Рыжий лис, чёрный лис

      Американец спал. После падения из самолёта. Без парашюта. У Ильи до сих пор пальцы сводило от нервного напряжения, хотя он-то падал как раз с парашютом и морально был готов раскрыть его на критической высоте, даже не догнав американца. Когда рухнули у самой кромки воды, думал, идти так и придётся — с намертво замотавшимся вокруг него Соло, еле отцепил. Поставил на ноги, встряхнул, возвращая голубым глазам осмысленный взгляд, и поручил собрать парашют. С моря надвигалась гроза: пока ещё далёкая чёрная, с рваными краями стена дождя, низкий угрожающий рокот и порывы ледяного ветра — некогда было рассиживаться и переживать.       Стемнело в считанные минуты — они едва успели найти в прибрежных скалах крохотную пещеру, натаскать веток от чахлого кустарника и, как выразился оживший Соло, «свить гнёздышко» из парашютного шёлка, потом забились, как лисы в барсучью нору, — и на камни обрушились потоки воды. Внутри оказалось так мало места, что быть гордым и замёрзшим можно было только снаружи. Гордых не нашлось.       Соло закутался в шёлк, приткнулся к Илье и, к счастью, больше не ёрзал. За раскатами грома и усилившимся гулом ливня расслышать что-либо даже в пещере было невозможно, но Илья чувствовал тёплое дыхание на щеке: медленное, редкое — дыхание спящего. Как ему это удаётся? Лежать жёстко, вокруг шумно, в крови кипят отголоски затяжного прыжка и гнусной выходки летунов — настало ведь самое время переживать!       Чей приказ они выполняли? Не в первый же раз летали с этой парой англичан — почему именно сегодня? Одно предположение хуже другого: или пилота со штурманом завербовали и, значит, всё это время они сливали информацию на сторону, или же приказ о ликвидации поступил от официального начальства — совместного, если хотели убрать обоих агентов, или американского, если только Курякина, а ковбоя штурман вытолкнул из самолёта по чистой случайности. Пилот к тому моменту уже болтался на ремнях с пулей в башке, самолёт качнуло, вот и… Ну нет: собирались бы ликвидировать русского — приказ бы отдали американцу. Значит, они пока заодно, хоть об этом можно не беспокоиться, остальные предположения обсудят и будут решать утром — Соло прав, нужно отдохнуть.       Гул шторма, холод и жёсткие ветки в качестве постели для агента КГБ — не проблема, бывало и хуже, здесь хоть есть целый парашют, и с одного бока греет американец. В пещере безопасно, летуны мертвы, по всем подсчётам выходило, что до материка добраться успели — не на острове, выберутся. Илья глубоко вздохнул, закрыл глаза и постарался больше не думать.       — Мне задувает в спину, — пробормотал Соло. — Ты не будешь возражать, если мы повернёмся, чтобы…       — В спину задувало мне?       — …задувало в ноги.       — Места мало, — буркнул Илья, — я с согнутыми ногами не могу спать.       Не говоря уж о том, как этим ногам досталось при падении… Американец тихо вздохнул. Илья вздохнул совсем неприметно: околеет в своей пижонской рубашке и не менее пижонском жилете — отдал бы ему куртку, если бы она не осталась там же, где и пиджак, в самолёте, затонувшем за рифами. Но не отдавать же свитер. Если бы не гроза, если бы вокруг не был сплошной камень — даже через ветки и свёрнутую в несколько раз полупрозрачную материю пробиралось леденящее дыхание скал, но от ветра плотная ткань защитить должна была. Илья завозился, вытягивая из-под себя складки шёлка — с его стороны каким-то образом оказалась большая часть, наверное, сбили, пока вползали, — собрал охапкой и перегнулся через Соло, пытаясь распределить струящуюся ткань равномернее. Соло, повернувшись на спину, тихо ждал, как хороший мальчик, пока «мамочка» подоткнёт ему «одеяло». Теперь они лежали не в «гнезде», а в чём-то вроде кокона — должно стать теплее.       — Всё? — уточнил Илья, приподнимаясь. — Так лучше?       — Так — лучше, — подтвердил Соло. На сумрачном фоне неба, клубящегося чёрными перекатами туч, в густой тьме пещеры виднелись только очертания его лица — острый кончик носа, изгиб скулы и длинные ресницы. Что-то было не так в этих ресницах, в направлении взгляда, но что… в темноте разобрать не получалось. Голос звучал ровно и подозрительно беспечно: — Так гораздо лучше.       Чёрт знает, что на уме у этого американца. Нахмурившись, Илья попытался сползти на своё место — и не смог: одна рука Соло держала его за свитер, другая — за ремень. Не крепко — почти символически, но почему-то Илья остался на месте и удивлённо всмотрелся в тёмные ресницы. И что, собственно, дальше?       А дальше ничего не было. Вдалеке приглушённо рокотал гром, в нескончаемый гул сливались грохот волн с шелестом ливня, холодный ветер наполнял пещеру сыростью и горьким запахом моря. Соло не двигался, не разжимал пальцы, ресницы чуть подрагивали, когда он моргал, но больше ничего не происходило.       — Предлагаешь мне лечь здесь? — Илья ослабил руки, на пробу демонстративно устраиваясь на диафрагме американца.       — Почему бы… — просипел Соло, — и нет?       Не сказать, что прозвучало неожиданно… но щёки обдало жаром. Илья снова приподнялся на руках, возвращая ему возможность дышать — и остался над ним, чувствуя цепкие холодные пальцы, забирающиеся под свитер, и как они тянут из штанов майку. Деловито, настойчиво, начиная с боков, из-под пряжки ремня, сзади, сантиметр за сантиметром, потянули вверх — лёгкий парашютный шёлк прохладно скользнул по голой пояснице, вместе с уютной вязаной шерстью накрыл лицо — Илья пригнул голову, помогая высвободить себя, поочерёдно выпутал руки и непроизвольно вздрогнул от ледяного касания на плечах. Ладони американца, отслеживая бугрящиеся от напряжения мышцы, прошлись до тонкой кожи на сгибах локтей, вернулись наверх — обвели грудь плавными массирующими кругами, согреваясь и согревая, едва касаясь густой поросли ниже ключиц, до щекотки и нервной дрожи, — обтекли шею, прослеживая выступающие позвонки. Зарылись в короткие волосы, сжали, массируя потеплевшими большими пальцами основание черепа — от шеи по всему телу разливалась вязкая сладкая истома, заставляющая сердце сбиваться с ритма.       Когда Соло еле заметно потянул на себя, стало даже как будто немного легче и проще: почему бы и нет? Хорошо, действительно, почему бы и нет… Илья опустился на один локоть, нащупал пуговицы жилета, высвободил нижнюю из петельки — вторую, третью… Соло глубоко вздохнул — в темноте даже показалось, что улыбается. Показалось. В полумраке по-прежнему хорошо было видно только кончик носа, разделённый небольшой ямкой надвое, как у лисицы, кота или ещё какого животного.       Пятая… Закончив с жилетом, Илья устроил ладонь на крепком животе Соло — нашёл пальцами крохотную гладкую пуговицу рубашки — и медленно двинулся по нему вверх, аккуратно расстёгивая каждую по очереди, одну за другой.       Непонятно, что с ним делать дальше. То есть он, конечно, приблизительно представлял, что можно сделать с наглым самоуверенным американцем, загнавшим их в невообразимо дикую ситуацию, но с утра этот самый американец понадобится ему активным и собранным, значит, скудные представления гэбэшника тут не подходят, а другим взяться было неоткуда.       …И последняя — воротник. Нерасстёгнутыми остались только рукава.       — В губы целоваться не будем, — рассудительно проговорил Соло, поворачиваясь к нему.       Илья аж застыл, растерянно хлопая глазами — вообще-то, он и так не собирался с ним… наверное… никак, тем более вот как он сказал! И зачем тогда повернулся — они же теперь слишком близко, настолько близко, что почти… Соло придвинулся вплотную, обхватив его рукой через спину, раздвоенный кончик носа коснулся носа Ильи — это было странно и, пожалуй, приятно — Илья потянулся к нему, хотелось ещё раз, только ближе — потёрся носом, ловя сбивчивое дыхание, и нашёл ртом тонкие губы, открывшиеся ему навстречу.       Всё было не таким: плоская мускулистая грудь, крепкие мышцы, широкие кости, шершавый от дневной щетины квадратный подбородок, и целовался тоже — хорошие девочки так не целуются. Но Соло — уж точно не хорошая девочка. Сильный гибкий язык обвил язык Ильи, толкнулся в рот, заставив пустить «на свою территорию» — некоторое время Илья непривычно и неумело отвечал, потерявшись в прикосновениях рук. Крепкие ладони гладили по спине, по плечам и груди, оплетали шею — становилось так хорошо, что хотелось раствориться в тёплых касаниях, в растекающихся по коже искрах, слушать, как сладко и жарко сжимается сердце, и чтобы это не прекращалось… Когда американец полез глубже, чем следовало, в голове немного прояснилось. Илья отстранился, надавил, переворачивая его на спину, потянул рубашку с плеч. Соло позволял себя раздевать и не беспокоился, даже когда руки остались в по-прежнему застёгнутых рукавах, — послушно лежал со стянутыми под спиной запястьями. Пришлось напомнить себе, что утром американец нужен активным, что гэбэшные представления о гомосексуальных связях им сегодня никак не подойдут, даже чуть-чуть, тем более со связанным американцем — и расстегнуть манжеты. Освободив руки, Соло дёрнул пряжку его ремня, пуговицу, молнию — бесцеремонно стянул штаны с бёдер, отработанными движениями точно так же полуразделся сам и, взяв Илью за локоть, потянул на себя. О, прекрасно, ковбойские привычки в истинном виде — как в коровнике: в ботинках и со спущенными штанами…       Под шёлком от их возни становилось жарко, душно и влажно, на коже выступила испарина, Илья навалился сверху — от давления между ними в глазах поплыли мутные круги — толкнул животом, Соло выгнулся навстречу. Постепенно подстроились к ритму друг друга — в принципе, было похоже на секс, только слабее, но куда им торопиться, впереди вся ночь…       Ладони американца, вначале мягким давлением на спину подсказывавшие, как двигаться, скользнули с поясницы, нашли в темноте руки Ильи и требовательно пробрались под них. Значит, вот что ему нравится — ну ладно… Пальцы переплелись, Илья стиснул их до боли, с силой завёл под растрёпанный кудрявый затылок, толкнулся сильнее, вдавливая Соло в жёсткие ветки на полу. Вжался ртом в приоткрытые губы, прихватил зубами, проник языком, почти повторяя им движения тела. Возможностей освоить искусство поцелуя у советского гэбэшника было не много, в отличие от американского смазливого Казановы, но кто-то весь вечер нарывался, чтобы его жёстко поимели, без всякого искусства, а это Илья мог — конечно, в пределах разумного.       Соло дёрнулся под ним, выгнулся, на пару мгновений замер, тяжело дыша ему в щёку, и расслабленно обмяк — на животе стало совсем мокро и горячо. Остановившись, Илья выпустил его пальцы и неуверенно приподнялся на руках. Додумать, куда отправляются те, кто не успел, помешал Соло.       — Дай я, — хрипловато предложил он и, придержав под шею, повернул его на спину. Обтёрся шёлком, вытянулся рядом и ещё раз показал, как нужно целоваться. Горячие влажные губы коснулись таких же, немного припухших и саднящих от мелких царапин о щетину, осторожно надавили, словно спрашивая: «Можно?».       Можно… Чего уж теперь. Илья поддался, впуская его, подстроился под его движения, доверяя и не сопротивляясь прикосновениям. Американская шаловливая лапа пробралась между ног, погладила нежную кожу, наконец, обхватила и медленно двинулась вверх, вниз и снова вверх, постепенно набирая темп, доводя до состояния «искры из глаз» — и замедляя. Снова быстрее… и снова медленнее. Илья бы сказал всё, что думает по этому поводу, если бы рот не был постоянно занят ласковым умелым языком, старательно отвлекавшим внимание, когда рука Соло так невовремя останавливалась. Позволил бы уже успокоиться, и пусть тогда делает с ним всё, что хочет — нет ведь, издевается и не скрывает. Какой-то особо изощрённый вид пытки — ему всё-таки приказали избавиться от русского, и он решил сделать это по-своему…       Болезненный спазм и эйфория пришли уже словно в полусне — всё тело затопило волной томной слабости, Илья с трудом разлепил глаза, нашёл в непроглядной тьме Соло, подгрёб к себе — и, повернувшись вместе с ним на бок, отключился.       Снаружи накрапывал мелкий дождь, небо затянула серая предрассветная хмарь, накатами разносился шум прибоя. В ворохе парашютного шёлка снова было холодно и неуютно: Соло рядом не оказалось. Илья сонно потёр глаза и, приподнявшись, осмотрел пещеру — спрятаться тут негде, значит, куда-то ушёл. Хотелось есть и пить, но еды у них с собой не было, а вода… вот она, полно. Выпутавшись из складок, Илья подтянул штаны, ползком добрался до входа, поискал стекающий по камням ручеёк и долго с наслаждением пил, собирая в ладонь по глотку. Потом заполз обратно и принялся искать свитер. Вначале нашёл мятый жилет, следом рубашку Соло — затем вернулся и он сам: пещеру заслонило тенью, и американец, лязгая зубами, нырнул в остывшую «постель». Чёрт с ним, со свитером. Илья опустился рядом и притянул мокрое продрогшее тело спиной к себе. Небо уже достаточно посветлело, чтобы даже в полумраке пещеры стали заметны крупные причудливые пятна синяков, украшавших смуглую кожу пониже тёмных кудрей — вся шея и наверняка вся спина тоже расписана. Сам виноват… выбрал, когда приставать к гэбэшнику — на камнях и ветках…       — Скоро пойдём, — еле сдерживая дрожь, проговорил Соло. — Дождь заканчивается — как рассветёт, нужно отсюда выбираться к людям. Вернёмся к выполнению задания или поищем, кому сказать «спасибо»?       — К заданию. Может оказаться, что это одно и то же направление.       Соло кивнул, тускло поблёскивающие завитки качнулись, уронив на кожу мелкую россыпь капель. Илья чуть сдвинулся и прижался губами и носом к мокрому слабо пахнущему вчерашним одеколоном виску.       — А если окажется, что на нас открыли охоту? — уточнил Соло, слегка оборачиваясь.       — Не сезон, — пробормотал Илья, медленно и обстоятельно сплетая его пальцы со своими, — …для охоты на лис.       Соло усмехнулся и, пригревшись, опустил голову на подставленное плечо.