автор
Размер:
4 страницы, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
3 Нравится 2 Отзывы 2 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
«So hard to be there, when you need me, when you die» Сколько бы раз он ни умирал – он не мог умереть. Всю его жизнь бесконечную его кто-то пытался убить. Раду сам не понимал, почему он ещё жив. - Вы в рубашке родились, - шутил доктор, когда он приходил в себя и швы были зашиты. Но ему было совсем не до шуток. Покушения за покушениями, словно он танцевал со смертью каждый день танго. Одни ненавидели его красоту, других сжигала зависть к его успехам, иные молились о его смерти, всякий раз провожая адскими взглядами. Чем он заслужил такое, он даже не желал думать. Раньше – да, его волновала честь его имени, его семьи, его репутация и манеры. А сейчас манеры давно были ни к чёрту и с репутацией было всё из рук вон плохо. Он просто был собой, и это и единственное, что успокаивало во всей этой круговерти, в карусели, на которой за его спиной всегда сидела подруга-смерть. Когда он впервые почувствовал стрелу в спине, он думал, что последний раз видит кусок неба и стремительно приближающуюся землю. Но лёгкое не было проткнуто и жизненно важные органы не задеты. Потом его сразило, когда он шёл по улице – всё завертелось, и Раду не помнил ни падения, ни чего-то ещё, кроме расплывчатого лица врача. Отравление. Книжные страницы были пропитаны смертельным веществом – весьма хитрая уловка. Но в тот вечер он порядочно выпил и вместе с алкоголем исторгнул большую часть яда. После этого юноша уже понял, что это не единственный несчастный случай, и дальше будет больше. Дальше будет только хуже. Но вот насколько хуже – представлялось загадкой. Страх, смешанный с любопытством и горечью засели в нём, пропитав до основания. Его было так много, как его собственной крови. А стоило увидеть кровь на своих руках – Раду пришёл в панику. Не от вида, а от понимания, что кто-то нить за нитью, словно вырезая тонкими лезвиями, вытягивает из него жизнь. Но он успел замотать запястья, вовремя очнулся. Теперь прекрасный юноша уже не мог понять, чего именно в его балансировании между жизнью и смертью больше – то, что на него постоянно совершаются покушения, или того, что он всё время по счастливой случайности выбирается из этого хаоса живым? Он словно бродил по лабиринту с кандалами на руках, и каждый его шаг был слышен для противника-монстра, но и чей-то голос словно вёл его. Раду отчётливо порой мог расслышать отдельные звуки. Это напоминало бред сумасшедшего или последствия алкоголя, но он слышал. Тихий шелест губ, шёпот в абсолютной тишине дома, собственное имя и приятный невесомый запах, словно родной. Это напоминало ему тепло и заботу, чьи-то объятия, но он никак не мог вспомнить, чьи. Шагая по серым улочкам, под куполом ненастного неба, засунув руки в карманы пальто, он оставлял дороги и дома позади себя. Брызги разлетались на асфальт из луж под его ботинками. А из этих луж на него смотрел человек. Следил за каждым его действием. Призрачный и невесомый, словно табачный дым, он следовал за Раду. Юноша пытался докричаться до него, предупредить об опасности, и касался пальцами поверхности воды, словно желая выцарапать крышку гроба. Но ничего не выходило. Они находились по разным сторонам. Эта Мирче была недоступна. Призрак оставался в своём загробном мире, будто похороненный под землёй, и потому только, от недостатка воздуха, не мог докричаться. Раду не слышал и не видел его. Повернув за угол, он прирос к месту, не в силах убежать – глаза ослепили фары. Момент спустя жертва очередного покушения уже лежала на асфальте. Убийце некогда было проверить результат – поблизости оказалось больше людей, чем он рассчитывал, и потому машина сию же секунду скрылась, лишь немного прошипев от резкого поворота. Тело болело во многих местах, затылок кровоточил, а голоса слышались в смешанном гуле, заплывшие лица слились в бесформенное чёрное пятно. Сознание пришло позже. С пробуждением перед глазами предстали больничные стены, и Раду перевернулся на бок, завыв от боли. Когда же это всё закончится? Неопределённость тяготила больше, чем жизнь или смерть. И снова он легко отделался – на теле не было даже переломов. С перебинтованной головой и в больничной одежде, пациент в волнении, хромая, стал пробираться к выходу, надеясь, что его не станет никто искать. Не успел он ещё покинуть полутёмный коридор, как сзади кто-то стукнул по голове, уволочив бессознательного юношу за ноги туда, куда никто не вздумает явиться. Конечно, он не был образцовым гражданином, но чтобы настолько желать его смерти? В чём именно его вина? Пришёл в себя он от гудения в голове, будто кто-то неизвестный тряс его за плечи и пытался докричаться. Кто это был и почему спасал его – он не знал. Но, проморгавшись, понял, что находится в заброшенном доме, уже начавшем гореть. Кашляя от нехватки воздуха, Раду зашевелил пальцами рук, связанных за спиной, и, кое-как поднявшись на ноги, стал искать выход, пытаясь не сбиться на панику, не задрожать всем телом от ужаса. Только выбравшись, он заорал, что есть сил, и крик этот похож был на предсмертный стон раненого животного. Оглядевшись по сторонам, он кое-как заковылял в одну из них, на ходу пытаясь освободить свои руки, что в конце концов ему удалось. Ближайшие дни прошли в агонии и тоске, в муке жизни и холодном дыхании смерти в тот самый затылок, который ещё недавно кровоточил. И вкус кофе не мог избавить от вкуса крови на искусанных губах. Оставив деньги на столике, Раду брёл по улице. Шарф непослушно выбивался из пальто, соперничая с кудрями. И небо было такого знакомого цвета. Кто-то говорил, что именно этого цвета его глаза. Проклятое небо, притягивающее к себе сплошь одни неудачи. Печать, отметившая тело и душу, его судьбу, ставшую для него адом. Вернувшись домой, он включил свет, не собираясь выключать его даже ночью, хотя и понимая абсурдность такой осторожности. Его не спасёт наличие света, если его захотят убить снова. Усмехнувшись своей мысли, Раду глотнул побольше успокоительного и уснул прямо в одежде на кровати. Но вечно оставаться взаперти, в четырёх стенах он не мог. В следующий раз, когда он вышел из дома, он снова не видел лица того, кто столкнул его с лестницы. Распластавшись, как избитая поломанная кукла на холодном плиточном полу, Раду лежал, пока его не нашли. Но и тогда противное пиканье приборов вывело его из состояния сна. Снова. Он снова был жив. И лить слёзы было глупо и не было сил. Спасением это было или проклятьем – Раду сам не мог понять. Тело болело, но, как говорил доктор, на которого он даже не смотрел, пострадало не так сильно, как то обычно с людьми случается. Сломал бы шею – и летальный исход. А здесь… Раду словно кто оберегал. Стекло зеркала в водных брызгах словно было чем-то заляпано – чужими отпечатками пальцев. И никаких следов постороннего присутствия. Вот только сквозь все иные шумы юноше по-прежнему мерещился голос. Голос принадлежал мужчине. Большего понять он не мог. Они оба страдали – лишь это было ясно. Мирча желал прорваться к нему, укутать, как в плед, в свои надёжные объятия, в которых никто не посмеет покуситься на жизнь брата. Бесполезно. Едва несчастный искалеченный парень переступил порог больницы, его злоключения продолжились. И продолжились бы, даже если бы он остался там. Неугомонный убийца позволял только восстановить силы настолько, чтобы Раду хотя бы сумел почувствовать новую боль. Бесконечные пытки не прекращались. И куда идти, куда сбежать из этого мира – он не знал. Это было неизбежно, также неизбежно, как всякий раз он оставался жив. Словно его перетягивали из стороны в сторону за рукава давно смирительной рубашки. Чтобы хоть как-то забить свои мысли, переключить внимание с этого преследования, Раду пустился в толпу событий, заставляя себя общаться, быть на виду, ходить в кино и театры, застревать в кафе и затевать знакомства, создавать себе иллюзию движущейся жизни. Но стоило лишь выбраться из тисков очередного дня, как состояние обречённости возвращалось к нему. Сжимая ручку зонта обеими руками, Раду шлёпал по лужам, ёжась от холодного пронизывающего ветра. В каждой капле дождя было что-то знакомое, и когда одна из них соскользнула с верхушки зонта, юноше показалось, что он различил чей-то глаз. Стряхнув капли с зонта, он вошёл в книжный магазин, из которого сразу пахнуло теплом, и стал гулять между полок, то одну книгу беря в руки, то другую. Разные обложки и шрифт смотрели на него, иные миры взывали к нему своими буквами, но Раду не успел оценить всей их прелести – сзади неслышно подошла зловещая фигура, сжав пальцы на его горле и начав душить. А после и вовсе холодные струны впились в его кожу, разрезая – убийца подготовился наверняка, и толчки локтями и судорожные взмахи руками совсем не помогали спастись. Неужели теперь – всё? Раду стонал, всхлипывая и задыхаясь, но почти тут же испустил дух. На приглушённые звуки подоспели посетители, но увидели только юношу, прислонённого к одной из книжных полок с кровью на шее и ладонях, которыми он пытался защититься. Крики наполнили магазин, многие стали сбегать, не смотря на дождь. Когда спустя время прибыл доктор, полицейский уже сообщил, что потерпевший мёртв. Осмотрев бесчувственного Раду, падавшего в его руки, пощупав пульс на висящей руке в полнейшей тишине собравшихся свидетелей, доктор обернулся ко всем: - Нет. Он жив. Голос звучал с сомнением – по всему казалось, доктор сам не понимает, как такое возможно. И всё же, это было так. Ни говорить, ни есть Раду, когда очнулся, не мог. Горло было перебинтовано, и что там под бинтами – ни понять, ни увидеть было нельзя. Пошевелив кончиками пальцев, он понял, что жив. После смерти он бы не увидел и ставший уже знакомым потолок. Это стало его вторым домом. Первым была могила, в которую он никак не мог угодить. Вместо боли и страха уже появлялась сжигающая ненависть ко всему разом. Если его так сильно желали убить, почему же он не умирал? А если не могли привести свой замысел до конца в исполнение, почему каждый раз всё равно покушались? Говорить он ещё не мог, потому писал свои показания на бумаге. Он писал, а перед глазами была кровь на пальцах и верёвки на запястьях – каждая его смерть преследовала его, каждая наложила отпечаток и он жил с ней, как сумасшедший живёт со всеми своими личностями. Круги под глазами не проходили от бесконечно бессонных ночей. Он не знал, как попросить у сидящего его напротив полицейского пистолет, чтоб застрелиться, но выход нашёлся сам: доктор попросил присмотреть за постоянным пациентом, и ночью, когда страж порядка уснул, а пистолет лежал на тумбочке, Раду встал с койки, опустив на холодный пол босые ноги. Он знал, как обращаться с оружием. На секунду мысль мелькнула у него – убить своего убийцу, раз теперь у него есть оружие. Но сможет ли он тогда выбраться из круговерти своих неоконченных смертей, или это карма, его клеймо? Выйдя из палаты, юноша двинулся вдоль коридора и застыл у окна, всматриваясь в ночь. На мокром от дождя окне он видел лицо. Похожее на него, но более мужественное и вместе с тем спокойное, окутанное дымкой потусторонней безмятежности, ангельское изваяние, но от которого мурашки бежали по коже. Раду дрожал, как в лихорадке. Он не знал, кто это, но отчего-то знал, что только этот человек может спасти его. А потом в ночи что-то блеснуло, и Раду выстрелил наугад, пробив пулей окно, а в следующий миг побежав прочь, но и тут пуля угодила ему в висок, прострелив навылет, забрызгав стены больницы и пол. На шум выбежали пациенты и полицейский, сюда же подоспел доктор, приподнимая с пола в который раз ослабевшее тело. Раду умирал – это было видно не столько по физическим признакам, с каждым днём искажавшим его лицо и тело, как по душевным мукам и тревогам, по страху и ненависти ко всему живому и мёртвому. Полицейский убежал на улицу, надеясь заметить хоть какие-то следы. А доктор распахнул глаза, шокированный, и лишь минуты спустя побелевшими губами вымолвил: - Он жив… В бреду Раду даже не метался, а только произносил чьё-то имя, которого, когда придёт в себя, он не вспомнит. Имя Мирчи. Сейчас он сидел на мокрой холодной земле на коленях, солнце светило ему в макушку, но согреть от потери не могло. Как не грело пальто на его плечах. Мирча который час сидел возле могилы, смотря на ничего не выражающую плиту. Имя, дата рождения и смерти – всё, что там было. И свежие цветы возле. А в мыслях всё ещё был образ, к которому он беспрестанно взывал, с потерей которого он так и не сумел, и никогда не сумеет смириться. Душа Раду не могла быть спокойна, не находила себе пристанища, постоянно зовущаяся им, призываемая на землю, душа без оболочки, которую нельзя было обнять. Мирча не мог простить себе смерти брата, не мог выдворить из памяти всегда свежее воспоминание. Не мог и не хотел. Это был его личный, собственный призрак, что будет преследовать его всю жизнь и от которого он не пожелает избавиться, даже если это избавит его от боли и принесёт забвение.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.