Точка зрения

Они идут по очередному темному переулку – такими город изобилует. На стенах кричащие граффити. На стенах афиши. На мостовой разлагающийся труп кошки. Роршах задерживает на нем взгляд. Голова животного откинута. Открыта шея. Мех на ней свалялся, испачкан кровью. Отвратительно и завораживающе одновременно. У мертвой шлюхи также откинута шея. На ней нет меха, но кровь такая же – липкая, черная в сумраке. Дэниэл бледнеет – кожа выцветает до пепельного оттенка. Роршах присаживается на корточки. Не редкое зрелище в этом городе. Не редкий случай. Удивляет скорее наглость – труп не пытались спрятать. Мостовая залита кровью. На бедрах, открытых задранной цветастой юбчонкой, черные от запекшийся крови кресты. На запястьях такие же. - Проповедник? – предполагает Роршах, присматриваясь внимательнее. Может быть записка. Глаза у шлюхи открыты, смотрят прямо на них. – Хочет заявить, что мир греховен? Предположение логично, для того, кто знает город. Бандиты играют не так. Обычные мерзавцы играют не так. Тело изуродовано, и кто-то делал это сознательно. Нет следов акта. Дэниэл присаживается рядом. - Ненавижу серийных убийц, - тянет он и в голосе его усталость. Дэниэла утомляет работа. Дэниэл хочет иногда успевать жить нормальной жизнью. Когда ловишь маньяка, времени на это не остается. Один раз они ловили. Ковача тогда едва не выгнали с работы. В этот раз ему придется брать отгул или покупать энергетики. Скорее и то, и другое. - Я тоже, - соглашается Роршах. Задирает юбку на шлюхе ещё выше. Между бедер кровавая рана. На лобке кто-то выписал «Whore» острием ножа. Затем аккуратно прикрыл. Он ненавидит не работать с серийниками, но их самих. Они встречаются редко, ещё реже о них знают. Если хватает ума резвиться на дне, полиция не скоро спохватится, даже если не прятать трупы. Могли быть ещё случаи. Ещё жертвы. Роршах не любит шлюх, но тот, кто начал на шлюхах, может, почувствовав вседозволенность, перейти на людей. - Могли быть другие. - В полицейской базе об этом ничего нет, - Дэниэл осматривает ладонь шлюхи, взяв её за запястье. Ногти обломаны. Сопротивлялась или пыталась сопротивляться. Средств, чтобы провести экспертизу, нет. Разве что обратиться к Холлису, но Роршах не любит и его. Роршах мало что любит. Когда Дэниэл демонстрирует столь неумную наивность – определенно не. - Если прежних прятал, конечно, нет, - нужно подумать о свидетелях. Всегда кто-то где-то знает то, что нужно. Кто-то мог слышать крики. У неё могли быть коллеги, которые знали её последних клиентов. – Хотя бы не сатанист. - Христианин-фанатик может быть куда хуже… Когда они поднимаются, чтобы уходить, Дэниэл задерживается. Аккуратно закрывает шлюхе глаза – без нежности, но бережно. Роршаху это кажется глупым, но он молчит. В последнее время многое из того, что делает Дэниэл, кажется ему таким. Если он будет каждый раз говорить об этом, они поссорятся. - Кто-то убивает проституток, - говорит Дэниэл, когда они встречаются следующим вечером. Вчера они искали свидетелей. Роршах был с некоторыми не слишком корректен. Потому решили, что он пойдет шерстить бандитов. Им можно ломать пальцы. Дэниэл же презентабельнее. От него не пахнет потом, а Роршах не помнит, когда стирал плащ. И стирал ли вообще. И Дэниэл никогда не скажет «шлюх». Он слишком мягок для этого. Роршах не знает, чего чувствует больше – раздражения или чего-то теплого, вроде приязни. В этом весь Дэниэл, а Дэниэл ему нравится, не смотря ни на что. - С чего выводы? – у него похожие, но интересно послушать, на что повезло Сове. Они сидят в Гнезде. Отвернувшись, Роршах выскребает ложкой банку с консервированным супом. Он не нищий. Не признает себя нищим. Но не всегда успевает поесть. Сегодня не успел. Вчера тоже. Краем глаза следя за Дэниэлом, видит скрытое недовольство. Дэниэла обижает, что Роршах не показывается даже в столь малой мере. Дэниэл не понимает, что уже видел его лицо. - Я походил по ближайшим борделям, - там тоже пригодится презентабельность? Роршах хмыкает и запрокидывает голову, вливая в себя те останки супа, что не поддаются ложке. На грязной шее дергается кадык. – Ну, хотел найти, на кого она работала. Они же не бывают сами по себе, всегда есть кто-то. Так вот, во всех заведениях пропадают девочки. За последний месяц в общей сложности уже пятеро, а это я ещё не искал сутенеров, которые курируют тех, кто на улице… Это правильно, с сутенерами Роршах лучше справится сам. Мамаши борделей мягче, с ними хорошо разговаривает Дэниэл. Сутенерам же можно ломать запястья, иначе они не будут сговорчивыми. - Клиента, конечно, найти сложнее. Учета никто не ведет, помнят в лицо, а зачастую и того нет. Бывает, что девочки сами договариваются подработать на стороне или заводят себе постоянных. При этом в вечер убийств все успевали уйти с работы. Убийства случались уже после этого. Значит, трясти клиентов, скорее всего, бесполезно. Узнать, что женщина шлюха, и подкараулить её на улице легко. Для этого не обязательно самому её трахать. И это плохо. Только и остается, что продолжать наводить шум на дне, да перетряхивать круги знакомых, надеясь найти в них нужного, совпадающего… Но вряд ли он настолько глуп. Положиться на везение? - На дне ходят слухи. — Роршах отбрасывает банку, натягивает лицо на место. Он работал вчера без удовольствия, лишь для поддержания репутации. Но и это было больно для большинства. – Говорят о новом Джеке-Потрошителе. Принимают ставки на полицию. Когда заинтересуются. Определенного ничего нет. Никто не знает, никто не сознается. - Значит, придется проверять знакомых девочек, - Дэниэл морщится, хуже всего, что они неспособны узнавать о новых убийствах без опроса всех мамаш и шлюх в округе. Разве что самим обратиться в полицию. – Может, кто-нибудь и совпадет. Шансов мало, конечно, но… Но отступать нельзя. Никогда нельзя. Роршах встает. У них много работы. Эта шлюха живая. Корсет, из которого почти вываливается грудь. Юбка, открывающая кружева, стоит шлюхе пошевелиться. Чулки, туфли на высочайшем каблуке. Все атрибуты профессии. И она выше Роршаха. Его это раздражает. Ещё она плачет. Это раздражает его ещё больше. Черные потеки туши похожи на кровь. - Мы с Мари дружили, - всхлипывает она, и Дэниэл мягко кивает, касаясь её руки. – Она хотела накопить немного и уйти, хотела поступать в театральный… Роршах хмыкает – он знает такие планы. Знает, что они никогда не воплощаются. Дэниэл смотрит на него осуждающе, как будто он мешает. Как будто он должен жалеть шлюху за то, что другая шлюха уже никогда не поступит в университет. - Она была очень доброй, - продолжает та. Продолжает сквозь слезы. Через силу. Будто произошло нечто ужасное. – Всегда поддерживала меня. Как-то раз, когда мне не повезло с клиентом, она помогла мне дойти до врача и помогала платить за лечение, как будто я была для неё чем-то важна… Роршаху не нравится этот бред. Он устал. За вечер они обошли уже десяток подобных дур, и не узнали ничего. Никого подходящего. Ни одного человека, знакомого со всеми. Надежда глупа. Они старались. Всегда кто-то знает что-то. Возможно, полиции больше повезет? Роршах злиться. Ему надоело слушать плачущий бесполезный лепет. Они могли бы искать пропавшего ребенка. Идти по следу насильника или коррупционера. Маньяк убивает шлюх и делает это достаточно незаметно. Они теряют время, не находя его, слепо тычась всюду. Но нельзя отступать. - Ты знаешь что-нибудь полезное? – спрашивает он, резко прерывая всхлипы на полуслове. Шлюха вздрагивает – похоже, её пугает его лицо, резко придвинувшееся к её. Он нависает, глядя ей в глаза. Она не видит взгляда. Она чувствует. – Десяток шлюх за один вечер. Все отнимают время, не давая ничего полезного. А мы не психотерапевты. Он сжимает её руку – больно, но боль помогает людям соображать. Он даже не сломает ей кость. По крайней мере, пока. Если она не перестанет плакать, «пока» придет конец. Мешает Дэниэл. Дэниэлу претят подобные методы. Дэниэл мягок. Слишком мягок. Его пугает возможный хруст костей. Он кладет ладонь Роршаху на плечо. - Не нужно, - говорит он тихо, и Роршах слишком злится на него в последнее время, чтобы не обернуться. – Она ни в чем не виновата. - Почему мне нужно быть мягким? – шипит на него Роршах – его голос хрипл, он звучит зло. – Она всего лишь шлюха. Подбородок Дэниэла твердеет, губы сжимаются. Такая постановка вопроса его коробит. Шлюха пытается разжать пальцы Роршаха, но не может. Тихо плачет. Она лишь фон. - Ты думаешь, на это идут от хорошей жизни? – ладонь Дэниэла твердеет вслед за подбородком, он ощутимо тянет Роршаха назад. Если они сцепятся, предсказать победителя трудно. Роршах злее. Дэниэл тяжелее и выше. Но это может играть и против него. – Думаешь, она здесь, потому что ей это нравится? Пусти, Роршах. Если тебя это так раздражает, я поговорю с ней один. - Всегда есть выходы, - он понижает голос. Они застыли. Они неподвижны. – Это – её выбор. Они почти кричат друг на друга. Но чтобы это понять, нужно быть одним из них. Словно семейная пара, ссорящаяся после долгих лет на особом языке. Роршаху не нравится это сравнение. Не нравится быть здесь. Не нравится наивная либеральность Дэниэла. Дэниэлу нравятся чистые руки и компромиссы. Но руки иногда нужно марать. - Роршах, ради бога. Тебе обязательно обсуждать это сейчас? Роршах слышит в его голосе растерянность и злость, и разжимает пальцы. Дэниэл не понимает. Дэниэл и не поймет. - Если она тебе так нравится, - он поводит плечом, сбрасывая ладонь Совы. – Возись с ней сам. И выходит из комнаты. За его спиной рыдания становятся громче. Голос Дэниэла успокаивает. Удушающе пахнет духами. Охранник борделя курит на крыльце. Роршах проходит мимо него. Оборачивается. Парень выглядит наглым. Парень выглядит злым. В ухе у него серьга. Роршаху она напоминает о голубых. Ему становится противно. Однако есть что-то ещё. Если парень выбегает покурить, может, он кого-то видел? Глупость. Зацепка. Глупость. Возможность. Роршах делает к нему шаг, не хватает за руку. Пока незачем. Но если он не заговорит, Роршах уже не будет столь терпелив. - Видел здесь кого-нибудь? – спрашивает он и, видя недоумение, поясняет: - Подозрительного. Часто появляющегося. В этом месте пропали трое. Убийца был неосторожен. Или нагл. Скорее нагл. Роршах терпеть не может наглых. Он мало что может терпеть. Парень думает, выпуская клубы серого дыма. У него дешевые сигареты. Он выглядит дешево. Но если он кого-то видел, Роршаха не будет это волновать. - Был тут один, - сообщает он, наконец, лениво. Словно его вовсе не волнует происходящее. Скорее всего, так оно и есть. – Маленький, плешивенький, мне где-то по плечо. Шатался вокруг, рвань рванью. Я ещё, помню, подумал, что ему просто денег не хватит зайти, вот он и надеется хотя бы полюбоваться. Бывают такие… Он замолкает, словно сказал все. Затягивается, выпускает дым струйкой. - Подробнее, - Роршах не просит, он требует. Сегодня он, если придется, будет работать в удовольствие. - Да не помню я, - охранник хмуриться, в его глазах затаенный страх. Он старательно его прячет. Это репутация Роршаха. Все знают его, как психа. Здесь – особенно. Это приятно. Можно не всегда работать руками, все скажут и так. – Волосы вроде русые, лицо такое, знаешь, совсем обычное. Черные штаны, черное пальто, все старое… Белый. - Видел его в дни убийств? – это след, наконец-то, внятный след. Наглость губит преступников. Наглость и вседозволенность. - Да он тут недели три ошивался… - И тебя это не насторожило? – Роршаху кажется, это логично. Роршаху кажется, но, возможно, Дэниэл верно зовет его параноиком. Хотя и говорит так, словно шутит. - С чего бы? – парень пожимает плечами, страх в его глазах пляшет и это отвратительнее, чем сережка. – Он не доставлял неудобств, а у меня и своей работы хватает. Роршах думает мгновение. Вернуться, рассказать Сове, согласовать план. Потом решает, что нет. На сегодня он устал от Дэниэла. Сегодня он опросит людей сам, так, как сочтет нужным. Кивнув парню, он растворяется в тенях. Этот город покорно прячет его. Этот город боится его, а потому – стремится угодить. …Дэниэл Драйберг считал себя хорошо воспитанным человеком. Не смотря на все то, что случалось в его семье, минимальную порядочность в ней ему привить успели, и потому ссора с Роршахом была лишь делом времени. В конце концов, после случая с пропавшей девочкой, тот стал совершенно невозможен, и бросался на всех подряд, не отличая коллег от преступников. Это нервировало. Кроме того, его радикальность – Роршах был настолько правым, насколько это только было возможно – начала проявляться в очень неприглядных формах, которые нервировали ещё больше. Работать с ним в последнее время было сложно. Однако, в глубине души, Дэн знал, что он вернется. Он переоделся в домашнее, устроился в кресле перед телевизором, не забыв захватить с собой банку газировки и сэндвич. Супергеройская жизнь была прекрасна, но выматывала иногда до крайности, особенно в бесплодные дни вроде этого, и хороший шмат индейки, залитый соусами и сплюснутый между двух кусков хлеба, был как никогда кстати. Также, как и изобилующий калориями шипучий напиток. Дэн сделал глоток и встряхнул головой – газ ударил в нос, защекотал его изнутри. Телевизор успокаивающе бормотал что-то обыденное, привычное – рекламу мультсериала Озимандии, вроде бы? – и, закрыв глаза, легко было забыть о том, куда он убил весь вечер. Ночных бабочек ему было немного жаль всегда, и одновременно с этим они смутно смущали его. Так смущается подросток, никогда не бывший с женщиной, когда с ним откровенно заговаривает о сексе незнакомая девушка. Сегодня они, к тому же, в большинстве своем плакали, и Роршах ничуть не помогал их успокоить. Напротив, делал все, чтобы вызвать полномасштабную истерику у каждой. Роршах с его грязным шарфом и животной злостью, всюду известный, как гребаный псих и напарник Ночной Совы… Дэн перещелкнул канал и откинул голову на спинку кресла. Это был долгий, долгий день, и завтра предстоял такой же. Небо рыжеватое. Ветер норовит пробраться под плащ. Роршах сидит, прислонившись к парапету, смотрит вниз. Жалеет, что не курит. Легче коротать время. Радуется, что не курит. На дольше хватит, не выдаст запах сигарет, не нужно снимать лицо. Роршах посматривает на улицу, сам незаметный для любого. Роршах охотится и ждет. Рано или поздно город принесет ему того, кого он ищет. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так на следующей неделе. Ковач пойдет на работу, не спав. Исколет себе все пальцы толстой иглой. Послушает немного шуток. «Небось, бабы замучили, а, Уолли? Расскажешь нам, где ты отхватил такое счастье?». Возможно, от недосыпа будет блевать. Ковачу не привыкать. Он потерпит. У него нет выбора. Роршах поднимает воротник и прячет ладони под мышки. Он ненавидит ждать. Он может только ждать. Он уже обошел все бордели в округе. Поговорил с охранниками. Позлился на их беспомощные отговорки. Они боялись его, хотя все были выше и физически сильнее. Они не помнили плешивого человечка, возомнившего себя пророком. Они очень боялись, что Роршах что-нибудь сделает им. Он сломал одному палец. Это ничего не дало, кроме захлебывающегося визга. Этот город полон темнотой. Под её тяжелым пологом легко возомнить себя всемогущим. Принцем тьмы. Генералом ада. Вседозволенность здесь пьянит ублюдков всех мастей лучше всякого вина. Но сегодня тот, кого Роршах ждет, глядя с крыши на чумной район внизу, иной. Вообразивший себя светом во плоти. Роршах уже видел одного такого. После того Ковач перестал верить в Бога. В справедливость для всех. В милосердие для всех. После девочки Ковач умер и остался лишь Роршах. Роршах, который не знает любви. Который умеет лишь калечить. В городе, где в сточных канавах вместо воды течет кровь, он должен был появиться рано или поздно. Там, где есть кого сторожить, явится и сторож. Сторож в маске безобидного неудачника. Работающий в пыли швейной фабрики. Роршах выдыхает через нос. Сильно. Слышно. Втягивает воздух. Если бы с ним был Дэниэл, следить было бы проще. Но чтобы позвать Дэниэла, он должен надолго уйти с поста. Кроме того, он злится. Чистые во всех смыслах руки. Невеликая ценность для того, кто взялся сохранять справедливость. Когда Роршах не появился и через день, Дэн занервничал. У них была достаточно опасная работа, чтобы беспокоиться, а кроме того, он совершенно не представлял себе, где Роршах живет и чем занимается, когда не ловит преступников. Он не мог позвонить, послать письмо или просто явиться на порог. Он даже не узнал бы, если бы с Роршахом что-то случилось во «внеслужебное» время – тогда его отвезли бы в больницу или морг под именем Дэну неизвестным и закопали бы под ним же. Роршах был небогат – да, Дэн это знал. Он ненавидел все, с его точки зрения неправильное и аморальное – это Дэн тоже знал. Но ни выговор, ни манера одеваться не давали зацепок. О прошлом они не говорили. Будущее не обсуждали. Роршах просто появлялся, обязательный, как часы. Или не появлялся, как в этот раз. Это просто до ужаса нервировало. Тем более, что всех девочек Дэн уже опросил и остался фактически без дела – среди клиентов не было никого подходящего, мамаши уже устали от его посещений, бродить по барам, как Роршах, и выбивать дерьмо из посетителей было Дэну не по душе, а больше идей ему в голову не приходило – возможно, он был не лучшим детективом или просто зациклился, не видя какого-то простого решения. Потому он отправился в обход – все равно ничего другого ему в голову не приходило, а город обильно предоставлял возможности для работы. За полчаса он наткнулся на одну попытку изнасилования и на две попытки ограбления в темном переулке, и настроение его снизилось ещё больше, как в те моменты, когда Роршах заговаривал о том, насколько мир, с его точки зрения, темное место. Дэн не отрицал, что во многом Роршах прав – плохое существовало и он, по долгу выбранной самому для себя службы, часто сталкивался с ним. Но кроме плохого существовало и хорошее – чего стоил ярчайший пример Адриана, тратящего чертову прорву денег на благотворительность - и на него тоже стоило обращать внимание. Доказать это Роршаху, правда, у него не получалось никогда. Тот жил словно в мире сплошных черных пятен, где белого не существовало в принципе. А в тот переулок Дэн свернул совершенно нечаянно. Потому что услышал какую-то возню и пыхтение, и вместе с ними – липкие, мокрые чавкающие звуки, которые бывают, когда режут плоть, и решил проверить. Это могла быть парочка, практикующая на улице игры с кровью, или самоубийство, или… Впрочем, Дэн знал, что лжет себе. В этом городе, в этом районе и в этот час… Он знал, что происходит, прежде, чем увидел стоящего на коленях мужчину самого заурядного вида. Прежде, чем увидел кровь, растекающуюся по мостовой. Прежде, чем понял, что мужчина держит нож и шевелит губами, словно бы молясь. И прежде, чем ударил – оглушая, не сдерживаясь, не выверяя силу удара, как бьют дикого зверя, который бросится в следующий момент. Женщина плакала, глядя в небо полными слез голубыми глазами, и чулки её были насквозь пропитаны кровью. Роршах видит Дэниэла с развороченной грудной клеткой. Тот лежит на мостовой и дышит тяжело, с присвистом. Что-то алое в его груди движется в такт дыханию. Что-то мокрое, липкое, сокращающееся судорожно. Губы кривит боль. Роршах чувствует удивительный коктейль ощущений. Он чувствует злость. Разорвать того, кто сделал это, клочками развесить на фонарях главной улицы. Он чувствует боль, словно это в нем нечто влажное, должное быть недоступным взгляду, дергается у всех на виду. Он чувствует удивление и странное неверие. Он видел много смертей. Но это Дэниэл. Даже не Доллар Билл, не Силуэт. Он один из них, и даже если умирают другие, Дэниэл не может умереть. Он присаживается рядом – пейзаж вокруг, нет даже граффити, размытый – думает, нельзя ли перемотать рану. Дэниэл улыбается ему. Улыбается, показывая запачканные кровью зубы. Это неуверенная улыбка. Сейчас Роршах готов забыть обо всех его глупостях. До того момента, как лицо Дэниэла начинает меняться. Губы очерчиваются алым. На щеках проступает румянец. Смазываются, смягчаются черты. Вместо Дэниэла на мостовой знакомая, ненавистная женщина. Она улыбается красной пастью. Она щерится, как бешеная сука. Роршах отшатывается. Чувствуя, что что-то изменилось в нем самом, хватается за лицо. Лица нет. Пальцы нащупывают мягкую кожу. - Вот ты один на один с миром, - хрипит существо на мостовой и начинает подниматься.- Нет Роршаха. Никогда не было. Только ты, Уолли. Только ты. Это ложь, потому что Роршаха Роршахом делает не лицо, не плащ, не перчатки. Он бьет в ухмыляющуюся харю и просыпается. Резко, вскидывается, под плащом прячутся малые крохи тепла, болит шея. Он уснул на посту и увидел кошмар. Он часто видит кошмары. Кем бы он ни был, он часто видит кошмары. Они приходят к нему и отнимают у него то, чем он сделал себя. Однако это глубже, чем лицо. Чем атрибуты. Это в нем, его суть и вера. Ковач не спал двое суток. Роршах не спал двое суток. Немудрено, что уснул. Плохо, но немудрено. Перегибаясь через парапет, он видит Дэниэла. Чувствует волну иррационального облегчения. Кошмар был совсем недавно. Он сильно испугался. Он никогда и никому не сказал бы об этом испуге. На руках у Дэниэла женщина, её руки бессильно свешиваются к земле. Жертва? Отбитая жертва? Вслед за облегчением приходит ярость – дурак, проспал все, проспал все на свете, нужно было больше энергетиков, не позволять себе спать, снять плащ – Роршах бросается вниз, забыв о ссоре. Он должен встретить. Должен узнать. Должен заглянуть в глаза безумца, которого Дэниэл, должно быть, оставил прикованным к фонарному столбу и вызвал полицию. У Роршаха тот не отделался бы так просто. У Роршаха он так просто и не отделается. Он перепрыгивает через две ступеньки. Силы ему порой недостает. А вот ловкости – в избытке. Откуда выскочил Роршах, Дэн заметить не успел. Собственно, у него было слишком много забот, чтобы смотреть по сторонам. Девушка у него на руках – она оказалась младше, чем ему показалось в самом начале – была тяжелой, как куль с мукой. Стоило ей обмякнуть, потеряв сознание, и вес словно бы утроился. Кроме того, он спешил. Была велика вероятность, что она просто истечет кровью по дороге, а этого допускать было нельзя. - Нашел? – Дэн не обернулся, узнав голос Роршаха, он просто почувствовал, как с плеч свалилась гора размером с Эверест, которая там покоилась уже третий день. Живой, просто дулся, как мальчишка и отсиживался где-то, переживая свою обиду. Глупо, так глупо для того, кто возгласил себя вершителем правосудия, но Дэн был рад его слышать. Просто ужасно рад. - Да, - он не замедлил хода, знал, что Роршах, если уж проглотил своё неудовольствие и пришел, уже никуда не денется, пока не узнает то, что ему нужно. – Просто повезло, представляешь? - Где он? Дэн дернул головой, указывая назад, и буквально почувствовал, как пятна на маске Роршаха сошлись в подобие грозовой тучи. По крайней мере, Дэну всегда казалось, что это грозовая туча, но скорее всего, это больше говорило о нем самом, чем о форме пятна. - Сидит, прикованный к столбу, и ждет, пока приедет полиция, - завывания сирен не было слышно, но Дэн знал, что рано или поздно служители закона на вызов приедут. Просто не смогут проигнорировать. – Я нашел у него в кармане права, потом посмотрим, что за тип… - Где. Это был даже не вопрос, и Дэн почувствовал, что закипает, не смотря на все свое миролюбие. Этот тип, который вроде как считался его другом, отсиживался где-то три дня, явился внезапно в дикой ярости даже не поздоровавшись, и теперь требовал ответа так, словно Дэн был обязан предоставить ему полный отчет безо всяких возражений. - Твою мать, Роршах, - он очень старался сохранять спокойствие голоса и оставаться в рамках хоть каких-то приличий. – Ты бросил меня на три дня посреди дела, которое вроде как было важным, и сейчас, когда ты появляешься, тебя интересует только это? Где маньяк? Знаешь, мне почему-то совсем не хочется тебе отвечать. Наконец-то взвыла сирена – протяжно, как раненый зверь. Роршах, должно быть, нахмурился под маской, и Дэн почувствовал что-то вроде мстительного удовольствия. На сей раз все вышло по его. Все остались при своем, но вышло по его. И это было удивительно приятно, особенно учитывая, что они были напарниками и друзьями. - Если бы ты успел раньше полиции, ты бы его убил? – спросил он тихо, стараясь не трясти девушку слишком сильно. Роршах некоторое время молчал – он злился, Дэн знал это нутром – потом ответил: - Да. И это было словно точка в каком-то долгом споре. Охранник борделя, в очередной раз вылезший покурить из своего логова, уже спешил к ним с перекошенным лицом. Человека зовут Морган Пирс. Тридцать пять лет. Не женат. Привлекался за попытку изнасилования. Особая пометка – религиозный фанатик. Гнев Божий, страх Божий, Роршах очень хорошо представляет биографию. Он знает таких, способен читать по лицу. Неудачник. Нет работы. Нет карьеры. Нет девушки и уже, скорее всего, не будет. Гнев Божий и страх Божий, потому что так сложно признать, что сам – кусок дерьма и никому нет дела до твоих чувств. Придет Судный День и пожалеют все, а ты, праведник, вознесешься и сможешь позлорадствовать. Сможешь смотреть, как все горят и корчатся. Типично. Глупо. Отвратительно. Роршах, отвернувшись, жует гамбургер, который Дэниэл заказал на дом вместе с некоторым количеством другого истинно американского фастфуда. Завтра они снова выйдут на улицу. Снова вдвоем. Снова найдут что-нибудь, заслуживающее внимания. Снова столкнуться точками зрения. Все повторится опять, и опять, и опять. Только Озимандия предвидел декрет Кини. Только Озимандия уже снял маску и объединил себя в одно. Ни Дэниэл, ни Роршах этого не успеют. Ни Дэниэл, ни Роршах этого не захотят. Сейчас они обсуждают человека, который будет проповедовать в тюрьме и получит в бок заточку от сокамерника, которого достанут его проповеди. Роршаху нравятся гамбургеры и картошка фри. Он откусывает большой кусок и краем глаза смотрит на говорящего с набитым ртом Дэниэла. Смутное облегчение после кошмара все ещё с ним. Пока с ним.