Город неупокоенных

Проклятые непролазные дебри, по которым потерявшие всякую надежду выбраться к людям путники блуждали последние несколько недель, наконец взрезала дорога. Увы, это стало облегчением только для уставших ног. Хватило одного взгляда на тракт, чтобы понять – те времена, когда его раскатывали колеса телег и топтали копыта лошадей давным-давно миновали. Брусчатка зарастала травой и мхом, кое-где уже пробились маленькие больные деревца, которым отчаянно не хватало солнечного света. Эжен выдернул хилый искривленный стволик с корнем и в сердцах бросил под ноги. Их было четверо – трое мужчин и одна женщина. А с беднягой Донасьеном было бы пятеро. Вчера его не стало – сгинул в старой, засыпанной ветками и опавшей листвой волчьей яме. В ушах Мадли до сих пор стоял его вопль, эхом раскатившийся по всему лесу, и последовавшая за этим омертвляющая тишина. Тело, проткнутое насквозь подгнившими деревянными кольями, застыло в неестественном положении. На лице застыла гримаса боли и ужаса, а глаза так и остались широко распахнуты потому что никто не решился спуститься к нему. Братья Эжен и Этьен наскоро присыпали могилу комьями земли и прелой листвой. Мадли присела на большой камень у обочины, кое-как скомкав юбку, которая за прошедшее время превратилась в грязные лохмотья, чтобы прикрыть коленки. Ей приходилось тяжелее всех, хоть мужчины и оберегали ее по мере сил с тех самых пор, как кобыла, тянувшая их повозку, почуяла волков и порвала вожжи. Тогда броситься в лес казалось им хорошей идеей. Видно их на свою потеху закружил и запутал полисун. Куда бы они ни подались, вместе ли, порознь – все одно не находили пути назад к брошенной повозке. Решено было двигаться на север, ориентируясь по растущему на стволах мху, но к концу третьего дня стало очевидно – они каким-то образом обошли городище стороной. По истечении недели они окончательно сбились с пути, счастье, что у близнецов были при себе луки и стрелы. И вот теперь они стояли на дороге оглядываясь в обе стороны и решая, куда податься. Лэсли – высокий бывалый воин с горбинкой на носу и в такой же ободранной одежде, как все остальные – еще не потерял своеобразное чувство юмора. Он накинул плащ Этьена тому на голову и велел покрутиться на месте, а потом идти наугад. Через два часа они увидели покосившийся столб, проточенный муравьями, но не сломленный. Надпись на растрескавшейся шильде гласила, что в Тристраме усталых путников ждет теплый прием. В это почему-то верилось. Кроме того, из Тристрама можно было на пароме попасть в Вортем. Темнота навалилась неожиданно, в лесу вообще быстро темнеет, да и когда они выбрались на относительно открытое место мало что поменялось – ночь успела вступить в права и среди руин. Только теперь путники осознали, что запущенная дорога вела их в Старый город. Поворачивать назад было уже слишком поздно. Мадли поежилась, когда со стороны ближайших давно оставленных хозяевами домов подул смрадный ветер. Она брезгливо подобрала некогда лавандового цвета юбку, как будто под ногами уже бегали крысы, разносчицы заразы. – Поищем халупу на ночь, – Лэсли как всегда принял решение за всех. – А как рассветет пойдем в Новый Тристрам. Найти дом, в котором бы сохранилось все четыре стены и крыша не грозила обрушиться прямо на голову, оказалось совсем не просто. Они медленно шли по улочкам, озираясь по сторонам, когда из дверного проема послышался какой-то звук. – Что это за запах? – простонала Мадли, прикрывая лицо платком. В силу юного возраста она никогда так близко не сталкивалась со смертью и не могла знать, что так смердят только разлагающиеся трупы. Эжен и Этьен вскинули луки, а Лэсли взвесил в руках орясину, которая служила так же и своеобразным дорожным посохом. Из дома появилась брюхатая фигура в лохмотьях – ни дать, ни взять беременная женщина. У Мадли слезы навернулись на глаза от жалости, бедняжка оказалась в еще худшем положении, чем она и ее спутники. Спазм скрутил незнакомку, и она исторгла на землю сгусток какой-то жуткой шевелящейся массы. Мадли секунду смотрела под ноги, а потом завизжала. На дороге в тошнотворной слизи копошились личинки и сороконожки. Визг отразился от стен, напугав девушку еще больше. Эжен зажал ей рот ладонью, чтобы не привлекла еще какую-нибудь нечисть. – Это проклятая мать, – опознал тварь Лэсли, одновременно ткнув ее палкой в грудь в попытке завалить на спину. Чудовища славились неповоротливостью, но всем известно – где матери, там и ее чудовищные отпрыски. Со второго толчка она все-таки потеряла равновесие и упала, издавая жутковатые скрипящие звуки, словно звала потомство на помощь. Лэсли упер палку в шею дрыгающейся нежити и растоптал уродливую голову, кое-как стряхнув с сапога ошметки гнилой кожи с остатками волос. Нельзя было входить в город неупокоенных. У людей не было даже факелов, а вонь шла теперь отовсюду, так что было невозможно угадать откуда появятся новые враги. Впереди была развилка, а за ней вроде бы основательный сруб. Близнецы устремились туда, увлекая за собой Мадли. Лэсли выругался, не успев удержать их. Умертвия поперли с обеих сторон, отрезав его от товарищей. Свистнули в воздухе несколько стрел, но от луков было мало толку – проткнутые твари будто и не замечали стрел, завязших в гниющей плоти. – Попробуйте достаньте меня, гнилушки! – рявкнул Лэсли пока чудища не зажали его товарищей в клещи. – Эй, вот он я! Поймайте, если сможете! Как он и ожидал, громкий звук привлек внимание не очень-то сообразительной нежити. Мадли беспомощно оглядывалась, пока близнецы тащили ее в безопасное место. По крайней мере они надеялись, что внутри не будет неупокоенных. Поручиться, что так оно и есть, никто не мог. Эжен захлопнул держащуюся на одной петле дверь и принялся пододвигать к ней ветхий шкаф, а к нему какую-то рассохшуюся тумбу, сооружая таким образом баррикаду. Этьен принялся колупать грубые вздыбленные доски пола, лучины – это конечно не факел, но и они на первое время сойдут. Голос Лэсли было уже не разобрать, он кажется уводил преследователей к тракту. Мадли вся обратилась в слух. Скрип досок, какое-то кряхтение снаружи, хруст металла, вгрызающегося в древесину и чирканье огнива – Эжен закончил с дверью и ловко поджег сразу несколько лучин, зажав их между пальцев наподобие веера. Она ждала услышать крик наподобие того, что издал перед смертью бедный Донасьен, и в то же время боялась его услышать. Лэсли был славным малым и хорошим вожаком. Девушка не желала ему такой ужасной участи – быть разорванным заживо, чтобы насытить животы гниющих чудовищ, которые сгладывали свои жертвы до последней косточки, даже хоронить потом было нечего. Пока брат обследовал дом, Этьен сунулся в зев печи, чтобы проверить, можно ли разводить в ней огонь, и вылез оттуда уже не блондином, а брюнетом – на сальных, давно не мытых волосах осела кажется вся сажа, какая была в дымоходе. Мадли слабо улыбнулась и решила заглянуть в шкаф, вдруг там нашлась бы какая-нибудь тряпка, которой Этьен мог бы хоть немного счистить грязь. Однако из створки прямо на нее, прижав к полу, вывалилось что-то отдаленно напоминающее человека. Истлевшие губы полностью обнажили белые крепкие зубы, которыми еще одна проклятая мать впилась в плоть жертвы. Мадли закричала от пронзительной боли и взбрыкнула, пиная вспученный живот нежити. В лицо тут же хлынула слизь, смешанная с чем-то мерзким и комковатым, копошащимся в волосах, но ей было не до отвращения. Этьен схватил нежить за волосы, с чавкающим звуком содрав скальп с ее черепа. Мать дернула головой из стороны в сторону и Мадли захлебнулась новым криком. Эжен бросился было к ним, но в последний момент увидел силуэты за окном и схватив ухват принялся выталкивать лезущих в узкий проем умертвий. Тяжесть пропала, но Мадли не могла пошевелиться и даже вздохнуть. Слезы беззвучно катились по ее щекам, смывая блевотину матери. Этьен попытался зажать рваную рану на шее подруги, понимая, что это уже не поможет. Он бережно положил ее голову себе на колени, чтобы истекающей кровью девушке не пришлось лежать на жестком полу. Они столько вытерпели, столько пережили. Неужели это было ради того, чтобы все закончилось так? Чтобы их сожрали в этом богом забытом месте? Блондин погладил ее по волосам, вытряхивая насекомых и пообещал: «Мы не позволим этим чудищам съесть тебя, Мадли. Обещаю, мы похороним тебя, как подобает. В Вортеме, ты ведь хотела там побывать?» Девушка слабо кивнула, еще цепляясь за ускользающую жизнь. Умирать было почти не страшно, ведь рядом были близнецы. Она знала, что Эжен и Этьен слов на ветер не бросают. Они позаботятся о ней, и друг о друге и это вселяло какое-то умиротворение. Она уходила на небеса, а не в чистилище, как души людей, лишенных достойного погребения. Последним, что уловил ее слух, был твердый женский голос, нараспев читающий заклинания, перед которым сама тьма отступает, а прислужники злых сил в панике бегут прочь.