Умирать по-английски

— Джен, ты готова? Пора на сцену! Она вздрагивает от неожиданности. Она так долго стояла, опершись руками о раковину и уставившись в зеркало, что все мышцы затекли, а глаза перестали видеть собственное отражение. Дженнифер отшатывается, делает шаг назад и, забыв о крошечных размерах выделенной группе ванной комнаты, со всего размаха налетает на дверь. Тонкая деревяшка жалобно скрипит. Боль в спине достаточно сильная, чтобы заставить Леджер вернуться в реальность. Пятиминутная готовность. Еще один концерт. Фанаты неистовствуют в своем нетерпении увидеть любимых музыкантов. Группа. Команда. Джен — одна из них. Часть их музыки. Их ритм. Ее задача — упорядочить хаос. Расставить все и всех по местам. Это сложно, учитывая, что девушка не в состоянии поставить на место даже саму себя. Пальцы крепко сжимают барабанные палочки с логотипом всемирно известной компании-производителя музыкальных инструментов. Крошечный микрофон надежно прикреплен к одежде. Бледные губы растянуты в улыбке, красно-рыжие волосы струятся по плечам. Интересно, ему нравится новый цвет ее прически? Тот же, что и татуировка на тыльной стороне его левой ладони. Это его голос вывел Леджер из забытья. И он же снова погрузил ее в состояние комы. Джен уже не удивляется, когда слышит очередную песню, написанную Джоном, и узнает в ней себя. Когда-то она тешила себя надеждой — может, он чувствует то же самое? — но время безжалостно шло и шло вперед, и ничего не менялось. Он пел о чувствах Джен, но посвящал все написанные песни Кори. Хватит. Все останется как есть. Он — солист. Она — бэк-вокал. Всегда в тени. Незаметная, невидимая. Иногда — нужная, иногда — нет. У него семья, и дети, и возраст, и имя, и голос, и талант… А кто она? Девчонка с чудом исполнившейся мечтой, не больше. Она чувствует себя обязанной: ему, менеджерам, группе, зрителям, самой себе и случаю, причудливым образом изменившему ее жизнь. И вот уже семь лет пытается отдать долг. Стать чем-то большим. Равняется на старших коллег и друзей. Ей никогда не быть поэтом и композитором, как Джон, или играть одновременно на гитаре и клавишных, как Кори. Пусть так. Но она старается стать лучшей в своем деле, в ударных. Стучит, стучит, стучит. Палочки с шумом падают из рук, а пальцы немеют так, словно она вышла на сорокаградусный мороз, забыв перчатки. Поет до тех пор, пока в легких есть воздух, а голос не срывается на хрипы. И все ради одной минуты, пары слов и короткой ночной поездки на мотоцикле. Ради момента, когда на репетиционной базе останутся лишь они с Джоном. Джен сможет смотреть на него столько, сколько захочет: она не может позволить себе подобного, когда в студии собирается вся группа. А мужчина все равно не заметит ее взглядов, ведь он всегда стоит к ней спиной. Закончив, напарник снимет и отложит в сторону наушники, взъерошит ежик непослушных черных волос, обернется и недоуменно посмотрит на нее. Спросит, почему она все еще здесь. Ему кажется странным, что Джен сознательно запирает себя в студии, ведь в ее возрасте жизнь не может состоять только из работы. «Может», — горько усмехнется про себя девушка. Ей не нужно знать, чем заполняют свое время другие двадцатипятилетние: для нее в работе — вся жизнь. Больше у Джен нет ничего. Нет, и вряд ли будет. Она застенчиво улыбнется и тихо ответит, что хотела отрепетировать пару сложных мест в новой песне. Джон одобрительно кивнет, узнавая в этом ее упорстве и упрямстве — «я могу больше, я хочу больше», — себя, лет пятнадцать назад. Она сможет и однажды пойдет дальше. А он останется здесь, навсегда. Семь лет она с ними. С ним. Он боится момента, когда Джен придет к нему и скажет «мне пора». Он ищет повод задержать ее. Сколько еще времени — лет, месяцев, недель или дней — ему осталось быть с ней? Учиться, работать, есть, спать, путешествовать, жить? Сколько бы у него ни было, ему все равно будет мало. Он ненавязчиво предложит подвезти ее, ведь они живут совсем рядом. Не веря, что все происходит на самом деле, она помедлит с ответом. Но все-таки скажет «да». Джон протянет ей черный шлем, а когда девушка устроится за его спиной, скажет ей обнять его за талию. Она чуть прижмется к нему и закроет глаза. Ей безумно страшно, она никогда не ездила на мотоцикле. Но Джон рядом и этого достаточно, чтобы страх моментально отступил. Они несутся по ночному городу, распугивая редких прохожих ревом двигателя и ярким светом фары. Мужчина и сам не замечает, когда они пересекают последнюю границу личного пространства и оказываются слишком близко. Джен опускает голову ему на плечо и смотрит вдаль. Джон видит в зеркале ее счастливую улыбку и не допускает мысли, что ее причина — он. Не может этого быть. Ей нравится город, скорость и ночь. У нее впереди вся жизнь, а у него она почти закончилась. Джен неловко спрыгивает с замолчавшей машины и, благодарно улыбнувшись, прощается с Джоном. Ни у одного не возникает мысли о продолжении. «Он ни за что не согласится», — думает девушка. «Она никогда и не подумает о таком», — думает мужчина. А дальше — одинокая ночь. Для нее — пустая квартира и холодная постель. Для него — традиционно-равнодушный поцелуй уставшей жены, уже успевшей погрязнуть в домашних делах после ненормированного рабочего дня, и одеяло, такое тяжелое для одного. Она стоит в душе под струей горячей воды, представляя, что это Джон согревает ее в своих объятиях. Он бережно обнимает Кори во сне, видя в ней Джен и боясь сжать ее хрупкое тело слишком сильно. Леджер сходит с ума. Давно, ей не привыкать. Кажется, еще немного, и она сломается, не в силах сдерживаться. Она бьет по барабанам изо всех сил, изнемогая от боли в сердце. Ему хочется кричать. Пение — это не то. Уже не помогает. И он не жалеет голос, сочиняя песни в которых все меньше слов и смысла, но все больше криков и скрытого от посторонних подтекста. Джен пыталась влюбляться в других. Но, стоит Джону показаться на ее горизонте, и образ очередного претендента на руку и сердце как-то сразу меркнул, не выдерживая конкуренции. Купер лучше их всех. Он всегда рядом, когда нужен ей. Он знает все ее страхи и слабости. Почему-то ей не стыдно показаться перед ним такой, как она есть. И она привыкает рассчитывать на него и ждет от него чего-то, хоть и понимает, что не имеет на то права. Он — не ее. Он — Кори. Джон не знает, кому молиться, чтобы отсрочить момент, когда она перестанет в нем нуждаться. Джен готова была заорать от ужаса, когда на репетиции платформа с ударными начала стремительно подниматься вверх и крутиться. Она не вступила вовремя, и Джон, обернувшись и увидев ее побледневшее лицо, моментально швырнул микрофон в руки одного из помощников, остановил всех и взлетел по ступенькам к ней. Так они и репетировали: рядом, пока ударница не привыкла к дергающимся из стороны в сторону барабанам. После Джон под негодующие крики группы чуть не поубивал всех, кому принадлежала идея превратить сцену в американские горки: он единственный знал, что барабанщица до смерти боится высоты. Это он прикрывал ее курткой и собственным телом, пока они продирались сквозь обезумевшую толпу к автомобилю, чтобы ехать в аэропорт. Это он нес ее на руках к машине медиков, когда она потеряла сознание после концерта от перенапряжения. Это он спросил, все ли с ней в порядке, когда она, наконец, вышла из гримерки и сказала, что готова идти на сцену. — Ты снова покрасилась? Очень красиво. Он пропускает тонкую прядь волос между пальцами и, неслышно вздохнув, добавляет: — Рыжий. Мой любимый цвет. Тебе идет, Джен. Останься такой подольше. «Останься со мной. Навсегда.» «Подари мне розу с твоей руки, и я покрашу волосы в любой цвет, который ты назовешь любимым.» До начала концерта — шестьдесят секунд. Занавес падает под ноги, обнажая сцену, инструменты, людей и их больные, истерзанные души. И снова им обоим умирать под звуки рока. И снова срывать голоса и ломать пальцы. Они играют в ритме собственных сердец, забыв ноты. Они поют друг другу и друг для друга. Но об этом не знает никто. Даже они сами.