За гранью

Из 115 опрошенных 37 человек (32%) задумывались о самоубийстве из-за неприятия их сексуальной ориентации, из-за насмешек и оскорблений по этому поводу. Совершали попытку суицида 13 (11,3%). Из них делали это неоднократно пятеро (4,3%). Каждый третий ЛБГТ-подросток хоть раз задумывался о самоубийстве из-за неприятия его ориентации. Каждый десятый пытался умереть. А сколько их погибло — мы не знаем. Почему они хотят умереть? Почему я хочу умереть? Причин у меня не сколько. И они собирались всю жизнь, сколько я себя помнила. Первый раз я задумалась о смерти из-за непринятия себя. Когда я поняла, что что-то не так? Все девочки вокруг меня говорили о парнях, восхищались прессом старшеклассников. В тот момент, наверно. И тогда мне было страшно, ведь с детства мне говорили, что гомосексуализм — это смертный грех, проделки Дьявола. Я ушла в религию. Молилась каждый день, начинала с этого день, после школы шла в церковь, а ночью снова молилась. Игнорировала чувства к девочкам, любые мысли отгоняла прочь. Заставляла себя смотреть на мальчиков и поддерживала разговоры о том, какие они привлекательные и симпатичные. Но с каждым днем становилось только хуже, мне было больно и одиноко. А все вокруг давили на меня. Когда мать обратила на это внимание, я рассказала ей всю правду. Во второй раз — из-за непонимания родителей. Знаете, что было потом? Скандал. Она позвала отца и рассказала все ему. Я сидела на своей кровати, по моим щекам катились слезы, пока мать кричала и говорила отцу про меня нелицеприятные вещи. Я озиралась по сторонам и не могла понять, что происходит. Отец спросил, правда ли то, что сказала мать? Я рассказала ему, как мучаюсь, как не могу понять, что происходит. Я плакала и говорила, заливалась слезами, но рассказывала. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что мне стоило во время рассказа хотя бы иногда посматривать отцу в глаза. Тогда, возможно, я заметила бы как наполнялись яростью его глаза. Когда рассказ был окончен, я не успела и слезы утереть как моя голова мотнулась в бок от удара папы. В шеи хрустнуло, но боли в ней я не почувствовала, в отличии от горящей щеки. А мать, вместо того что бы остановить разъяренного мужчину, схватила с плеча полотенце и хлестнула меня по рукам, следующие удары полотенцем я помню плохо. В отличии от слов, которые она кричала. «Ты не моя дочь!» Выкинь эту дурь из головы, или я сдам тебя в психушку!». «Я родила тебя не для того, чтобы ты у девок лизала!». Она клялась сдать меня в психбольницу, а если и там не помогут, то сдаст меня в детдом. Теперь в доме я была изгоем. Меня ненавидели и презирали. Я чувствовала себя монстром, чудовищем, браком. Что бы я ни делала, они презирали и ненавидели меня. Спрашивали за что им такая каторга и наказание. И я уже тогда хотела умереть, но помощь пришла, откуда не ждали. От моего старшего брата. Мы никогда не были особо близки, хотя и разница у нас была всего в четыре года. Мы всегда были в разных компаниях, даже в школах учились разных. Родители отправили его в школу с уклоном в точные науки, а меня в школу с уклоном в гуманитарные. Так что учились мы в разных концах города. Но он помог мне справиться, он не считал, что это нормально — любить свой пол, но он любил меня, а для поддержки этого достаточно. Третья моя причина — непонимание одноклассников. Когда мать осознала, что я не собираюсь меняться, она отправила меня к психологу. Рассказала о моей ориентации всем подругам и одна предложила коллегу своего мужа, пообещав, что та уж точно вправит мне мозги. Вот только не помогло, только хуже стало. Ведь я влюбилась, так искренне, как не влюблялась ни в кого из парней. Это произошло в первую же встречу, стоило мне прийти к этой женщине, как вся моя защитная стена рухнула. Мне было шестнадцать, ей около двадцати семи. Но она была потрясающая, со своими огромными очками, со строгим взглядом. Тонкими губами, которые никогда не улыбались по-настоящему. Лишь иногда она чуть приподнимала уголки этих восхитительных потрескавшихся губ. У нее были каштановые волосы, всегда собранные в пучок на затылке, светло карие глаза, с темной обводкой, мягкий, обволакивающий голос. Так я впервые влюбилась. Я не любила ее за внешность, в ней не было ничего шикарного для окружающих. Но не для меня, для меня она была богиней красоты. Меня покорило то, как она размышляла. Она поняла меня, просто потому что была хорошим человеком. Мы придумали план, я ходила к ней, как бы на сеансы, и постепенно излечивалась для моей матери. На самом же деле мы с ее детьми и мужем ходили гулять. Впервые в жизни я почувствовала себя в семье. Даже их дети любили меня, и я первые встретила мужчину, который не был гомофобом. Он заменил мне отца, который отныне сутками пропадал на работе, а если и возвращался, то либо пьяный, либо злой. С ними я могла поделиться чем угодно или спросить совета. Я почти поверила, что в моей жизни начала появляться белая полоса, и даже влюбленность к этой женщине стала больше походить на любовь к матери. Тогда-то я снова почувствовала, что значит ненависть. И теперь это были не просто два человека, которые хоть и били, но не пытались убить, а оскорбляли больше словами. Когда же закончились осенние каникулы, оказалось что ад только начинается. Оказывается, одна из подруг матери, с которой она поделилась «секретом» о моей ориентации, была мать моей одноклассницы. С того момента я только и слышала оскорбления в свой адрес. Могла ли я представить еще пару лет тому назад, что люди, раньше улыбающиеся мне, станут ненавидеть и презирать меня? Не думаю. Даже учителя, раньше постоянно хвалившие меня, теперь стали открыто издеваться надо мной. Они не только не останавливали моих сверстников от издевательств, но и поддерживали их. Я до сих пор не могу понять, как эти люди с черными сердцами могут рассуждать о любви, и какое право имеют лезть своими руками-змеями в мою жизнь. И, если бы не поддержавшие меня тогда близкие люди, это бы стало концом моей шестнадцатилетней жизни. И я не одна из тех, кто не справился. Я смогла выжить, и вознаграждена за это сполна.