает вибрировать, оповещая о готовности заказа, он больно бьется коленом о ножку стола, и ситуация становится еще глупее. Оставшееся время Чанёль цедит сквозь зубы горечь кофе и кидает косые взгляды за стекло, каждый раз стараясь выхватить и запомнить что-нибудь новое: длинные ноги в классических черных брюках со стрелками, подтянутую фигуру под тонкой тканью водолазки, легкий пиджак модного серого цвета, стильную, немного небрежную укладку, тонкое кольцо на левом мизинце. Чанёлю определенно нравится то, что он видит. Нравится до дебильной улыбочки на лице и неуместных фантазий под копной непослушных волос. Он бы, наверное, попросил незнакомца позировать ему, если бы умел чуть лучше сносного обращаться с фотоаппаратом. Или карандашом. Может быть, даже кистью. Но почему-то именно графика кажется ему наиболее удачным вариантом для воплощения идеи. А потом он думает о том, кем мог бы работать парень-с-той-стороны. Моделью? Чанёль недовольно морщит нос, постукивая подушечками пальцев по подбородку – слишком просто и очевидно для такого субъекта. Балетмейстером? Интересно, но все же не то: вычурно и как-то…с привкусом экзальтации. Журналистом? Пожалуй. Да, дорогим колумнистом в солидном журнале о бизнесе или об искусстве. Чанёль удовлетворенно вздыхает и поворачивает голову вправо, совершенно беззастенчиво ощупывая взглядом зал для курящих, надеясь найти хоть какие-то намеки на то, что его версия верна. Но там его поджидает только пустой диван и дымящийся окурок в забытой пепельнице. Входной колокольчик в очередной раз тренькает, и Чанёль успевает оценить высокую фигуру с зонтом-тростью в дверном проеме. Запах разочарования ударяет в нос, а часы показывают пять утра. *** Примерно через месяц Чанёль снова забредает к Тому, чтобы скоротать особо скучную ночь за стаканчиком горячего кофе. Сценарий вечера смутно напоминает ему уже однажды пережитое, с той лишь разницей, что начинается он не в одиночестве, а с Бэкхёном. И его новой пассией как бесплатным приложением. Чанёль испытывает первый приступ раздражения, как только узнает, что низкорослая стерва идет с ними. Он заранее готовится к бессмысленному трепу, надутым губам и нытью в духе: «Оппа, я устала. Оппа, отвези меня домой. Оппа, тебе хватит пить». От того, чтобы разбить голову малолетней истерички об стену, Чанёля удерживает только риск нарваться на обиженного Бэкхёна, который с какого-то хрена терпит ее выкрутасы. Они заруливают в тот самый клуб под кодовым названием «2NE1», и к трем часам ночи их спутница все-таки допекает Бэкхёна, а Чанёль вспоминает, почему божился больше не соваться в это сомнительное заведение. Они расстаются возле входа, ободряюще хлопая друг друга по спине, и парочка под гневные вопли юной Беллатрисы Лейстрендж отправляется ловить такси, а Чанёль плетется к уже насиженным местам. У Тома по-прежнему немноголюдно и стерильно-ухоженно. Чанёль тянет носом горьковатый запах пережженных зерен и нестерпимо хочет сладкого – какой-нибудь пышной сдобы с мягкой глазурью, чтобы зубы утопали и пачкались в тянучей сладости. Он занимает неожиданно ставший привычным столик – напротив стойки – и крутит головой, отмечая про себя перемены. Кажется, что время здесь застыло, как застывает слюда на лабораторных образцах по биологии, потому что на стенах – те же фотографии без очевидного смысла, у кассы – та же вежливая девушка, которая вполне могла бы сойти за серийного убийцу, если бы не слащавая улыбочка на пол-лица, за стеклом – те же диван, пепельница, столик и… тот же незнакомец. Чанёль открывает рот и зажмуривает глаза, мысленно считая до пяти и зачем-то вспоминая, что снова заказал американо, что опять надел ту же самую толстовку и что цифра на «маяке», кажется, в прошлый раз тоже была семеркой. Он трясет головой из стороны в сторону и, приоткрывая один глаз, жадно всматривается за стекло, еще глубже впечатывая в память брюки со стрелками, классическую водолазку и светло-серый пиджак. Чанёль повторяет цикл из двух действий, все еще пытаясь проснуться или избавиться от наваждения, но вся тяжесть огромного мегаполиса обрушивается на него в этот миг. Огни, высотки, загруженные автомобилями трассы, переполненные парки, музеи, поезда метро, люди – миллионы людей, гуляющих с детьми, целующихся, тусящих в клубе, сидящих в офисах, пекущих пироги, закатывающих истерики, занимающихся сексом, поедающих кимчи, читающих книги или выбирающих сельдерей – вся эта пестрая, шумная, неоднородная масса лиц, звуков и цветов, словно огромный снежный ком, несется на Чанёля, грозя раздавить его и уволочь за собой дальше, вниз по склону. Чанёлю не хватает объема легких, чтобы вдохнуть и удержаться на поверхности, а мозг бьется в конвульсиях, силясь хоть как-то систематизировать информацию, но выдает только скудное: «Как?» Как? Чанёль не понимает, как такое возможно. В городе, где живет-учится-работает-дышит больше десяти миллионов человек, в городе, где варят-взбивают-остужают-разливают кофе в сотнях одинаковых кафе, в городе, где год, кажется, растягивается до четырехсот дней и ночей, он снова встречает того незнакомца. Как? Чанёль прижимается лбом к прохладному стеклу и устало поднимает веки, встречаясь взглядом с удивленными глазами. Он все еще сомневается в реальности происходящего, поэтому незаметно щипает себя под коленкой и ойкает, вынужденно признавая, что реальность все-таки его, а не чужая. За стеклом улыбаются, узнавая и откладывая книгу в сторону. Чанёль безуспешно пытается прочесть название на неброской обложке и не придумывает ничего умнее, чем ослепительно оскалиться в ответ. Визуальный контакт длится секунд пять, и Чанёль чувствует, как кровь приливает к щекам, заставляя их гореть пунцовым. Он неловко отворачивается, все-таки ударяясь лбом о стеклянную стенку, и опускает голову, впервые в жизни не способный подойти и заговорить первым. Мысль о том, чтобы познакомиться с «видением», кажется ему странной и почти фантастической, и он только нервно подергивает плечами, когда чувствует на себе пристальный взгляд. Чанёль утыкается носом в стакан и старательно делает вид, что ничего не происходит, что это не ему сейчас до пощипывания на кончиках пальцев хочется убежать в зал для курящих, протянуть парню-с-той-стороны свою большую ладонь и, глупо улыбаясь, радостно брякнуть: «Пак Чанёль». «Пак, блин, Чанёль, успокойся уже…» - мысленно увещевает себя он и сильнее втягивает голову в плечи, чтобы хоть так казаться меньше и незаметнее, но не выдерживает и сильно косит глаза вправо. Жест, конечно, бессмысленный и даже в чем-то детский, но Чанёль все еще в смятении. Он не уверен, стоит ли оно того, и перебирает в голове доводы за и против, с ужасом осознавая, что готов гадать на ромашке. Ромашки под рукой не оказывается, поэтому он барабанит пальцами по крышке стола и грызет плоскую трубочку от кофе, который давно выпит. Когда в кармане начинает вибрировать телефон, Чанёль хватается за него, словно от этого зависит как минимум подписание конвенции о мире, и замирает, уставившись на дисплей. На часах 4.50, и Чанёль уверен, что через десять минут, согласно сценарию, который играет сегодня на повторе, незнакомец встанет и уйдет. А он – дурацкий Пак Чанёль – так и останется сидеть здесь, жалея, что не хватило смелости. Чанёль вскакивает с места, в который раз ударяясь коленями о столешницу, и нос к носу сталкивается с высоким блондином из «застеколья». Тот смотрит на него смеющимися глазами, которые – удивительно, но – находятся на одном уровне с его, и делает шаг назад. - Кевин Ли, - представляется «видение», протягивая Чанёлю руку с зажатой в ней визиткой. Чанёль хлопает глазами, реагируя на чужеродное имя и мягкий акцент в низком голосе, совершенно не представляя, что нужно сказать и как себя повести, поэтому по привычке натягивает на лицо чудо-оскал. Кевин (Кевин же?) ухмыляется – а его глаза начинают искриться от невысмеянного веселья – и вкладывает визитку в руку Чанёля. - Позвони мне, как придешь в себя. Он разворачивается, бросая через плечо дразнящее «пока», и идет к выходу, а Чанёль продолжает стоять и глупо улыбаться, сжимая пальцами кусок картона. - Чанёль! Пак Чанёль! – кричит он, когда входной колокольчик тренькает и Кевин выходит под моросящий дождь. Чанёль падает обратно на стул, поднося близко-близко к глазам приятно-зеленую визитку, и читает одними губами: - Кевин Ли. Психолог. Мысли заплетаются в спутанный комок, и Чанёль думает, что не угадал с профессией и что все это называется каким-то французским словом. Двумя. Déjà vu. Кажется. *** Картонный прямоугольник и дежавю не дают Чанёлю покоя всю следующую неделю. Он часто мнет визитку в руках, старательно вглядываясь в ровные аккуратные буквы на ее поверхности, но не может заставить себя набрать заветные цифры. И чем больше времени проходит со дня их второй встречи, тем большему сомнению подвергается само существование этого самого Кевина Ли. В конце концов Чанёль лезет в Интернет, чтобы подробнее узнать о феномене «дежавю» и внести хоть немного ясности в картину и в свою голову. Он начинает с простых псевдоинтеллектуальных статей о выкрутасах человеческого разума, не особо парящихся над достоверностью и научностью, а заканчивает депрессивной литературой о неврозах, шизофрении и опиатах. После нескольких бессонных ночей, проведенных в сети за специфическим чтивом, Чанёль перестает верить в собственную адекватность и приходит к выводу, что никому не хочет звонить. Он боится. Ему снятся странные сны, после которых страшно снова засыпать. В этих снах белые коридоры, которые нигде не заканчиваются и нигде не начинаются, а еще там кто-то оглушительно кричит и прячется за стенами, кто-то, кого невозможно увидеть. Чанёль бежит по лабиринту коридоров, скрываясь, но ноги отказываются слушаться, как будто к ним прицепили чугунные колодки. Он спотыкается, падает, ссаживает ладони и колени о бетонный пол, встает и снова падает, а потом видит человека в белом халате. Чанёль хватает его за рукав, не способный вытолкнуть из себя ни слова, а потом смотрит на лицо и в ужасе отшатывается. Ноги опять подводят его, и Чанёль захлебывается воздухом от беззвучного крика. Перед ним стоит Кевин и ухмыляется. Чанёлю не хватает храбрости досмотреть сон до конца, поэтому он каждый раз просыпается среди ночи и ворочается в постели, ожидая противного писка будильника, а после целый день забывает реагировать на окружение. Выспаться получается только к середине третьей недели, когда сны постепенно отступают, а сама память о парне-видении начинает стираться. Чанёль выбрасывает визитку в урну и возвращается к привычному ритму жизни, нагоняя то, что пропустил в приступе истерии. Из какой-то принципиальной вредности Чанёль все чаще появляется на Хондэ. Просиживая выходные ночи за стаканом кофе у Тома, он как будто испытывает судьбу и старается доказать самому себе, что произошедшее было всего лишь глупой игрой воспаленного разума. Но в одну из таких ночей он снова встречает Его. Кевин сидит на своем обычном месте за стеклом и читает. Перед ним, как и в предыдущие два раза, зелено-коричневый стакан и полная пепельница. Чанёль не чувствует ног, когда деревянной походкой ковыляет до стола и тяжело оседает на стул. Мысли путаются, а руки почему-то дрожат. Он щурится, зрительно выхватывая название книги, которую читает Кевин, – «Семейный роман невротиков» – и тянет себя за рыжие локоны, и глухо стонет, и боится поднять глаза, прокручивая в голове признаки «синдрома деперсонализации-дереализации». Ему на самом деле кажется, что краски вдруг тускнеют, а очертания предметов размываются. Звуки извне приглушаются, словно доходят до него сквозь толстый слой ваты, и Чанёль с трудом удерживает себя в сознании, концентрируясь на ощущении гладкой столешницы под пальцами. Он видит себя со стороны – длинного, скрюченного, напуганного – и ему делается противно. К горлу подкатывает липкий ком, и Чанёль не знает, чего боится больше: не справиться с тошнотой или хлопнуться в обморок. Он зажмуривает глаза и сильно давит пальцами на виски, но чувствует, как его осторожно трясут за плечо: - Эй, тебе плохо? Чанёль узнает и голос, и акцент, и – откуда-то – манеру речи, поэтому поднимает голову и недоуменно смотрит. Кевин стоит, склонившись над ним, и внимательно изучает его лицо – брови сведены к переносице, а в глазах – встревоженная озабоченность. Чанёль не уверен, что его поймут правильно, если он заявит, что сошел с ума и, кажется, ему надо к психиатру, поэтому просто качает головой и давит из себя жалкое подобие улыбки. Кевин с сомнением разглядывает вымученную гримасу и неожиданно улыбается. Улыбается тепло и уютно, как не должны улыбаться красивые парни с обложки дорогих журналов: - Ты не позвонил. Чанёль? Чанёль только хлопает ресницами и часто-часто моргает от того, насколько яркими становятся цвета вокруг. Мир снова обретает материальность, а обстановка – четкость, и от этого болят глаза. Он приглашающе кивает на соседний стул и смущенно краснеет: - Я потерял визитку. Кевин хмурится и как будто не верит, но потом смеется, честно и чисто, и садится на свободное место. - Тогда попробуем еще раз. Кевин Ли, психолог, - он тянет к Чанёлю большую ладонь и немного подается вперед. Чанёль радостно цепляется за предложенную руку и светится, как будто не он только что дрожал от страха: - Пак Чанёль, студент. Ладонь у Кевина теплая и удобная, а рукопожатие крепкое. Чанёль улыбается шире и мысленно обещает себе думать меньше.

~~~

Примечания: [1] Хондэ (Hongdae) – название района в Сеуле, где расположен университет Hongik. [2] Кокун (Cocoon) – ночной хип-хоп клуб в районе Хондэ. [3] Aйдишник (ID card) – удостоверение личности (аналог паспорту). [4] Пропускная система в ночных клубах Сеула, когда посетитель имеет право получить выпивку в баре в пределах стоимости входного билета. [5] Совершеннолетняя (в Корее – старше 19 лет). [6] Tom n Tom's coffee - сеть кофеен в Сеуле.