Панк-рокеры тоже болеют

Соорудив кокон из одеяла, Майкл сильнее укутался в него и устроился на диване в гостиной перед телевизором. А пришел он сюда не потому, что вдруг захотелось посмотреть фильм или какую-то передачу, просто ему надоело сидеть в своей комнате, и он решил таким образом развеяться. А при его самочувствии это – большее, что он смог сделать. Бессмысленно уставившись в экран, Майкл пытался понять, что же он смотрит, но спустя пару минут телевизор начал его раздражать, и он выключил его. В комнате повисла тишина. Хотя не только в комнате, а во всем доме, который они арендовали. Майкл был абсолютно один, и это его нервировало. Хотя полчаса назад его нервировало присутствие Люка, и он буквально выгнал того. Перемена настроения – сопутствующая «функция» при болезни Клиффорда. Тишина вскоре была прервана громким чихом Майкла. - Не ну ебаный пиздец, – прохрипел гитарист, вытирая нос. – Сколько это будет продолжаться? В доме раздался телефонный звонок, но Майкл проигнорировал его, и вскоре телефон затих. - А кто-то сейчас на Гавайях развлекается, – пробубнел в тишину Майкл и, вздохнув, добавил: – И без меня. Клиффорд оглядел комнату и, найдя себе слушателя в лице игрушки Люка, продолжил свой монолог. - Вот скажи мне, почему так несправедлива жизнь? – устремив взгляд в игрушечные глаза пингвина, пробормотал Майкл. – Я ведь слежу за своим здоровьем больше всех, а в итоге сейчас страдаю. Что ты говоришь? Что? Ну, подумаешь, сразу 3 большие порции мороженого съел. Это не страшно. Приступ кашля прервал Майкла. - Ебаный кашель, – наконец откашлявшись, выдохнул Майкл и вновь посмотрел на пингвина. – Что смотришь? Ах да, мы не договорили. Что ты еще вспомнил? Холодный душ ночью? Я тогда просто хотел охладиться. Да, и именно поэтому я пошел потом голый на балкон. А ты догадливый. Клифф взял градусник со столика и зажал его подмышкой. - Хватит на меня так смотреть, – прошипел Майкл в сторону пингвина. – Я не идиот. Я должен был заболеть. Ты не знаешь, зачем я это делаю, так что молчи, глупое животное. Ах, знаешь? Ну, говори же. Смелее. Что? Я хотел, чтобы Калум не ехал на Гавайи? Пфф, что за бред. Хорошо-хорошо, ты угадал. Раз ты знаешь это, почему ты говоришь, что я идиот? Почему я не сказал Калуму, чтобы он остался со мной? Майкл замолчал. Когда градусник пропищал, гитарист достал его и взглянул на табло, которое показывало 38,5. - За-еб-ись, – хрипло пропел Клиффорд. Взяв таблетку, он скривил лицо, но все же проглотил ее. – Это отвратительно, пингви. Никогда не болей. Лекарства – это самая ужасная вещь. Что ты там опять бормочешь? Ах да, я не ответил на твой вопрос. Хорошо, ты прав. Я идиот, и поэтому не сказал. Не мог я просто сказать «Калум, не уезжай. Я хочу, чтобы ты был со мной». Это не в моих правилах. Нет, это не гордость, глупое животное. Это…это… Майкл вновь замолчал. Теперь ему стало жарко, и он выпутался из одеяла. Он попытался встать, но голова закружилась, и Клиффорд плюхнулся обратно на диван. - Хорошо, может ты опять прав, и это гордость. Моя гордость всегда действует против меня, – Майкл закрыл глаза. – Как думаешь, он любит меня так же сильно, как я его? Я знаю, что он постоянно говорит мне это. Но можно говорить одно, а думать – другое. Я тоже постоянно говорю ему, что люблю, хотя на самом деле люблю его еще сильнее. Я не могу представить жизнь без него. Я так сильно люблю его, что словами это точно не показать. Просто нет такого слова. О Господи, дожил, несу какую-то ванильную чушь. Гребанный Худ, до чего ты меня доводишь. У Майкла начался озноб, и он вновь зарылся в одеяло. - Хотя знаешь, я все же счастлив. Честно. Я не знаю, как это объяснить. Когда мы вместе, я хочу остановить время. Когда он прикасается ко мне, меня словно током прошибает. А его поцелуи…ммм, если бы ты мог понять, – на лице Клиффорда появляется улыбка. – Его объятия – самые теплые, а губы – самые мягкие. Конечно, сейчас я испорчу момент нахлынувшей на меня романтики, но я должен это сказать. Его самые мягкие губы творят невероятные вещи, его рот…Черт, да я от одной мысли готов кончить. Прости, ты, наверно, еще мал, чтобы слышать это, но я не могу не упомянуть про Калума в постели. Потому что это отдельный вид Калума. Постой, что? Ты слышал наши стоны? Подслушивать – плохо. Тебя разве не учили этому? Ах, это мы громко стонали? Хорошо-хорошо, возможно, так и было. Очередной приступ кашля. Успокоившись, Майкл делает глоток воды. Благо, стакан с водой рядом и идти на кухню не приходится. И гитарист сомневается, что ему бы это удалось сделать. - Почему ты молчишь, пингвин? Скажи мне что-нибудь колкое. Назови меня идиотом. Придурком. Дураком. Но не молчи. А знаешь, почему я хочу, чтобы ты говорил? Потому что ты говоришь голосом Калума. Наверно, это потому что я с тобой говорю. Может, когда с тобой говорит Люк, то голос у тебя другой. Но сейчас ты говоришь голосом Калума, – Майкл, широко улыбнувшись, закрывает глаза. – Его голос невероятно прекрасен. Как и он сам. Да, ты прав, он мне сейчас нужен. Хочу, чтобы он был рядом со мной, гладил по голове, говорил какие-нибудь милости. Хотя достаточно будет, если он будет рядом со мной. Я бы сказал, как сильно я его люблю. Что мне плохо без него. Да, пингвин, я бы сказал это ему. Майкл начинает проваливаться в сон, но с его губ по-прежнему слетают едва слышные фразы. - Как я его люблю. И как мне скучно. Только бы он был тут… - Майкл? - Пингви, твой голос сейчас так реален, словно ты действительно Калум, – бормочет Клиффорд куда-то в одеяло. - Хэй, котик, это действительно я, – Майкл чувствует возле себя горячее дыхание и родной аромат. - Калум? – гитарист распахивает глаза. Возле дивана на полу сидит тот, кого он так ждал. Майкл стягивает с себя одеяло и бросается на шею Калума. – Медвежонок, я так скучал. - Да, Майки, это я. Я тоже скучал по тебе, – Худ берет лицо Майкла в руки и тянется к нему за поцелуем, но тот отодвигается. – Хэй, ты чего? - Я же болею, не хочу, чтобы и ты заболел, – гитарист проводит рукой по щеке Калума. - Эй, котик, плевать мне на болезнь. Я хочу тебя поцеловать, – Кэл повторяет попытку, и на этот раз Майкл охотно отвечает на поцелуй. Он притягивает Калума к себе, и вскоре они оба лежат на диване. - Ответь, только честно, – просит Майкл Калума, который, запустив руку в волосы гитариста, перебирает выкрашенные пряди. – Ты видел, что я разговаривал с игрушкой? - Честно? Да, – хихикает Кэл. – Сначала это было странно, но потом я услышал, как ты говоришь всякие милости про меня и… - Я же болею, поэтому и говорю, что первое придет на ум, – прерывает басиста Клиффорд. - Только не начинай отрицать, что не говорил, что скучаешь, что хочешь, чтобы я был рядом. - Я панк-рок, и милости мне не свойственны, – ухмыляется Майкл и собирается добавить что-то еще, но вместо слов вырывается громкий чих. - Так, панк-рок, а теперь давай лечить тебя будем, – поднимается с дивана Калум. – Я сделаю тебе горячий чай, а ты пока меряй температуру. - Но я только мерял, – противится гитарист. – Зачем еще раз? - Я не видел, а я должен знать, насколько все плохо. Так что быстро взял градусник и измерил температуру, – грозно сказал Калум, направляясь на кухню. - Эй, ты не можешь мне приказывать, – кинул ему вслед Майкл, но все-таки потянулся за градусником. – Я же панк-рок.