I hate...

- Рубен? Безумие. То, что про­ис­хо­дит с ним, Рубен мог назвать толь­ко этим сло­вом. Он определённо не понимает, как мог докатиться до подобного. Ру­бен не чувс­тву­ет бо­ли, он отс­тра­дал своё. Всё, что он зна­ет – не­нависть. Го­рячая и вяз­кая, слов­но грязь под его но­гами. Ту­пая и но­ющая, вце­пив­ша­яся в сер­дце кле­щами – она от­равля­ла с каж­дым мгно­вени­ем, раз­ры­вала ду­шу на ты­сячи ку­соч­ков. - Не­нави­жу, - шеп­чет Ру­бен без­звуч­но, гля­дя на свои обож­жённые паль­цы. - Рубен? - Не­нави­жу, - кри­чит, вби­вая ку­лак в ли­цо сво­ему от­ра­жению . Оно с точ­ностью пов­то­ря­ет дей­ствие и взры­ва­ет­ся на мно­жес­тво проз­рачных ос­колков. Он не­нави­дит каж­дой час­ти­цей собс­твен­но­го те­ла – не­нави­дит весь мир и се­бя са­мого в при­дачу. Се­бя, та­кого страш­но­го и урод­ли­вого, об­мо­тан­но­го бин­та­ми и ис­ху­дав­ше­го – блед­ную су­хую му­мию с тём­ны­ми кру­гами у впа­лых глаз. - Не-­на-ви­-жу, — неп­ре­рыв­но сма­ку­ет Ру­бен раз­ме­рен­ным буд­ничным то­ном, сти­рая кровь с по­резан­ной ко­жи. Го­лос его поч­ти не дро­жит. Поч­ти. И это зас­тавля­ет злить­ся ещё силь­нее. - Рубен,- повторяет го­лос, ко­торый не принадлежит ему и так боль­но ре­жет по ушам, от­крыв но­вую ра­ну на сер­дце. Го­ре на­пол­ня­ет его до кра­ёв. Ка­залось, он за­дыха­ет­ся в мо­ре собс­твен­ных слёз, зах­лё­быва­ет­ся в его проз­рачных во­дах и то­нет, то­нет, то­нет… Не­нависть не поз­во­ля­ет ему жить, тор­мо­зя на мес­те. Она дав­но уже взя­ла над ним верх - его мыс­ли на­пол­не­ны пеп­лом, тем са­мым, ко­торым они ды­шали. Вмес­те. Вдво­ём. Ла­ура. -Су­ка, - сры­ва­ет­ся злоб­но, с чувс­твом, с ще­мящей болью внут­ри. Он мор­щится, ощу­щая впив­ший­ся в ко­жу ос­ко­лок – пос­ледний не­заме­чен­ный ра­нее ку­сок зло­получ­но­го зер­ка­ла. Она всё та же: яркие голубые глаза, фарфоровая кожа, хрупкая фигура. Лаура носила платье - то самое, глубокого красного оттенка. Чёрные волосы струятся по спине и плечам тёмными блестящими волнами. Она неподвижна - стоит, замерев у порога. Совсем как не родная. - Рубен,- пов­то­рилось в ти­шине его спальни. Тре­бова­тель­ный го­лос – по­хож на его собс­твен­ный, – Рубен. Ему хо­чет­ся вско­чить с пола и зак­ри­чать: «Уй­ди! Ис­чезни! Испарись!» Но вмес­то это­го он зак­ры­ва­ет гла­за и вспо­мина­ет улыб­ку дорогой сестры, её ласковый смех , её смерть. Он помнил, как звучал её голос тогда - надрывно и громко, словно крик раненной птицы. Помнил, как исчезает её рука в тёмном провале окна, помнил всё до банальной мелочи - до запаха жжённого мяса и гари, до скрипа деревянных балок под тяжестью жадного пламени. Рубен ненавидит. Ненавидит за двоих - они всё-таки брат и сестра, частицы чего-то очень важного и большого. Ему думалось, у них душа одна на двоих, сердце одно на двоих, жизнь одна на двоих. А оказалось - несколько жалких минут - и "их" больше нет. Его тянет спро­сить: «Что тебе нуж­но?». Но раз­ве мертвецам что-то нуж­но от жи­вых? И бледная Лаура, за­мершая над ним, совсем его не пу­гала. Лауры здесь быть не дол­жно. Она же мертва. Нет здесь никаких сестёр, всё давно погорело в огне. Рубен смот­рит в её потухшие синие глаза. В них столько холода, столько невыносимой болезненной тоски. Лаура про­тяги­ва­ет ладонь и смот­рит прис­таль­но – слиш­ком голодно. Хо­лод сколь­зит по ли­цу Рубена, проникает в душу, разжигает приутихшую ненависть. - Идём, Рубен, - го­ворит Лаура. И это слиш­ком на не­ё не­похо­же, по­тому что сестра никогда бы не стала пред­ла­гать смерть брату, не стала бы звать с собой - туда, в страну многолетнего холода. Ему хо­чет­ся сжать про­тяну­тую ла­донь, при­жать­ся лбом к родному плечу и бесильно расплакаться, прошептав покойнице тихо: «Иду». Но это не то, чего он хотел. Рубен мечтал о живой и тёплой Лауре. - Оставь меня, Лаура. Я так хочу уснуть, - хрипло, почти что шёпотом, отвечает Рубен. И она послушно отступает, ступая босыми пятками по стёртым доскам паркета. Лаура вернётся и вновь позовёт его в путь. Потом. На сегодня у него ещё много дел. -Ненавижу, - вздыхает Рубен, бессильно сжимая простынь тонкими почерневшими пальцами.