Как Курякин женился.

      …Илья медленно переводит взгляд с мельтешащего перед ним Соло на настенные часы. Тот, поправив воротник безупречно белой рубашки, все же сел, буравя притворно-доброжелательным взглядом Курякина, который, в свою очередь, вжался в несчастное кресло всем телом, намереваясь уйти от разговора. Но как-то не получилось. Каждый его вздох, взмах ресницами, удар пальцев о подлокотник, словно кричало: «Эй, ковбой, нам нужно серьезно поговорить» — Я собираюсь сделать предложение, — начинает он, и тут же, в общем-то, и заканчивает, опустошая свой бокал полностью, — Габи.       Илью очень долгое время мучило ощущение неправильности того, что с ним происходит, и он намеревался поделиться своими мыслями с другом, надеясь на его поддержку и понимание. Но, поднимая взгляд, он видит лишь удивленное и строгое лицо Соло, и ему сразу становится еще больше не по себе. Американец, подскочив с кушетки чересчур резко, указывает на дверь, растянув на губах улыбку. — Удачи. — Ты меня прогоняешь? — КГБшник, поднимаясь с кресла, небрежно ставит бокал на столик, от чего тот угрожающе звякает, а недопитый скотч разливается по поверхности. — А ты ждешь чего-то е..       Не успевает Соло закончить фразу, как Курякин выплевывает короткое «да», и, сдвинув брови, делает маленький шаг навстречу.       Горячее молчание на несколько безумно длинных секунд словно обжигает каждый участок кожи. Курякин огорчен тем, как именно на такую, казалось бы, радостную новость, реагирует его лучший друг, напарник, в конце концов. Внезапно быстро и неожиданно Соло оказывается прямо перед ним, и Илья позволяет себе смотреть на него непонимающим взглядом, но почему-то отвлекается от сверления глазами его приторно-слащавого лица и чуть опускает взгляд, пытаясь оценить обстановку, в которой он находится. Он ненароком обращает внимание на подбородок Наполеона, ненавязчиво смотрит на губы напарника, что тот расценивает как-то по-своему. Американец оказывается в непозволительной близости от Ильи, и он, сам того не осознавая, делает еще шаг. С каждой секундой — все ближе и ближе, и Курякин где-то там, глубоко внутри, понимает, к чему все идет, но почему-то не может пошевелить даже пальцем, хотя отчетливо осознает, что правую его руку слегка потрясывает.       Он уже видел этот плотоядный взгляд и раньше, и Илье от этого знания как-то легче не становится. Недосказанность все больше нависает над ними, и Курякин осознает, что попался. Он ощущает, как властно сжалась рука Соло на его затылке, как чужие жаркие, мягкие и податливые губы прижались к его, слегка пересохшим от странного волнения.       Ощущение, будто весь воздух из его легких выбили, сопровождалось мучительно-нарастающим чувством в паху, и, едва приоткрыв рот, Илья испускает едва слышимый стон, а затем, приоткрыв глаза, видит перед собой лицо Соло. Отлаженными движениями Курякин легко разворачивает и, схватив своего напарника за грудки, с силой швыряет в стену за собой, и, занося руку для удара, ощущает усилившуюся дрожь во всем теле. С нарастающей ненавистью Илья бьет Наполеона по лицу, явственно ощущая, что его гнев не становится меньше, и с досадой наблюдает за тем, как Соло, уворачиваясь от удара, затем потирает свою скулу.       По-прежнему сжимая другой рукой рубашку американца, Илья наотмашь бьет еще раз, а затем, схватив его за подбородок, вглядывается в лицо Наполеона, и встречает лишь тот же тяжелый взгляд. Грудную клетку Соло распирает от громких вдохов, и рукой Курякин ощущает это. Он буквально чувствует, как могучая грудь ковбоя сбивчиво поднимается и опускается, и рука, удерживающая его на месте, начинает дрожать все сильнее. Прижимая своего напарника к стене все с большей силой, он впивается в губы Соло, слегка горьковатые после выпитого им скотча, призывно раскрывающиеся при каждом проникновении языка Ильи. Ноги будто наливаются свинцом, и, прильнув к Наполеону всем телом, Курякин ощущает, как неконтролируемая дрожь разливается по всему телу, как вдруг Соло разрывает поцелуй, и с силой бьет коленом в живот, а затем толкает его от себя, и идет следом, расстегивая верхние пуговицы своей рубашки.       Русский с удивленным лицом наблюдает за Наполеоном, не давая себе отчета в том, что происходит: его ребро болит, ибо он наткнулся на самый край столика, и, отодвигаясь все дальше и дальше от надвигающегося американца, он с смятением в глазах оглядывается назад, к двери, словно ища пути к отступлению.       Однако, он становился все ближе и ближе, и, нависнув над Ильей, Соло присел на колени перед ним, расставив ноги по обе стороны от Курякина, на что тот лишь издал какой-то нечленораздельный звук. Чересчур влажный, требовательный и страстный поцелуй заставил его перестать думать о чем угодно, кроме как о губах Соло, о руках Соло, что, разорвав рубашку Курякина, бесстыдно блуждали по его мокрому от пота телу, небрежно касались его сосков, спускались все ниже и ниже. Он ощущал его везде: он терзал своим горячим, проворным языком мочку его уха, оставлял горящие засосы на шее, сжимал ширинку его штанов, и Илья с каждой секундой все больше осознавал, что его член становится все тверже и тверже, упираясь в зад Соло, от чего ему становилось неловко и стыдно, и оттого русский выжидающе смотрел на Наполеона, которого, казалось, это нисколько не смущало. Напротив, Соло, самодовольно ухмыльнувшись, резкими движениями начал освобождать своего друга от такой бесполезной вещи, как штаны, и, справившись с первоочередной задачей, обхватил член, сочившийся смазкой, своей рукой, и едва сдавил. — Что..ты..делаешь.., — почти шепотом выдавил из себя Илья, словно боясь, что кто-то услышит их, и, покраснев, сжал свои губы, прерывая поцелуй, который, казалось, длился уже целую вечность. Соло, смотря прямо в глаза Курякину, спускался все ниже и ниже, двигая рукой по возбужденному члену русского. — Для топ-агента КГБ ты чересчур недогадливый, — с этими словами Соло взял его целиком, отчего Илья судорожно замер.       Сдавленный стон вырвался из его искусанных губ, и, казалось, что он разучился дышать: мозг вообще отказывался зацикливаться на чем-то, кроме губ Соло, что плотно обхватили его член, языка Соло, что вытворял такое, из-за чего Курякин, прикрыв глаза, лишь обхватил Наполеона за волосы и сбивчиво дышал. Он то вдыхал слишком часто, то чуть не задыхался.       Мучительно долго тянулась эта сладостная пытка, терзавшая его внутренности, заставлявшая его буквально трепетать, хрипло стонать и обхватывать волосы американца все сильнее и сильнее.       Постепенно все это сливалось в один большой ком удовольствия, и Илья, болезненно напрягаясь, ощущал то, что разрядка была все ближе и ближе, как вдруг Соло снова навис над его лицом, и впился своими припухшими, скользкими от смазки губами в раскрытый рот Курякина, и тот с жадностью поцеловал его в ответ.       Демонстративно отстранившись, Наполеон, смотря прямо в глаза другу, облизал указательный и средний пальцы, и медленно протолкнул их внутрь русского, от чего тот попятился назад.       Наполеон, медленно растягивая Илью, ласкал головку его члена языком, вырисовывая замысловатые узоры, то вбирая его целиком, то водя по нему лишь губами, что заставляло Курякина сжимать ножки стола, чтобы унять дрожь в руках. Все это возбуждало его настолько, что он и вовсе не знал, куда ему деваться от переполнявших его чувств и ощущений.       Соло внезапно отстранился и медленно расстегнул оставшиеся пуговицы на своей рубашке, аккуратно стянул рукава, и, сложив ее, бросил на спинку кресла, а затем расправился и со штанами. Илья покраснел так, как не покраснела бы даже школьница перед своим первым сексом. Все также невозмутимо, потянувшись за поцелуем от большевика, Соло усадил его сверху и приставил свой член к кольцу его ануса, а затем начал медленно входить, одной рукой обняв Илью за шею, а другой — притягивая его за бедра. Вдыхая его острый запах, он буквально забывался, проталкиваясь внутрь пульсирующего, горячего и неимоверно узкого Курякина.       Большевик замер на месте, привыкая к новым ощущениям, и, спустя несколько секунд спокойствия, сам начал насаживаться на Соло. Член его терся о пресс американца, скользя по почти идеальным, напряженным кубикам пресса, но этого было недостаточно. Обхватив свой член рукой, он привычными движениями ласкал тонкую кожу, постепенно наращивая темп и насаживаясь все сильнее, едва сдерживая рваные стоны. Илья, чувствуя, как Наполеон отнял его руку от члена, ощутил прикосновение скользкой от смазки руки Соло, и то, как он прижимает его к своему торсу, умело ласкает головку пальцами, медленно, но верно подходил к разрядке.       Прижатый к телу ковбоя, он едва мог пошевелиться, и, блаженно прикрыв глаза, наслаждался сокращением своих мышц, тем, как Нап находился буквально везде, и практически растворился в нем, чувствуя его всепоглощающее присутствие. Его срывающийся, низкий голос обжигающе ясно для Ильи щекотал кожу, и Курякин, находясь уже почти на пределе, с трудом разбирал то, что где-то там, вне водоворота его собственных пытается донести до него американец. - Я думаю, стоит подождать, - глубоко вздохнув, Соло чувственными, но все же грубыми толчками вбивался в податливое тело Ильи. Сжав его до невозможного возбужденный член, от чего большевик тут же с протяжным, гортанным стоном кончил, американец закончил свою мысль. - Со свадьбой подождать, не думаешь?       Курякин не мог думать ни о чем, кроме того, что сейчас в его заднице, возможно, самый потрясающий член, который только мог бы быть за тем самым железным занавесом, и, ощущая то, как внутри него начала разливаться теплота, он, собравшись с мыслями и тяжело сглотнув, прижал Наполеона к себе. - Ты чертовски прав, ковбой.