Пепел

      Томас Энгер из рода Диаболи, тринадцатый сын и двадцать седьмой отпрыск Сейтана Разъяренного, последний наследник Алого Трона, по прозвищу "Неистовый" выпустил пар изо рта. Закрыв глаза, медленно вдохнул, поднимая голову и стараясь сконцентрироваться на внутренних ощущениях, и так же неторопливо выдохнул, склоняя подбородок к груди. Повторив расслабляющие движения головой пару раз, он задержал дыхание, досчитал до десяти и, открыв глаза, почувствовал полнейшее расслабление и спокойствие.       На груди красовалась наклейка "274 дня без гнева". И все эти двести семьдесят четыре по началу невыносимых дня Томас не виделся со Стар Баттерфляй. Брайан всегда говорил, что лучше пока забыть о ней и разобраться с собой. Ее отказы плохо сказывались на Томе: приходилось начинать курс с нуля и заново собирать замок по обломкам. Все-таки жаль, что после Бала Кровавой Луны принц в порыве гнева поджарил Брайана. Его система поддержки была самой результативной из всех, что демон проходил. Теперь же оставалось усмирять буйные эмоции в одиночку.       Тронный зал пылал в красном, беззвучном свете факелов и лишь местами пропадал во тьме из-за недостатка огня. В Подземном Мире излишек света никогда не было: тут всегда стояла зыбкая темнота, но глаза демона уже порядком привыкли к мраку, чтобы жаловаться. В огромном помещении парил вонючий аромат паленой и свежей плоти, который так и застрял где-то между носоглоткой и трахеей вместе с омерзительной духотой: воздух стоял горячий и влажный, нагоняющий скуку и усталость, что вязкой жижей липли к одежде и коже. Грозный камин изрыгал из себя языки пламени, ярко-красные и горделивые, что завораживали внимание принца своим убаюкивающим потрескиванием и кровожадной яркостью, а высокие и уродливые стены из грубого камня ровно дышали бурыми цветами, впитывая в себя душераздирающие вопли и отчаянные мольбы заключенных. Было вполне умиротворенно.       Принц восседал на отцовском троне, что был крайне широк и неудобен своей высокой спиной и длинными подлокотниками с головами чертей (пусть эти детали выражали величественность и жестокость). Подперев рукой подбородок и щеку, он утомленно глядел на пленяющее пламя, вырывающееся из гигантской глотки демона-камина, и иногда постукивал пальцами по железной поверхности, словно ожидая начала каких-либо давно обещанных действий.       Однако никто не смел потревожить принца. Старшие братья отправились самолично приглашать господ на празднество, что указывало на особую серьезность предстоящего торжества и радушие Сатаны, который сам сейчас также отошел по важным делам. Главой в Кровавом Замке на данный момент оставался Томас. И воспользовавшись подарком-шансом, принц хорошо позаботился о своем одиночестве.       Через пару лун ему исполниться шестнадцать. А данный возраст имел огромное значение в Мьюни, особенно в его названной Родине. Потому что именно с этого возраста у любого человека или существа появлялись новые и не менее важные права, кроме того, он объявлялся наконец-то взрослым и имел возможность на женитьбу.       Казалось бы, ничего необычного. Но только не для Владыки Подземного Мира. Сейтан Разъяренный был не только великолепным предводителем и воином, но и очень разумным и хорошим политиком, и он отлично понимал, что лишь угрозами и страхом Подземный Мир не удержать — требовались более утонченные методы. К примеру, породниться с влиятельными особами всего королевства.       У Владыки было пятнадцать дочерей, пятнадцать дьявольски прекрасных и желанных дочерей, десять из которых перешли злосчастный порог шестнадцати лет и были отданы главам важнейших государств и домов или их наследникам в жены. Сейтан всегда признавал мощь женского обаяния. Он находил их сильным орудием для достижения целей. "Женщины умеют мастерски врать и притворяться, умеют любить и грамотно показывать свою любовь, кротко и искусно плетут невидимые сети вокруг своей жертвы, которая даже понятия не имеет о своем печальном конце, " — с отвращением повторял отец своим сыновьям, предостерегая их от беды, а дочерям поучительным тоном и любовью излагал: "Умная женщина может достигнуть многого, но умная и хитрая получает все". Он умел должным образом воспитывать своих демонят и правильно пользовался пешками в игре.       Том закрыл глаза, устало выдохнул. И поднялся с трона, который ему никогда не занять. Он был тринадцатым сыном, и это было его наказанием — проклятьем, которое даже врагу не пожелаешь. Перед ним возвышались в кипящей яростью пламени его "любящие" братья, ладно бы пять или шесть, но двенадцать штук ужасно хитрых, подлых и могущественных демонов Том не мог превзойти. Даже пусть он нашел бы опору в любви народа или благосклонности знати, но престолонаследие ничем не нарушалось, никакими исключениями и новопринятыми законами. Так что вероятность того, что Томас "Неистовый" получит престол, равнялась минус девяноста девяти процентам из ста. И его шансы принять имя Сатаны и Владыки Подземного Мира с каждым годом слабели и медленно угасали. Спасение его было лишь в неожиданной и скоропостижной смерти всех наследников.       "Неистовый" размеренно прошел по тронному залу, уставившись на манящее пламя впереди, что звало его мягким и певучим хором переливающихся голосов. Оно вытягивало утонченные ручки, пело обаятельным женским сопрано, преображаясь в тонкие натуры и улыбаясь уголками пухлых губ и рубинами обворожительных глаз. Оно смотрело на принца прекрасными огненными нимфами со струящимися локонами.       Том не был хладнокровен и расчетлив, как его отец, не обладал ядовитой кровожадностью и жестокостью, как его брат Син, собственноручно сдергивающий ради забавы кожу с невинных созданий, не отличался даже безумием или безрассудством, которым страдал Рэйдж. Не злобный, не вероломный, не свирепый — он не был похож ни на одного из своих предков, которые восседали на Алом Троне. Том больше напоминал созданий, живущих выше Подземного Мира, и за это его преследовали колкие насмешки, пинки и оскорбления, чернее которых была только бездна.       Единственная имеющая черта демона в нем — ненасытная ярость, внезапно разгорающаяся диким и вопящим костром. Костром, дотягивающимся до самых небес, пылким и непозволительно громким, что так же быстро угасал, затихал, умирал. Однако эту особенность Томас учился подавлять в себе, а без огня внутри он становился никому ненужным и страдающим одиночкой.       Скоро ему пробьет шестнадцать, и пешка, наконец, сделает свой первый ход, примет свою жертву и передвинется на новую клетку. Отец найдет ему выгодную партию, как и предыдущим трем сыновьям, которые не годились для трона, и женит непутевого сына, чтобы тот хоть что-то сделал полезное для своего народа. Но Томас Энгер жаждал стать фигурой более сильной масти, чем какая-то слабая пешка. Он хотел бы быть гордостью отца. Как и любой ребенок, всегда желал того, чтобы родитель признал: он был не прав относительно своего чада. А запертый в клетке своего проклятья, Том ничего не мог сделать.       Хотя нет. Один выход всё же существовал. Стар Баттерфляй.       При воспоминании о маленькой солнечной фее Том улыбнулся. Улыбнулся вовсе не жестоко, не ядовито и не грустно, а мягко, с бесконечной лаской и нежностью, как улыбается только влюбленный, и внутри, прямо от замершего сердца, что в миг ожило и, расправив крылья, вновь забилось, разлилось по всему телу что-то теплое и приятное, совсем уже забытое. На мгновение показалось, что даже тронный зал залился бархатным светом.       — Стар Баттерфляй, — произнес он столь беспечное имя, близкое и родное пылающей душе демона.       Первый раз они встретились на именинах его старшего брата. Ей было тогда всего семь. Она появилась с родителями позже всех: Король и Королева Мьюни не особо жаловали Подземное Царство, но отвергнуть приглашение всё же было бы оскорбительно. И вот малютка Томми встретил принцессу, такую светлую и яркую, в пышном бирюзовом платье, что придавало ей еще больше детской невинности и легкомыслия, с двумя глупыми хвостиками и неимоверно большими глазками цвета лазурного бесконечного неба, которое он знал только по картинкам в книгах. Она явилась к ним, словно само солнце Верхнего Мира, и Том с ужасом для себя осознал: он не мог оторвать глаз от ее прекрасной улыбки. И вечный холод, безжизненной глыбой застрявший в недрах его существа, внезапно начал таять.       Однако стоило ему увидеть, как невинное создание вихрем носилось вокруг, сбивая все и вся без разбору, принц понял: он влюблен. В тот день Томми, скрываясь за рваными шторами, схватился за грудь, в которой птицей трепыхалось ранее молчавшее сердце, и задавался единственным вопросом: "Почему так больно?". К его глубочайшему удивлению, на столь мучивший его вопрос ответил сам Владыка, от чьих цепких глаз не ускользнула искра, пылавшая во взгляде сына. Он любезно познакомил наследников разных Миров. И Том второй раз за всю свою прожитую жизнь был благодарен отцу, до тех пор пока не понял с какой мыслью Владыка совершил столь необычно приятный для себя поступок.       Правда, в то время его ничто не интересовало, кроме маленькой Звездочки. Он до сих пор помнил ее огромные глаза, сверкающие любознательностью и еще чем-то, таким далеким, но не менее ярким. Оказалось, это была доброта.       Томас не знал ничего, кроме унижений и злости. Он был полым, и пустота разъедала его изнутри. У него не было ни друзей, ни знакомых, ни даже своего круга, ведь для всех Том казался другим, слабым и жалким. А ненужное всегда отбрасывают назад, куда подальше, только бы на глаза не попадалось. Поэтому изгнанный всеми принц рос в своей комнате; его редко куда выпускали, стараясь не показывать позорного наследника перед господами. По этой причине Томми частенько прогуливался в Подземном Мире под свет луны, чтоб никто не заметил. Он нередко ночевал в библиотеке Кровавого Замка с охапкой книг, которые позже утаскивал в тайное убежище, где с наслаждением упивался чтением и практиковался с магией огня. Он рос одиночкой.       А Стар, впервые встретив столь потерянную и несчастную душу, мгновенно прониклась к нему своей всемирно известной добротой, и отломив кусочек от яркой и нереально теплой звезды, присущей только ей, заполнила ею пустоту Тома. И Том впервые почувствовал себя живым. Ему еще никогда не было так весело и просто. Стар показала ему весь мир; с помощью пространственных ножниц (естественно, краденных) они могли отправиться хоть на край света. Она научила его радоваться, и каждая минута, проведенная со Звездочкой, была ему драгоценным подарком; они резвились, смеялись, бегали, играли, и, казалось, что весь мир был создан только для них. Если бы.       Не прошло и полгода, как Владыка Подземного Мира пригласил Тома в Тронный Зал для особо важного разговора. Энгер младший не запомнил, как доплел до тяжелых бурых дверей, которые запахнулись за ним, как и все остальные. Окна мигом захлопнулись. Все щели закрылись. Факелы зажглись. Запылал камин. Никто не должен был слышать этот диалог.       — Здравствуй, отец, — проговорил без особых красок Том. Он никогда не считал этого демона своим родителем, скорее покровителем, которого не особо любил (хотя такого понятия в Подземном Мире вряд ли существовало). Но Том уж точно уважал и боялся Владыки и даже был благодарен ему за то, что тот не выкинул его в Реку Смерти, как это делали прежние носители имени Сатаны. Его нынешний носитель восседал на Алом Троне и непринужденно долгое время разглядывал своего последнего отпрыска. Том впервые так отчетливо чувствовал на себе его взгляд. Обычно Сейтан не обращал на него внимания.       — Подойди ближе, — прозвучал его громогласный голос, и демон повиновался. — Никто не должен знать об этом разговоре, ясно?       Тому стало не по себе. Он изо всех сил старался избегать грозного взгляда. Энгер младший кивнул. И этот диалог, словно ядовитая змея, впился ему в голову, с самого сначала до конца, он запомнил его дословно, с каждым вдохом и жестами, ясно видел ту картину перед собой даже сегодня.       — Ты ведь понимаешь, что тебе никогда не занять трон.       Сейтан, к удивлению, начал с больного; он предпочитал сначала заливать собеседнику всякую чушь или приукрашенный бред, с легкостью затуманивая его разум, и только, когда слушатель был готов, мягко переходил к главному. Хотя произнес он столь колкую для Тома фразу бесчувственно и спокойно. Подобным тоном он только вел беседы с важнейшими фигурами Верха и отдавал приказы своему младшему сыну. Сейтан Разъяренный позволил занять место настоящему Сейтану, который ставил свои цели выше любых иных и достигал их самым практичным способом. Отец собирался говорить начистоту, Том смекнул это сразу.       — Перед тобой стоят двенадцать наследников, пусть и могущественных, но не особо далеких. Есть в этой куче парочка неплохих экземпляров, но не таких, как ты, — Владыка усмехнулся. Он был харизматичен, говорил разными оттенками, от шепота переходя к смеху, и много жестикулировал. Сейтан всегда менялся, и Том не успевал следить за переменами, между которыми надеялся поймать хоть краем глаза настоящий лик своего отца. — Ты даже не представляешь, какой бы из тебя получился Сатана. В тебе есть хороший потенциал. Но как я вижу, ты не собираешься его развивать, и, как мне донесли верные источники, ты учишься себя подавлять.       Том ни разу за все свои девять лет жизни не слышал ничего подобного в свой адрес. Он понятия не имел, как на такое реагировать, его одолевали сомнения: правда ли все это или еще одно вранье. Пусть "Неистовый" был единственный демоном, который различал мастерски сплетённые сети отцовской лжи, его рвали подозрения. Хотя интуиция подсказывала не остерегаться его слов.       — Я понимаю, все ради той девочки... как ее там, — Сейтан потер переносицу, — ах да, Стар Баттерфляй, в которую ты по уши влюблен.       — Не... — запротестовал Том.       — Я не идиот, и многое вижу. Запомни, Том, тебе не провести меня, а мне — тебя, — Сейтан достал сигару и закурил ее, откидываясь на спинку трона, — мы видим друг друга насквозь, так что давай на чистоту. Ты славный парень, и можешь стать сильной фигурой для Подземного Мира...       "Для тебя", — исправил Том про себя, стараясь держать контроль над закипавшим гневом.       Сейтан стряхнул пепел на пол, с улыбкой отмечая легкие перемены в сыне, которые он так старательно пытался скрыть, и продолжил:       — Мне нужно, чтобы ты пробрался наверх.       Тома аж передёрнуло от этих слов. И в миг все затихло. Не было слышно потрескивания огня, ветра за окном, все заглохло. На пару минут в голове образовался густой непробиваемый туман. Он глубоко и часто задышал, словно в помещении не хватало кислорода. Обернулся, а камин пылал огнищем, страшным и свирепым огнищем. Стало невыносимо душно.       — Запад, Восток, Север, Юг, даже Нижний Этаж — хотя там особо никого нет — у меня везде есть свои люди, — он многозначительно посмотрел на высокий потолок, — но Вверх для нас недосягаем. К сожалению.       Том начал терять опору под ногами, схватился за голову, в которой громом звучал многокрасочный голос отца, сливаясь с назойливым писком и грохотом его сердца.       — Ты легко вольешься в их общество, если продолжишь работать над собой. Тут есть только одна загвоздка — Баттерфляи явно не примут твою кандидатуру. Поэтому тебе нужно затронуть милое и безрассудное сердечко их дочери. Она девочка с характером. Ух... что-то демонское в ней есть! Так вот, если она тебя полюбит — свадьба гарантирована, если родители все же надавят: скорее всего она просто сбежит с тобой сюда. А Баттерфляи вряд ли такое переживут. Коротко говоря, в обоих случаях ты в выигрыше.       — И ты тоже, — из последних сил процедил Том, но его проигнорировали.       — Все, что нужно: дочка Баттерфляев должна полюбить тебя, и дело в кармане. Работенка непростая; вероятность того, что ты провалишься, равна восьмидесяти пяти процентам. Но попробовать стоит. Ты же не хочешь находиться здесь, когда Син займет мое место. Он сдерет с тебя кожу, ты первый в его списке...       "Отец слишком много болтает , " — последнее, о чем успел подумать Томас, прежде чем провалиться во тьму. Больше он ничего не помнил. Что с ним произошло, где он был, как очнулся — одни лишь пробелы. И где бы он ни находился, что бы не делал, слышал строгий и непоколебимый наказ отца. И это его пугало.       Тебе нужно пробраться наверх.       Он любил Звездочку всем своим сердцем, как не мог бы любить ни один житель Подземного Мира. Любил не горячо, а тепло, нежно и воздушно. Но после беседы с отцом что-то в нем оборвалось, сломалось, разбилось вдребезги. Теперь складывалось такое ощущение, что он должен любить Стар, и любить так, чтобы она ответила ему взаимностью. Отец продолжал ему повторять это в мыслях. И безмолвными ночами Томас вскакивал в холодном поту, повторяя про себя "Нетнетнетнетнет, этого не будет, я так не могу", а потом истошно и долго орал в пустоту, выпуская обиду и гнев, что царапались изнутри, рвали на кусочки плоть и отравляли все его существо, ослепленные желанием вырваться наружу.       "Ты должен быть достойным наследником и принцем. Спустись с небес на землю".       "Ты должен избить его до полусмерти, чтоб все кости переломались, должен облить кипятком, должен сдирать кожу, должен выдавить глаза. Ты же демон, сын Сейтана Разъяренного! Делай!"       "Ты должен пробраться наверх. Ты должен ее любить. А малютка Баттерфляев должна полюбить тебя".       Том ненавидит это слово. Должен. Он никому и ничего не должен. Но слишком слаб, чтобы противиться. Поэтому "Неистовый" выдавливал глаза мученику, надругался над всей прислугой, чтоб его боялись, и любил Стар, которая вскоре ответила на его чувства, и на которую он теперь смотрел, как на еще одно поручение отца. И злился на себя за это, крича в ночную пустоту.       В нем закипела демонская кровь; он гневался по любой причине, на всех и вся — иногда даже Звездочка попадалась под горячую руку, но Том мастерски умел извиняться; он сделался жестоким и грубым, ревнивым и слепым, ходил со скисшей миной и дышал огнем. Все чаще выдвигал требования к Стар, говорил, что им делать и как, неожиданно взрывался и так же затихал на целые месяца.       А Сейтан был прав: Стар была девочкой с характером; она не собиралась терпеть такого отношения к себе. И просто оттолкнула Тома. Оттолкнула так, что весь Подземный Мир страдал три месяца, переживая одно разрушения за другим — младший сын Владыки переносил пять стадий принятия смерти и обладал никому неизвестной, пугающей до смерти мощью. Здесь Сейтан тоже не ошибся: Томми обладал хорошим потенциалом.       И ослеп. Он не видел ничего, кроме огня, что изнывал внутри его существа на протяжении множества лет, ограниченный, но не сломленный в корне, огня-пожара, что наконец обрел свой путь — путь свободы и разрушения. Он горел изнутри и снаружи, сгорал до пепла в этом огнище и заново возрождался, будто феникс, еще более сильным и опасным.       Впрочем, когда смирения тихим шелестом прошлось по черному, как смоль, сердцу, разбитому от горя и злости, Том опешил от осознания того, что произошло.       Он стоял один на покореженном пепелище среди дочерна выгоревших чувств. Том лишился всего, что только мог. Потерял жизнь, свет в своей жизни, что явился в темный и злобный мир, где он раненым животным томился в клетке, тонким лучиком надежды и любви, даря тепло и добро, свет, что сломленный разочарованием взмыл обратно в небеса, закрытые для столь мрачного создания, как Том.       Том провалился. Совершил ошибку, которую должен исправить. Он вернет свою Стар, и все встанет на законными места. И сделает это не ради какого-то там идиотского поручения, а только для себя, дня них.       Именно после принятия мир вокруг Тома завертелся непонятным, размытым ураганом. Он стоял в центре и пустыми глазами смотрел, как кружатся вокруг тысячи перечитанных книг по психологии, невероятное количество созданий в белых халатах и очках, которые выслушивали его внутренние крики и обиды, несчастный Брайан - тренер по жизни, милые и надоедливые кролики и глупый значок "0 дней без гнева". Но все оказалось бессмысленным. Никто ему не мог помочь — он должен был сам справиться с собой.       — Стар....       Имя, произнесенное тихим, затуманенным легкой вуалью тяжелой думы голосом, рябью закружилось в Тронном Зале, угасая в тяжелых каменных стенах.       — Стар.       Возможно, в сотый раз пробуя на вкус это немудреное имя, Том уставился на пленяющее пламя, которое, казалось, мгновениями, словно бы дразня, преображалось в солнечную принцессу Мьюни.       И покоренный каждым манящим жестом и плавными движениями юркой иллюзией, Энгер повторял ее яркое и неповторимое имя разными интонациями, смакуя и наслаждаясь каждым звуком и буквой. Он произносил его с интересом и улыбкой, все мягче и нежнее, что было непривычно для демонской природы, проговаривал с невообразимой лаской и теплотой, выдыхал его и страстно шептал.       Огненная нимфа с сердечками на щечках улыбалась ему и исполняла свой искристый танец, с легкостью загипнотизировав затерянную душу и готовясь утянуть еще одну жертву за собой. Она сладко подмигнула Томасу и подозвала к себе. И когда плененный демон сократил расстояние до миллиметра, нереально живая иллюзия нежно провела ладонью по его щеке и оставила мягкий и столь желанный поцелуй на тонких губах. От нее веяло жаром и расплавленной кожей, она была невозможно горячей, жглась и кусалась. Как и сама Стар Баттерфляй — единственное пламя, которое Томас был не способен укротить, и за каждую попытку он платился шрамами в душе. Но внезапно иллюзия хихикнула ему в губы и юркнула обратно в пламя.       И Томас снова остался ни с чем. Изнеможенный хрип слетел с обожженных губ и глухим эхом отдался в просторном помещении, медленно исчезая и оставляя за собой неутолимое желание позвать ее вновь.       — Стар, — словно не веря, повторил Том. Раны тотчас затянулись.       — Стар! — умоляюще крикнул демон в натянутую пустоту. Однако ответ гулко звучал молчанием грубых стен, ловящих и запечатлевших на камнях каждое слово и вздох хозяина, звучал насмехающимся потрескиванием пламени. Том пустил ироничный смешок и выдохнул вскипающий пар злости. Он утробно зарычал, и глаза его налились кровью.       — СТАААР! — огнем вырвалось вся орава смешанных вихрем чувств, терзающих нутро юного демона осколками прошлого и будущего. Томас яростно завопил с желанием разорвать что-нибудь на мелкие куски, и голос его был страшен, а отлетавшие звуки в агонии бились об стены. Пламя в камине вознеслось до самого потолка, сливаясь с криком своего хозяина в единое гармоничное сплетение жара и гнева. А в пламени этом смотрела на него глазами жалости и сочувствия маленькая, но яркая, словно само солнце Верхнего Мира, Звездочка с двумя сердечками на щечках. И увидев ее тонкий и печальный образ, Томас почувствовал, как сгорает заживо изнутри, поверженный и разбитый сам собой.       — Нет! Нельзя! Успокойся!!!       Томас собирал себя по частям месяцами и годами, стараясь найти свой прежний, настоящий лик или хотя бы создать новый, достойный для Стар. Но после каждого поражения приходилось начинать поиски заново.       Ему больно, потому что никто его не любил; он был обречен на одиночество и непонимание, непризнание со стороны общества, на насмешки и холодность.       Ему обидно, потому что он был обречен, ограничен, лишен с рождения, и это оставалось его клеймом, которое никакими усилиями не стереть.       Он зол, зол на себя, потому что обрел свет, что заполнило жгучую душевную пустоту, и потерял его по вине своей природы, расплавив в неконтролируемой ярости.       Том схватился за лицо, мелко переступая назад. Изо всех сил давил гнев стальными оковами, но тот вулканом вырывался наружу. Том глубоко задышал, но упражнения не помогали. Тогда он глянул на пламя, вопящее на него диким зверем, и понял, что остается только один выход. Томас быстро поймал взглядом окно и с разбега выбросился наружу.       Осколки разбившегося стекла врезались в тело, но так даже лучше. Боль отрезвляет. Огнище вмиг заглохло в пепле, а закаленная атмосфера в Тронном Зале, лишенная огня, превратилась в звенящую пустоту.       Ночь приветствовала свое дитя. И улыбнулась ему, освещая непроглядную тьму светом белоснежной луны.       Чувство полета всегда нравилось Томасу. Он чувствовал себя другим, свободным и далеким от всех проблем, от оскорблений прошлого и еле смутного, написанного рукою отца и уже ненавистного изображения будущего. И это ощущение вызывало у него восторг, который выходил на свет радостным криком и смехом в ночную мглу. Ветер, холодными потоками охватывающий тело и весело звенящий в ушах, по-дружески задувал последние ошметки огня и гнева. Становилось просто и легко. Том падал вниз с высоты тридцатиэтажного здания и наслаждался каждым мгновением своего падения. Раскинув руки в стороны, он словно пытался обнять целый небосвод и отдавался в распоряжение своему верному другу-ветру, который бил в спину, помогая освободиться от ненужных мыслей. Падал с улыбкой на лице и смотрел в лик самой ночи.       В Подземной Мире нет звезд, очаровательно маленьких, ярких и добрых огоньков, сверкающих на небесном полотне Верхнего Мира. Но Томас Энгер готов на все, лишь бы одна из них, самая неповторимая и безбашенная, была счастлива рядом с ним.