Легенда о Морду

Половицы жалобно скрипят и проседают под её весом. Мерида усмехается, ей-то казалось, что не так уж она и располнела за эти годы. И остается лишь гадать, как пол в этой хибаре выдерживает кряжистого и рослого Морду… Сколько её не было в этом доме, скрытом в Шотландских лесах? Долго. Год… Больше? Воспоминания зыбки, как песок, как край обрыва перед бушующим морем. Песок этот просыпается сквозь её ладонь, и она лишь тщетно силится его удержать. Получается плохо. Год не было её в этом доме. И все же, как только ей позволили сесть на коня, она оседлала Ангуса и отправилась сюда. Она загнала бедного своего жеребца до пены, падающей с его влажных губ, до испарины, до обильно конского пота, которым, кажется, сама провоняла насквозь. Мерида мчалась, мчалась до самого Крэг-на-Дуна, а потом осторожно следовала за огнями. «Говорят, огни приведут тебя к твоей судьбе,» — рассказывала ей матушка, смеясь. В другой жизни, кажется, рассказывала. В счастливой жизни, скорее всего. Отец тогда был жив и было у него две ноги, сама Мерида не умела стрелять из лука, а у матушки не было глубоких морщин на идеальном, выточенным из камня будто, лице. И безжалостный Морду был лишь зверем. Она последовала за огоньками… и вот благодарность дома. Скрипучие половицы жалуются на нерадивую хозяйку. Впрочем, хорошей хозяйки из неё так и не получилось, как матушка не старалась. И теперь она собирает плоды своей нерадивости. Но и Морду нельзя назвать внимательным хозяином: петли на дверях стонут, и пылинки, красиво кружась на свету, медленно опускаются на деревянный пол. А пыли и так уже много. Пол вновь скрипит, но уже принимая вес хозяина хижины. Мерида позволяет себе улыбку. Кривоватую. Позабытую почти. Принцесса Данброха и вправду позабыла почти, каково это: улыбаться. Чтобы во весь рот, и орать от дикого счастья, и гнать во весь опор лошадь, и стрелять из лука, неизменно попадать в цель, и заправлять непослушные кудри за ухо, чтобы те не мешали целиться… Морду этот. Все Морду. Чтобы его боги прокляли и фейри забрали. — Зачем пришла? — спрашивает он. И она понимает — ждал. — Соскучилась, — говорит Мерида. За год многое происходит, меняется. Но Морду вот не изменился. Седины разве что больше на висках стало. Или она всегда была?.. Она не помнит, хотя и силится воскресить облик его, прежний, давнишний еще. Шрамы все же на лице остались, побелели разве что, почти с кожей слились. В глазах все та же муть полу-слепоты. Только походка не изменилась, та же прямая и широкая спина, не согбенная, как у многих старцев. Хотя Морду не так уж стар… И в разглядывании этом Мерида ловит себя на мысли о том, что соскучилась. Действительно соскучилась. В словах её нет ни капли лжи. — Тебя долго не было. Год, — говорит он, неспешно гуляя по хижине, разжигает очаг и ставит котелок на огонь. По комнате расползается тонкий запах наваристой похлебки. — Да, долго, — соглашается Мерида. — Но, знаешь ли, дела, — она махает рукой в сторону, туда, откуда прибыла, в сторону Данброха. — Надо было помочь брату. Не все ладно на наших землях. Неурожайный год выдался, — она морщится слегка. Врать ей не нравится. Не Морду. И отчего-то вспоминается первая их встреча. Не в животном его обличии, но в человечьем. Оказалось, не одно заклинание спало… Узнать его было легко, израненного, в шрамах. Она видела его на старинных фресках. Боялась, и где-то в глубине души восхищалась им… У Морду была сила десяти мужчин в медвежьем обличии, и троих — в человечьем. Он был силен и умен, не мудр, нет. Именно умен, чисто по-мужски, обладал умом воина. Оттого и выжил после всего случившегося. Один. В лесах. Пока Мерида не нашла и не нарушила привычный уклад его жизни. Морду часто ворчал на неё, словно старик, годившийся ей в отцы… Но в том и было дело, что стариком он не был. Шотландец. Крепкий, высеченный из нерушимого камня, гранита. Она оставалась с ним в этой хижинке многие и многие ночи подряд. Говорила матери, что отправлялась на охоту, а сама неслась в чащу к Морду. Мерида знала, что это неправильно, что это предательство почти… да что там почти, предательство чистой и воды и было. Но Морду рассказывал много. О прошлых временах, о своих братьях… Король без королевства. И она — королева, которой королевство не нужно… Забавно. А тартан у него серый. Не в клетку даже. Ничейный человек, без клана, без семьи… Каково это? Прошло много лет, но Морду помнит свое королевство, королевство его отца, которое ныне в руинах, и братьев своих помнит, чьи кости превратились в прах. Вся жизнь его, что на устах досужих людей превратилась в «Легенду о Морду», стояла перед его глазами ясно, как сейчас сама Мерида. А она сама тем временем тянется руками к тартану, а губами — к губам Морду. И знает она прекрасно, что шкура грязна, а сама она принцесса… Принцесса дикой варварской страны, где мужчины под стать родной негостеприимной и суровой земле. А Морду — король забытого королевства… пусть. Просто она скучала очень. И сейчас боится лишь одного: как бы не раздавил её сильный Морду, хотя и был он нежен сотни ночей до этой и будет сотни ночей после. — Так почему тебя так долго не было? — спрашивает Морду уже после, крепко прижимая её к себе. А Мерида дремлет, прикрыв глаза и склонив голову ему на грудь. И тянет её рассказать всю правду… но она молчит. — Ладно, не хочешь — не рассказывай, — смиряется он. Думает Мерида о том, как они похожи. Как черный и белый король на шахматной доске. Причудливая то игра — шахматы, науку игры в неё она так не постигла… Оба первенцы в королевских семьях. Сильные, любящие свободу. Только по-разному её понимающие. Морду видел свободу в единоличной власти, Мерида — в бесконечной охоте. Оба ошибки совершавшие. Разные ошибки. Похожие. Черный и белый король… — Я вернусь. Завтра. Или через день, — зачем-то говорит Мерида. Морду и так знает — вернется. И утром, на самой заре, выходит провожать её, помогает седлать Ангуса. А Мерида отчего-то спешит быстрее вскочить в седло и вернуться в Данброх. И повторяет все про себя, на распев, раз за разом легенду о Морду. Красивую и кровавую легенду. Её потомки помнить будут, через сто и двести лет. И жалеет Мерида лишь об одном… Жалеет, что для неё и её медвежонка, что этой ночью мирно спит в Данброхе, в этой легенде никогда не найдется места.