Кровь очищает блондинок.

      Маленький светловолосый мальчик стоит на бочке, опустив голубые глаза. Со всех сторон его расстреливают похотливыми взглядами, а руки Людвига стягивают железные браслеты с ниспускающимися цепями. Торгаш трепет светлые кудри и расхваливает товар до тех пор, пока темноволосый роскошно одетый мужчина, напоминающий собой вампира, не дошел до крайней суммы и не заполучил себе эту хрупкую игрушку.       Мальчика хотели посадить в большую клетку с другими рабами, но аристократ вовремя одернул слуг, велев посадить Людвига в свою карету.        - Теперь для тебя начнется новая жизнь! - усмехнулся Вильхельм, глядя на приобретение своими недобрыми глазами. - Скоро ты познакомишься с моей старой женой, милая невеста.       К чудачествам эксцентричного, хотя уже немолодого наследника давно уже привыкли окружающие. Часто гости съезжались на празднества, последнее из которых было посвящено шуточной "свадьбе" с Метью Андерсоном, который был любовником барина с двенадцати лет. Правда, на свадьбе "невеста" умудрилась изменить с тремя гостями, о чем Вильхельм так и не узнал, к счастью для юного раба.       - Я так ждал вас, мессир!        Едва мужчина и мальчик вышли наружу и прошли несколько шагов по слегка заброшенному саду, навстречу им заспешило существо в пышном атласном платье с кринолином, расшитым цветами. Под завивкой и слоем пудры оно не могло скрыть своей принадлежности к мужскому полу. Все манеры Метью были вульгарными, фальшивыми, он напоминал уличную девку.       Увидев мальчика, юноша весь побледнел.        - Вы... - Он обошел кругом Людвига и со злости замахнулся на него веером.        - Вы нашли мне замену?!        - Будешь жить на конюшне. Там тебе и место, - расхохотался Вильхельм. - Расслабься, он совсем еще ребенок, и не горит желанием тебя заменять. Помнится, ты говорил, что нуждаешься в прислуге. Мальчик будет тебе хорошим помощником. Научи его всему, что умеешь. Да, и вели отмыть его хорошенько, позаботься о гардеробе.       Глубоко и нервно вздохнув, юноша заломил руки и пошел исполнять приказ, вцепившись ногтями в руку мальчика и увлекая его за собой.       Запястья, натертые кандалами, опухли и кровили – с товаром тут особо не церемонились. Людвиг прекрасно понимал, что его ждет, не маленький, однако никак не мог примириться с этой мыслью. Ему все казалось, что стоит посильнее ущипнуть себя – и кошмарный сон закончится, он проснется в своей постели взъерошенный и напуганный, но быстро осознает: все, что ему привиделось - нереально. Людвиг исщипал себе руку до синяков, но так и не смог выбраться из липкой сети кошмара.       Обнаженные плечи вмиг покрылись мурашками; руки дрожали так, что цепи звякали друг о друга. Людвиг зажмурился, когда чужие пальцы вплелись в его волосы, грубо дернули, заставляя запрокинуть голову. Он чувствовал на себе сальные взгляды присутствующих, ощупывающие его с ног до головы. От них хотелось спрятаться, закрыться, как ребенку свернуться, поджав колени к груди, и никогда больше не открывать глаз. Но приходилось стоять, запрокинув голову, чувствуя на своем подбородке сухие жесткие пальцы.       Мог ли Луи подумать, что когда-нибудь окажется в подобной ситуации? Что его будут продавать, точно он вещь, точно у него нет ни чувств, ни мыслей?.. Никогда. Происходящее казалось ужасным фантасмагорическим видением, агонией разума. Людвиг хотел бы заплакать, выплеснуть скопившееся напряжение в истерику, но слез не было - голубые глаза оставались сухими, а горло не сдавливал ком подступающих рыданий. Он как будто окоченел, потерял контроль не только над жизнью, но и над самим собой.       Отца не было. Не то, чтобы он когда-то был, но Людвиг любил человека, его заменившего, пусть и знал, что Антонио взял его из приюта в возрасте трех лет. Антонио принял его в свой дом, дал надежду, и Луи был ему за это благодарен. Долгие десять лет прошли для него под знаком гармонии, любви и понимания. Людвиг смотрел на мир через призму романтических иллюзий, больше интересуясь прошлым, чем будущем – как и многие в его возрасте. Реальность оказалась не столь радужной.       Его новый хозяин пугал его до дрожи. Хозяин… само это слово отдавало леденящим уколом где-то под ребрами. Разве у человека может быть хозяин? Разве кто-то вправе распоряжаться жизнью другого? Людвиг старался не смотреть ему в глаза, уставившись на свои ободранные ладони. У него кружилась голова от голода и переживаний; мысли в голове текли медленно, скованные страхом и неизвестностью.       Он едва не упал, выбираясь из кареты, однако чужая рука стальным захватом окольцевала его плечо, поддерживая. На миг забывшись, он хотел по привычке поблагодарить за помощь, но стоило только вскинуть голову и встретиться взглядом с хозяином, язык тут же присох к небу.       Так вот зачем его будут держать… прислуга. Людвиг украдкой перевел дух: прислуга это не так страшно, с этим еще можно жить. И пусть взгляд надушенного, напомаженного, затянутого в корсет юнца не обещал ничего хорошего, Луи все равно испытал облегчение. Человек ко всему может привыкнуть - так говорил ему отец, и Людвиг отчаянно надеялся, что сказанное им правда.       Метью жил не как раб. В его распоряжении были роскошные одежды, дорогие духи, украшения, право командовать всей прислугой в доме. Но у лощеной стороны его жизни была и другая грань. В любой момент все это могло закончиться, и назиданием того служили могилы бывших "жен" в дальнем углу сада. В приступе ярости Вильхельм мог ударить его в любой момент, страдая от патологической ревности, убить, изувечить, напугать, унизить, предать групповому изнасилованию, все, что угодно. С годами Метью сделался зависимым от опиума и алкоголя неврастеником. Он мечтал сбежать, стать свободным человеком, но все у него никак не выходило. Слишком уж Вильхельм не желал лишаться такой обученной игрушки. Было ясно, что души у Метта давно уже нет, а сам он лишь больная оболочка.        Метью втолкнул мальчика в ванную, уставившись на него безумным взором.        - Я не дам тебе разрушить мою жизнь, слышишь?       Оправившись, он фальшиво улыбнулся по своему обыкновению, и позвал слуг, чтобы те наполнили ванную теплой водой, сам добавив туда ароматной пены. Он завидовал этому мальчику, такому здоровому, юному и чистому. Такому, как он сам когда-то давно.       В голове его мигом созрел план, как с помощью Людвига добиться своей цели. Губы его расплылись в широкой улыбке, а пальцы сами собой начали поглаживать плечи мальчишки.       - Верь мне, я не враг тебе... - Опустился он перед мальчиком на колени, беря его за руку. - Я хочу тебя спасти. Ты попал к ужасному человеку... А я лишь играю свою роль, чтобы выжить здесь...       Он глубоко вздохнул, изображая печаль.        - Ты все увидишь сам. Но я не позволю ему растлить такого чудесного ребенка, так издеваться, как он делал со мной... - С ресниц закапали фальшивые слезы. Хотя много ли ему надо было, чтобы разреветься, с такими расшатанными нервами.        - Смотри! - Светловолосый повел плечом, высвобождая из рукава. На плече зияло клеймо.        - Раздень меня, мне тоже нужно помыться. На моей коже ты прочитаешь всю мою жизнь...       Людвиг осторожно растер саднящие запястья, искоса поглядывая на разодетого юношу: с одной стороны, он тоже был рабом, таким же, как сам Луи, но с другой его положение разительно отличалось от всего того, что мальчишка знал о рабстве. Он скорее напоминал содержанку богатого господина, любимую, но не в меру истеричную метрессу. Людвиг смотрел на него и ощущал легкое омерзение, пополам с жалостью, еще не до конца понимая, что перед ним – его судьба. В рабовладельческом притоне за двое суток, что Луи готовили к аукциону, он видел всякое, вдоволь успел насладиться сломанными жизнями. Неужели за два дня можно научиться отличать безумие по запаху?       Юноша был красивым, но уж слишком бледным и худым, каким-то нервным – больным. Людвиг едва не отшатнулся, когда узкие горячие ладони легли ему на плечи, опаляя жаром ледяную плоть. Как будто чужое безумие может быть заразно…       Людвиг смотрел, как крупные слезы текут по набеленным щекам, как дрожат длинные подкрашенные ресницы, как кривятся в обреченной гримаске капризно изогнутые карминовые губы, и что-то в нем ломалось с противным влажным хрустом. Апатия, владеющая разумом последние три дня, постепенно разжимала тиски, отходила на второй план, наполняя душу перекипевшими эмоциями.       - Нет! – Луи одернулся, вырывая собственные ладони из чужих пальцев, прижимая их к губам. Голубые глаза широко распахнуты, а взгляд невидяще скользил по фигуре Метью, по его плечу, словно не замечая клейма, выжженного на светлой коже. – Не говори так, пожалуйста не надо…       В голове билось неизбежное: растлил, издевался, ты увидишь сам. Нет! Ему ведь отвели другую роль!       - Я помогу, - произнес Людвиг дрожащим голосом, обходя все еще коленопреклонного юношу со спины и касаясь лифа его платья кончиками пальцев. – Поднимись пожалуйста, - ему ни разу до этого не приходилось помогать кому-либо разоблачаться, особенно выпутываться из женской одежды. С непривычки он запутался в лентах и крючках, кусая губы до крови, царапая пальцы об острое шитье. Но вскоре с этим было покончено, платье тяжелой шуршащей волной осело к ногам, оставляя Метью в кружеве исподнего. Людвиг тотчас отвел взгляд, ощущая, как жар стыда заливает щеки: подобного он не видел и на девушках, не говоря уже о том, чтобы представить на мужчине. - Почему ты одеваешься… так? – выдохнул он едва слышно, закусив изнутри щеку, стараясь не смотреть на его белое тело.       - Жизнь не сказка, мой друг, - взмахнул ногой Метт. - Иди ко мне, у меня тепло. Расслабься и забудь обо всем... - Он принялся натирать мочалкой ровную спину мальчика, невольно возбуждаясь от этого. - Ты же видишь, как Мессир благосклонен к тебе? Сколько знаков внимания оставил... Когда я был на твоем месте, он лишь вымещал свою ярость от предательства бывшего... Если хочешь, я расскажу тебе всю историю моей жизни от самого рождения... - Юноша провел мочалкой по своей длинной ноге, морщась от легкой боли, когда та задевала шрамы. - Иди ко мне, на ушко я расскажу, как бы я спасался на твоем месте... Хотя нет, позже. У всех стен есть уши. - Назидательно прижал он палец к губам. - Все будет хорошо, если мы с тобой постараемся. - Замахал он веером, устроившись поудобнее. - Но надо поторопиться, он грозится отрубить мне ноги и вырвать глаза, чтобы я никуда не ушел...       Слуги принесли им халаты, и пригласили Людвига на кухню, где хорошенько накормили. Метью ужинал в столовой со своим хозяином, поедая мясо маленькими порциями.       Юноша мечтал опустошить сейф Вильхельма и сбежать как можно дальше. Бессонными ночами он мечтал о жизни на свободе, побеге, балах, танцах... Вот только Эдельштайн никогда не позволял белокурой бестии ночевать у себя. Для утех он сам приходил к Метту. Теперь он мог подучить Людвига опоить мессира снотворным, а то и убить, забрать все, что есть, и бежать! А что, если... В безумной голове юноши мелькнула идея: что, если сделать мальчика своим любовником? Потребовать ласку в обмен на свободу! О, как хотелось ему почувствовать то, что ощущал его хозяин, овладев маленьким телом много лет назад...       - Что это ты весь красный, Метти? - осведомился Вильхельм, заметив очередную перемену настроения.       - Мне жарко... Тяжело дышать! - Юноша судорожно вздохнул, как будто бы ему было совсем плохо.       Неожиданно Вильхельм поднялся со своего места и принялся расшнуровывать корсет любимого, обнажая его шрамы.       - Ты прекрасен... - прошептал он, приникнув губами к юной коже. Метью прикрыл глаза, горячо выдыхая.       После ужина Метью занялся подсчетом выполненных работ, а после вернулся к Людвигу, в свою комнату, одну из лучших в доме.       - Осмотрись здесь. Ты будешь одевать и раздевать меня утром и вечером. Следить за одеждой, порядком. Заправлять и разбирать постель. Думаю, ты умеешь. А теперь за дело, а то я готов повалиться прямо сейчас. - Блондин потягивал из свистнутой со стола винной бутылки.       Его накормили – это было уже хорошо. Хотя еда была простой и совершенно не такой, к какой он привык дома. Но дома больше не было, Людвиг уяснил это накрепко еще у торговцев. Ему позволили вымыться и дали чистую одежду – и за это Луи был благодарен тоже. Простые штаны и рубашка, домашняя куртка, которую носила вся прислуга мужского пола в этом доме. На одежде был вышит вензель рода, чем-то напоминающий клеймо на коже Метью. У Людвига был свой угол, где он мог спать, и пусть этот угол был в покоях этого странного юноши, любящего переодеваться женщиной, но это не имело никакого значения. У них дома тоже были слуги, не так много, как здесь, но все же. Несмотря на это, Людвиг вполне мог позаботиться о себе, но вот о ком-то другом… Это было для него в новинку. К тому же пугали сбивчивые прыгающие рассказы Метта о самом хозяине дома. На Людвига он тоже произвел неизгладимое, не самое лучшее впечатление, но таких ужасов мальчишка и вообразить не мог. Он вообще слабо себе представлял, что кому-то может нравится издеваться над другим человеком…       Вернувшийся Метью был уже изрядно пьян. Его резкий голос и раздраженный тон привел Луи в себя – чтобы жить, теперь необходимо было работать, исполняя чужие пожелания. Что ж, пусть так. Людвиг не знал, с чего начать: с одежды или с постели? Пока хозяин комнаты отсутствовал, служанка рассказала ему, где лежит чистое белье, а где вещи, что откуда можно было взять в случае чего – мальчишка искренне старался запомнить, чтобы потом лихорадочно не метаться по комнате. Однако сейчас он стоял в ступоре, ощущая себя ужасно глупо. Что отвечает прислуга в таких случаях? А что должен сказать раб?       - Слушаюсь, - шепнул Луи, подходя ближе.       На Метте было другое платье, не то, в котором он встречал их карету утром. Людвиг постарался сделать все быстро, но все равно провозился с корсетом изрядное количество драгоценных минут. От юноши пахло чем-то сладковатым, цветочным – от этого запаха слегка закружилась голова. Луи поспешил заняться постелью, взбивая подушки и поправляя грелки. После он замер подле, опустив голову.       - Я никогда не видел ни лесов, ни полей прежде. Никогда не купался в море. Я родился в большом промышленном городе, где небо всегда черное от копоти, где не доживают до тридцати лет из-за дыма, который разъедает легкие. Я не помню ни имени моей матери, ни каким я был по счету ребенком. Отца у меня не было, как и у нескольких маленьких блондинистых комочков, ползающих по полу и постоянно просящих еду. - Метью усмехнулся, падая на кровать в одной нижней рубашке. - Когда мне было четыре года, моя мать умерла, оставив нас одних. Самому младшему было месяца два, не больше. Мы ничего не понимали, так и ползали по комнате в поисках еды, а я лежал в кровати, прижимаясь к трупу, вдыхая алкогольный запах. Я впитал его с молоком, фактически. Доев все, что осталось, мы начали орать, понимая, что никто не поможет, а из запертой комнаты не выбраться даже через окно. Когда пошел трупный запах, соседи вызвали полицию и нас забрали в приют. Оттуда я попал на фабрику, где сначала подготавливал хлопок к обработке, эта работа давалась самым маленьким... Потом мне доверили собирать ошметки в мешок из-под станка. Тот был устроен таким образом, что если не пошевелишься, тебя попросту раздавит. Поэтому нужно ползать туда-обратно по шестнадцать часов в день. Был перерыв на обед, но давали слишком мало, чтобы накормить растущий организм. Постепенно я приучил себя к маленьким порциям, к тому же старшие ребята запросто могли отнять хлеб, поколотить.       - Постепенно мои братья и сестры умерли от болезней, иные попались в станок во время работы, и им раздавило череп. Что сталось с младшим, я не знаю, он так и остался в приюте. Муторный труд отупил меня, мне хотелось вырваться. И я накликал на себя беду. Как-то ночью меня разбудили и потащили куда-то, как оказалось, нас распродавали на выбор разным мужчинам, и так я попал к Вильхельму. Он посадил меня на колени, обнял, начал трепать мои волосы, говорил, что я красивый. Я никогда не видел своего отражения, поэтому не знал, правда это или нет. Он дал мне вина, сначала было горько, потом я привык и жадно пил, сам обнимая хозяина, потому что думал... верил, что наконец нашелся человек, который будет заботиться обо мне... любить, и я заснул с этими мыслями в карете. Проснулся уже раздолбанным как ведро в его постели. Я не понимал, что произошло, мне было лет двенадцать тогда. Мне ничего не объясняли... Я хныкал, думал, что заболел, не мог встать. Потом это повторилось. Позже я понял, кем стал, и мне было так горько, так больно и обидно, что я начал пить. Началось "обучение" и наказания. Я должен был стать идеальной игрушкой, без пола, без воли, без души. Я сходил с ума от боли, не понимая, за что мне все это.       Порывшись в шкатулке, юноша извлек из нее карандашный рисунок, где был изображен Метью в детстве рукой Вильхельма. Такой маленький, чистый, похожий на ангела. Старший протянул младшему набросок, чтобы тот мог оценить разницу.       - Каждый вечер меня ждали пытки, и я напивался, чтобы не чувствовать, что он со мной делает. Но это же не интересно, верно? Мессир не давал мне пить, наказывал за нетрезвый вид. А когда я подрос, он одел меня в платье, чтобы я выглядел привлекательно. Появились подарки, роскошные вещи. Мне было интересно, хоть что-то красивое в моей грязной развратной жизни... Мне пришлось быть ласковым и послушным, чтобы улучшить свою жизнь. Но однажды я решил бежать. Это произошло лет в пятнадцать, когда он решил поделиться мною со своими приятелями. Заставил меня сосать всем, а потом грубо оттрахали и избили. Я хотел покончить с собой, но Вильхельм попросил у меня прощения на коленях. Это меня шокировало.       - В этот момент в моей жизни появился один человек. Он приезжал сюда, и мы встречались тайком, договорившись бежать. Помню, как перелез по канату через высокую стену, прыгнул с вещами в карету, как мы мчались и целовались под луной... Это была самая счастливая ночь в моей жизни... Скоро должен был готов быть фальшивый паспорт, мы должны были уехать в Париж. Но... угадай, где я проснулся утром? Здесь, в подвале. Мой побег был подставой со стороны Вильхельма... Я не буду говорить, какие меня ждали наказания, клеймо - лишь самое малое. Скажу лишь, что теперь готов бежать только сам, или с тем, кому доверяю полностью. Для этого нужны деньги. Много денег. Очень много денег, ведь деньги решают все в этом мире... - Юноша прикрыл глаза, подавая знак, чтобы Людвиг потушил свечу. - Ты готов?       То, что рассказывал этот юноша, не могло быть правдой, Людвиг просто отказывался в этом верить. В его жизни почти не было страданий, его взяли из приюта в три года, и мальчишка мало что помнил о жизни без Антонио. Приемный отец отгородил его от всех тех ужасов, что поджидали мальчишку на улице. Он рос маленьким тепличным цветком, пополняя собственные впечатления о мире из книг. Он занимался музыкой и живописью, учился ездить на лошади и играть в шахматы. Он и представить себе никогда не мог, как бы повернулась его жизнь, не упади взгляд Антонио на него тогда, в приюте.       Луи не сразу понял, что по щекам текут слезы. Соленые дорожки прочертили его лицо, каплями собираясь на остром подбородке, вымочили воротник рубашки. Мальчишка спрятал лицо в ладонях и присел на корточки, душа в себе всхлипы – это истерика, наконец, прорывалась за толстую стену выстроенных им «не со мной». Теперь Людвиг понимал: с ним, все это происходит с ним, и некуда бежать, никто его не защитит. Но сейчас пугало не это, сейчас слезы текли из его глаз не от ощущения безысходности, а от жалости, от того сочувствия, что переполняло его по отношению к Метью. Сколько же он всего пережил? Как же он смог это вынести? Людвиг в ужасе представил себя на его месте и тихонько заскулил, вгрызаясь в ребро собственной ладони.       Он слабо понимал, о каких именно ужасах рассказывает Метт. Для него осознания плотской близости еще не наступило, а уж близость между двумя мужчинами он, воспитанный в религиозной традиции, и вовсе считал порочной и запретной. В его голове для Метью это стало одной из пыток. Глядя на рисунок в своих дрожащих пальцах, он не мог поверить, что кто-то рискнул сломать и опорочить такое прекрасное создание.       Мальчишка кинулся к постели и схватил тонкую ладонь Метта в свои, прижался к ней влажной от слез щекой и заглянул в глаза. Он не знал, как ему помочь, но готов был сделать все, что бы ни попросил юноша в данный момент.       - Как жаль, что я не могу помочь тебе, даже на миг облегчить муки, - лихорадочно зашептал он. Им двигало чистое сострадание без капли других чувств. Даже страх за себя отступил куда-то на второй план.       - Тогда усыпи его. Подмешай средство в вино. Это ведь не трудно, верно? - Метью обнял мальчика, целуя в лоб. - Нужно это сделать, иначе тебя не ждет ничего хорошего, да и меня тоже. Понимаешь? Тогда мы сбежим с деньгами.       Он крепко прижал к себе мальчика, гладя и успокаивая его.        Лучи восходящего солнца прошлись по лицам обоих, даруя тепло. Умывшись, юноша попросил одеть его, завить, и они спустились к завтраку. Потом Метью решил показать своему младшему собрату по несчастью сад и кладбище, располагающееся в самом дальнем углу.       Самой роскошной была могила, накрытая мраморной плитой с узором, где было выведено имя " Леонард Беккер". На плите стояла такая же мраморная статуя маленького ангела с венком из полевых цветов на голове.       - Это первая любовь хозяина. Он закопан заживо в битом стекле за многочисленные измены. Остальные... я не знаю. Ты можешь пока погулять, и возвращайся к ужину. Хорошо?        Метт отпустил мальчишку, занявшись своими делами. Об этом можно было услышать по его истеричным крикам.        Тем временем Вильхельм приказал подсыпать в порцию Людвига добрую дозу афродизиака, а Метью - одеться понаряднее и надушиться получше. Юноша уже догадывался, что его хотят спарить с малолеткой, но надеялся хотя бы быть сверху.       Глядя в лицо бесстрастной скульптуре, Людвиг думал лишь о том, как несправедлива жизнь. Не к нему, о себе он почему-то совершенно не задумывался. Пусть Метью и не был образцом для подражания, пусть он вероятно был сильно болен психически и плохо контролировал себя, но он единственный был рядом. А узнав его историю, Луи стал уважать его по-настоящему, ни на миг не усомнившись, что все так и было. И вот теперь, стоя на кладбище, среди десятка могил, он думал лишь о том, как правильнее поступить. Он сомневался, что сумеет подсыпать снотворное в вино господину незаметно, но если тот узнает, то несомненно накажет обоих, а Луи не хотел, чтобы Метт страдал по его неуклюжести.       Время тянулось в томительной тоске. Людвиг в основном помогал по дому, обитая на служебной половине. Тут к нему относились равнодушно, но без презрения, которое часто демонстрировалось рабам. В обед его сытно накормили и вновь направили с поручениями. Людвигу на удивление понравилось работать по дому, так у него совершенно не оставалось времени придаваться собственным печалям, да и руки были при деле. Он пытался отрешиться от того, что случилось с ним, и это почти получалось.       На ужин его посадили отдельно, но Луи так устал, что не почувствовал подвоха. Он жадно набросился на еду, радуясь, что после будет возможность вернуться в свою комнату и наконец отдохнуть. С непривычки роль слуги показалась ему ужасно утомительной. Ему даже налили немного разбавленного водой вина, от которого Людвиг не отказался. Вино было сладкое, с легким травяным послевкусием. Мальчишка выпил его как сок.       А то, что происходило после, он помнил слабо. Очнувшись через какое-то время в полутемной комнате, Людвиг ощутил, что все тело его горит, а дыхания не хватает. Он лежал на чем-то мягком и, кажется, был обнажен выше пояса, но в комнате было так душно, что щеки горели. Мальчишка попытался сфокусировать взгляд, но картинка плыла перед глазами. На периферии сознания слышались чужие голоса, маячили смутные тени. Луи потянулся к одной из них и поймал тонкую руку.       - Метью? – позвал он, поражаясь тому, как хрипло звучит его голос.       - Иди со мной, - улыбнулся блондин. - Пошли быстрее! - Метью схватил Людвига за руку, увлекая его в спальню их господина, отделанную в мрачных тонах, так что казалось, что это логово графа Дракулы или любого другого вампира. Здесь было еще роскошнее, чем прежде мальчик мог видеть в комнате фаворита.        Захлопнув дверь, блондин согнулся в поклоне и расплылся в льстивой улыбке, подтолкнув своего подопечного к креслу, где сидел Вильхельм. Длинные черные кудри его были расчесаны на пробор, подходя как нельзя лучше к темно-каштановому халату. Видно было, что Метт успел причесать его, разуть и надушить после какой-то поездки.       - До чего ты очарователен! - Мужчина погладил Людвига по волосам, отпуская его. - Как тебе здесь живется? Как тебе Метти?       Приобняв мальчика за талию, Вильхельм одним рывком усадил его к себе на колени, поглаживая по животу. Спустившись чуть ниже, он заметил стояк.        - Видно, что Метти тебе очень нравится. Что ж, иди сюда, помоги ему. - Он подал знак блондинистой куколке.       Подскочив, Метью встал на колени, сорвал с мальчика штаны вместе с нижним бельем сразу до колен, затем лизнул языком головку, поднимая взгляд. Взял ее в рот полностью, потом весь член сразу, катая его во рту, словно пробуя на вкус. Затем начал двигать головой вперед-назад, прикрывая глаза и опуская голову.       Людвигу сразу захотелось вырваться из объятий, прижаться ближе к Метту и никуда от него не отходить, но его уже дернули на колени, заставляя развести ноги. Это было унизительно и страшно, но Луи, не в силах совладать с собственным телом и не понимая, почему оно предает его, подался за рукой, лаской скользнувшей по его пульсирующему члену. Веки сами собой опустились, под ними распускались алые цветы. Мальчишка попытался оттолкнуть от себя крепкие ладони хозяина, но не преуспел. Его держали, что-то говорили, но слова долетали словно бы сквозь вату. До Луи доходило лишь имя, за которое он цеплялся как за спасительный якорь во время бушующего шторма: Метью.       Людвиг протяжно застонал, выгибаясь, стоило только губам коснуться его плоти. Горячая влажная глубина впустила его в себя, туго смыкаясь… Луи не думал, что бывает так хорошо. Все тело его горело, соски напряженно стояли острыми бусинами, а член топорщился, набухал прямо во рту Метта сильнее, хотя, казалось бы, сильнее возбудиться человек неспособен. Шепот и мольбы отпустить сменили несдержанные стоны и всхлипы. Людвиг не понимал, что с ним происходит, ощущая одновременно поглощающее разум удовольствие и жуткий стыд от унижения. Неужели, это то самое, что испытывал Метт все это время?       Долго он не продержался, изливаясь в ласкающий рот с надсадным криком, вцепляясь пальцами в подлокотники кресла. Он впервые кончил так, и оргазм опустошил его морально, но физически, тело, распаленное и накачанное афродизиаком, осталось неудовлетворенным; жар в крови и не думал утихать, разгораясь с новой силой. Возбуждение было настолько острым, что от него было физически больно. Людвиг застонал обессилено и запрокинул голову, пытаясь сдержать непрошеные слезы.       Юноша сжал губы, продолжая свое дело, и попытался принять в горло как можно глубже, но из-за маленького размера его подопечного мало что вышло. Едва мальчишка кончил, он вытер рот влажной салфеткой и выбросил ее, ожидая нового приказа.        Усмехнувшись, Вильхельм несколько раз провел пальцами по напряженному члену Людвига, провоцируя его.        - У малыша играют гормоны? - рассмеялся он. - Поиграй с Метти, он с радостью исполнит все твои приказы.       Выпустив мальчика, Вильхельм взял старшего за талию и положил животом на стол, расшнуровав корсет и задрав юбку. Безразлично вздохнув, Метт улегся поудобнее, склонив голову набок.        - Иди сюда. Сначала ты должен нанести смазку, подготовить его. Справишься? - Протянул флакон с маслом, подманивая Людвига.       - Разве ты его не хочешь? - Вильхельм дотронулся до пальцев Метта, сжимающих столешницу, провел ладонью по спине, легонько шлепнул по ягодицам, и наклонившись, поцеловал в шею. - Разве он не красивый? Совсем не возбуждает? Смелее, доставь удовольствие себе и Метту. - Он подтолкнул парня вперед, позволяя играть со старшим так, как Людвиг сочтет нужным.       Людвиг неуверенно переступил с ноги на ногу. Взгляд его не отрывался от разложенного на столе Метта, от его бледных ягодиц, распахнутых бедер в обрамлении густых кружевных юбок платья. Губы у Луи задрожали, а сознанию вдруг вернулась ясность. Он перевел потемневший взгляд на Вильхельма и сжал губы в одну нить, выхватил флакон из его рук и запустил им в стену.       - Это отвратительно! Я не буду этого делать!! – выкрикнул он звонко, замирая от собственной смелости. Но гнев уже затапливал удушающей волной, как совсем недавно затапливала животная похоть. Даже так и неудовлетворенное возбуждение отошло на задний план. Остался только Метью с задранной как у шлюхи юбкой, с покорным выражением лица и пустыми глазами.       Впрочем, только после Людвиг осознал, что натворил, и что теперь ему не избежать наказания. Он отступил на шаг и бросился к двери, которая, конечно же, оказалась заперта. Бессильно подергав ручку, мальчишка навалился на нее всем телом, закусывая губу, но упрямая створка не поддалась. Он сполз по ней на пол и заплакал, отгораживая от мира, ненавидя себя и окружающих за то, что они с ним сделали. Вот теперь он жалел исключительно себя, полностью забыв о равнодушном Метте.       - Тихо-тихо, не убежишь. - Разумеется, Вильхельм запер дверь, прежде чем начать это представление. - Тебе никуда не деться, славный мой мальчик... Кровь очищает блондинок... Лестница не кончится, беги-беги-беги... - напевал он строки из песни. - Выбор небольшой: либо ты трахаешь Метти, чего ты сам хочешь, да и он явно не меньше; либо мы с ним трахаем тебя. Выбирай! Надеюсь, ты примешь правильное решение, мой милый мальчик...        Покачав головой, Вильхельм вернулся в кресло, накручивая на палец прядь длинных темных волос. Метью глубоко вздохнул, чуть пошевелив плечами и ухмыльнувшись.       - Побыстрее, мой друг. Я не могу лежать здесь вечно.       Людвиг поднял голову, глядя покрасневшими глазами на Метью, который вел себя так, словно его это и не касалось. Сколько же раз ему приходилось проходить через нечто подобное, что эмоциональная составляющая окончательно стерлась, ушла из действа? Луи замутило. Он перехватил взгляд Метта и качнул головой. Не надо - просил он мысленно, - не заставляй меня, ты ведь… Что? Ты ведь что?       Взгляд Людвига наткнулся на склянку с маслом, которая не разбилась от удара, а лежала, потонув в мягком ворсе ковра. Метью вздохнул и пошевелился; его худые молочные бедра сплошь покрывали старые и совсем свежие шрамы: белые, розовые. Луи на коленях подполз по ковру, сжал бутылку с маслом в кулаке и поднялся на ноги. Сделал несколько несмелых движений к столу, остановился в шаге от Метта, и замер, не зная, что делать дальше. Он действительно имел слабые представления о том, как происходит соитие двух мужчин. То есть, совсем не имел. Интуитивно он подозревал, как надо поступать – взгляд то и дело скользнул по ложбинке меж ягодиц Метью, но от этого хотелось провалиться на месте от стыда. Хоть Людвиг и был возбужден, он медлил, сжимая во вспотевших пальцах бутылек с маслом, не решаясь ни действовать, ни заговорить.       Обнажились следы от укусов, засосов, царапин. Медленно и картинно Метью спустил чулки, демонстрируя узоры, вычерченные ножом сзади наподобие стрелочек на колготках.        Искусанные плечи Метта подрагивали, а сам он лежал спиной к мальчику. Ниже их, по лопаткам красовались шрамы, складывающиеся в рисунки. Улицы, заводские трубы, туман, дождь, маленький мальчик, слоняющийся по улицам. На пояснице было выведено готическими буквами "Послушная игрушка своего господина".        - Он учил меня терпеть боль... Я должен был молчать во время пытки, чтобы она не продолжалась вдвое дольше... мог поставить коленями на жемчуг и заставить читать что-нибудь... - Поднял ногу, демонстрируя шрамы и синяки, следы от палки, ремня. Шептал Метью, потираясь щекой о стол. - Действуй. Просто поверь, что так будет лучше. Чего ты не начинаешь? Дотронься до меня. Смажь, растяни немного и приступай.       Людвиг смотрел на его расчерченное шрамами тело и не мог понять, ужасают его рисунки на коже или наоборот, вводят в священный трепет, который случается с человеком при взгляде на пронзительные произведения искусства? Однако они его определенно не отвращали. Хотелось коснуться бледных линий пальцами, провести, обвести, прижаться губами… Поймав себя на неподобающих мыслях, Луи вздрогнул и обернулся к замершему в кресле Вильхельму – тот наблюдал за ними, не скрывая интереса, и взгляд его обжигал.       Смазать и растянуть… Луи дрожащими пальцами отнял притертую пробку, пролил немного масла себе на ладонь, отупело глядя, как тугие блестящие ручейки скатываются меж пальцев и исчезают в пушистом ворсе ковра. В воздухе запахло жасмином; Людвиг мазнул скользкой ладонью по пояснице Метью, обводя осторожно широкую надпись, словно прикосновением к старым шрамам мог вновь причинить боль; закусил губу, смещая руку ниже, касаясь пальцами ложбинки меж ягодиц. Короткая дрожь напряженных мышц стала ему ответом. Понимая, что тянуть дальше не имеет смысла, Людвиг протолкнулся сразу двумя пальцами в его анус, на удивление легко с помощью масла. Жаркие стенки охватили его, волнообразно сжались. Луи закусил изнутри щеку до крови, жмуря глаза от одной мысли о том, что скоро окажется в нем – она мгновенно распалила его фантазию, обнажая чувственность, которой мальчишка не знал в себе до этого. Он двигал пальцами не очень умело, но старательно, боясь причинить Метту боль и желая его так сильно, что судорогой сводило низ живота.       Наконец он, сочтя подготовку достаточной, повинуясь легкому вздоху, придвинулся, обнимая узкие бедра Метью ладонями, и толкнулся в его распластанное тело, проникая сразу до основания.       - Мм, продолжай, Людвиги! - Разумеется, лица его было никак не увидеть ни за волосами, ни сбоку. Когда мальчик дотронулся до его сфинктера, парень прогнулся от удовольствия под легкий смешок Вильхельма, наблюдавшего за этой картиной из кресла.       - Ты в нем - это все равно, что засунуть палец в пол-литровую банку.       Нахмурившись, Метт сжал член Людвига в себе, но тот все равно не мог коснуться простаты. Он принялся водить по своему, лаская все интенсивнее.       - Быстрее же, быстрее! - прикрикнул парень, простонав. Юбка его красного атласного платья колыхалась при каждом движении. - Давай! Ну быстрее! - Метт жаждал большего. Он привык к грубым животным утехам, боли, обладанию над ним, страсти. Мальчик не мог дать этого, конечно. Едва он кончил, юноша расслабился, сам не получая разрядки.        - Отлично. Молодец. - Вильхельм захлопал в ладони, точно как в опере, и протянул Людвигу салфетку. - Вымойся и иди спать. Я тобой доволен. А ты, Метти, иди ко мне...       Едва за мальчишкой закрылась дверь, Метт соскользнул со стола, выпрямился во весь рост, позволяя платью свободно стечь с его фигуры и расплыться алой атласной лужей у ног. Прохладная ткань возбуждающе скользнула по распаленному и ни капли не удовлетворенному телу. Он остановился в шаге от кресла, облизал карминовые губы и сладко жеманно улыбнулся:       - Мессир, вы совсем напугали мальчишку, - промурлыкал он, тряхнув светлыми растрепанными волосами, окончательно ломая прическу. Он знал, что Вильхельм возбужден, хоть это и не видно под свободной тканью его халата. А он хотел получить в себя его крепкий член. За столько лет их странных отношений, Метью научился получать удовольствие почти от всего: от боли и от ласки, что щедрой рукой дарил ему хозяин. И пусть он жаждал свободы – о, он действительно ее жаждал, - но крамольная мысль, что он больше никогда не увидит Вильхельма, заставляла что-то внутри натянуто вздрагивать.       Метт, не дожидаясь приказа, опустился на колени перед креслом, привычно располагаясь меж распахнутых бедер любовника. Сколько было таких вечеров? Не сосчитать. Дернув широкий пояс халата, он забрался проворными пальцами под его полу, касаясь живота Вильхельма. Метт предвкушающее облизал губы и поднял совершенно поплывший, похотливый взгляд на мужчину.       - Пусть привыкает. Для того и живет здесь, чтобы мне не было скучно.       Вильхельм провел пальцами по вьющимся волосам, помогая обнажить свое тело, за которым тщательно ухаживал, чтобы не вырос противный живот или еще что-нибудь.        - Уже успел запудрить дитю голову? Скажи честно, понравилось тебе с ним, а? - Чешет за ухом, как любимую кошку. - Мне бы хотелось, чтобы он сделал это с тобой жестко, чтобы ты стонал и визжал от удовольствия. Или же напротив. Изображал маленького любопытного шлюшонка, которого еще не трогали. Впрочем, времени у нас предостаточно.        Милосердно позволив Метту ответить, Эдельштайн разжал челюсти Метта, вставляя ему свой член и надавливая на затылок с такой силой, что тому пришлось взять полностью и сразу.        - Я люблю смотреть, как ты задыхаешься. Еще больше - как плачешь и молишь о пощаде. Но самое сладкое для меня - это слушать, как ты просишь продолжить пытку...        Нащупал босой ногой с коротко остриженными ногтями член парня, начиная ласково и заботливо поглаживать. Внезапно удовольствие сменяется дикой болью - член придавливают к полу ногой.        - Продолжай, - наклонившись, Вильхельм провел языком по лбу юноши, слизывая пот, так что Метта обдало волной духов. - Продолжай. А если тебе больно, ты всегда можешь попросить меня перестать...       - Не думаю, что мальчишка сможет меня удовлетворить… разве что вы оба возьметесь за дело, вместе, - Метт сверкнул бесстыжими глазами из-за упавших на лоб светлых локонов и медленно облизал губы, - но для вас, мессир, все что угодно.       За удовольствием всегда следовала боль – этот урок Метью усвоил хорошо. В его жизни эти две величины всегда шли рука об руку. Вскоре юноша научился находить плюсы даже в страдании, научился обращать его себе во благо. Впрочем, получалось не всегда, особенно, если Вильхельм был не в настроении, тогда Метту не перепадало ничего, ни капли, но такое случалось достаточно редко.       Метью впился полированными коготками в крепкие бедра Вильхельма, оставляя на коже длинные царапины, когда чужой член толкнулся глубоко в глотку. Метт привычно расслабился, скруглил губы, уверенно принимаясь за дело. Он сосал с удовольствием, надеваясь горлом на крепкий орган, лаская кончиком языка головку, напрягая мышцы глотки для дополнительной стимуляции. Он шире развел бедра, чуть прогибаясь, закатывая глаза от удовольствия, но тут же глухо вскрикнул, выпуская его плоть изо рта. Метт почти ненавидел Вильхельма в этот момент, прижимаясь щекой к его бедру и глядя снизу вверх.       Алые припухшие губы сложились в улыбку. Метью едва касаясь кончиками пальцев, провел по перевитому венами стволу, обхватил в кулак и помассировал уздечку большим пальцем. Собрав губами выступившую смазку, он пощекотал напряженным языком вершинку и вновь наделся ртом, опускаясь до основания, перекатывая в пальцах другой руки мошонку. Просить было рано, Вильхельм еще не наигрался, это прекрасно понимали они оба.       - Мм. Один спереди, другой сзади? Как мило! - Кудри Вильхельма коснулись кожи Метта, освещаемого одной лишь свечой. Он ласково гладил юношу по волосам, перебирая любимые кудряшки. - А что, если мы вместе его возьмем? По очереди? Что скажешь, солнышко? - Ласкает парня пальцами одной ноги, другой несильно прижимая член.        Закрыв глаза, он наслаждался Меттом, постанывая изредка. Он воспитал все же хорошего парня. Мастера своего дела, знающего свое место.        - Прости, что я хотел тебя покалечить. Я сказал так сгоряча. Я вовсе не хочу этого, нет...        Со стоном он кончил, спуская в горло юноши.       - Почему ты мне изменял? - Смотрит прямо в глаза, приподнимая за подбородок двумя пальцами. Убрав ногу, Вильхельм резко подхватил Метта за талию и рывком швырнул на мягкую роскошную кровать, накидываясь сверху. В исступлении он целовал шею, нос любимой игрушки, лизал его грудь, играя с бусинками сосков, провел пальцами по впалому животу, нащупывая пострадавший орган, и принялся быстро водить по нему пальцами.        - Метт... Мой наркотик... - Резко дернул, снова сжимая пальцами. - Если больно, попроси, чтобы я тебя отпустил...       Вряд ли он мог что-то сказать с разбухшим членом в глотке, но ответа и не требовалось. Вильхельму никогда не требовалось ответа. Лучше было бы, будь Метт и вовсе бессловесным животным, способным только постанывать и вскрикивать, когда его мучают.       Сперма выплеснулась в горло, заполняя рот. Метью задержал дыхание и зажмурился, выпивая все до капли. Он вылизал его плоть, потерся носом о бедро, как верный пес и поднял на хозяина взгляд, повинуясь твердым не терпящим возражения пальцам. Взгляд Метью плыл, как будто он уже слегка переборщил со сладкой дозой. В таком состоянии с его губ могло сорваться что угодно, любое признание, даже самое честное, которое он молился никогда не произнести.       - Мессир, - выдохнул Метт со стоном, подаваясь ближе, - сделайте мне больно.       Юноша откинулся на спину, прогнулся, распахивая бедра и обнимая талию любовника ногами покорно и привычно. Острые колени трепетали; Метт постанывал и ерзал, выпрашивая то ли ласку, то ли грубость. Он оплел плечи Вильхельма тонкими руками, притянул его голову к себе, заглядывая в потемневшие глаза, и протяжно застонал, толкнувшись в его руку.       - Мессир! – выдохнул он со всхлипом.       - Несравненный! Самый лучший! - Вильхельм зарычал, уткнувшись лицом в шею и грудь блондина. Разведя его ноги, согнутые в коленях, он вошел в упругое разгоряченное тело, прижимаясь к нему.       - Я хотел сделать тебе хорошо. Но ты сам напросился... - Начал потихоньку двигаться, задерживаясь внутри. Приподняв голову, мужчина жадно приник к губам любовника, проникая между ними языком, словно бы хотел отыметь его сразу в оба отверстия.        - Повторяй, кто ты есть, моя сука! Моя вещь! Моя игрушка! Только моя! - Резкими толчками он вбивался в тело Метта, впрочем, не рвав его.       Метью вцепился пальцами в его плечи, притягивая ближе, оплетая руками и ногами. Он несдержанно стонал, сжимая бедра любовника ногами, подстегивая его как норовистую лошадь. Светлые волосы растрепались, рассыпались по плечам, свились влажными тугими колечками на висках.       - Да, да! Я ваш!.. Я только ваш! Сделайте меня своим… сильнее! – Он с жадностью ответил на поцелуй, зарываясь пальцами в волосы любовника, несдержанно дергая отдельные прядки. Вильхельм в идеале знал его тело, умея подарить удовольствие в грубости, умея довести его до оргазма не касаясь и пальцем. Но сегодня Метту было мало: наравне с обжигающим удовольствием внутри него ширилось дикое ощущение неправильности. Он лгал, пусть неосознанно, недоговаривая, стараясь выжить, но лгал, и настолько привык получать наказание за свою ложь, что теперь удовольствие его было неполным. В исступлении он намотал роскошные волосы любовника на кулак и до крови укусил его за губу, зная, впрочем, что за этим последует и желая этого.       - Сука! - Отвесил пощечину. - Что ты творишь? - Схватил за шею, придушивая. - Да! Так и есть! - Ворвался внутрь так, что все тело Метта дернулось, испуская в него семя. Простонав и рассмеявшись от удовольствия, Вильхельм расслабился на груди юноши, испускающей жар. - Я тебя накажу...        Немного позже он поднялся, запахивая халат, приблизился к шкафу и налил в бокалы вина себе и блондину, откупорив бутылку.        - За нас, мой милый. - Протянул вино юноше, оглядывая его с ног до головы. - С тобой каждая проведенная минута кажется секундой, а год - часом. Вот что, спать мне пока совсем не хочется, лучше давай поиграем. Не знаю, сможешь ли ты меня возбудить, но я в долгу не останусь. Сыграем так... - Мужчина задумался, отпивая из бокала. - Одевай свое платье, выйди за дверь, подумай, затем придешь. Вот что, ты должен изобразить шлюшку. Но. Маленькую шлюшку, которую еще никто не успел взять. Только трогали и пользовались ротиком. Я решил снять тебя, но с условием, что ты придешь лишаться девственности. Ты должен изобразить, как тебе больно и страшно в первый раз, хныкать и визжать, когда я вхожу, но суть в том, что ты делаешь это добровольно. Ты хороший актер, Метт. Так что справишься. Все понял?       Ему не хватало совсем чуть-чуть, и Вильхельм с удовольствием дал ему больше. Горло сжали сильные пальцы; Метт выгнулся, хватая воздух широко распахнутым ртом, невидящим взглядом уставившись в потолок. Внутри него пульсировал чужой член, заливая нутро горячим семенем. Метью вцепился в удерживающую руку, оставляя полукружья от ногтей на тыльной стороне, и сухо кончил, сжимая так крепко, словно не желая выпускать любовника из себя. Ладонь тут же исчезла с горла, оставив после себя красноватые отметины, обещавшие вскоре налиться синяками.       Скула болела, рассеченная неосторожным ударом. Метью с усилием сел на постели, запрокинул голову, позволив волосам свободно стечь за спину, и погладил себя по напряженному горлу. Глотнув из бутылки, он вернул ее назад и вновь откинулся на сбитую простыню.       - А если я не приду? – игриво спросил он со смешком, и голос его звучал сорвано и хрипло. Юноша облизал распухшие губы и завел ладонь меж бедер, расслабленно прогнулся, вталкивая во все еще раскрытое отверстие пальцы, свободно ходящие по чужой сперме. Закатив глаза, он выгнулся с тихим стоном, лаская себя пальцами.       - Придешь. Куда ты денешься? - Упал на постель, усмехаясь, и швырнул платье в лицо юноше, обнимая его и начиная кататься по кровати, прижимая к себе Метта. - Ты хочешь чего-нибудь? У тебя есть сильное желание? Ты исполнишь мое, а я твое. Так будет честно. Не находишь?       Снова поцелуи, выпивка. Привстав, Вильхельм шлепнул мальчишку по заду, чтобы шевелился.       - Сильное желание? – Метт закусил губу на секунду, замирая, напряженно вглядываясь в глаза Вильхельма. В этот миг он открылся, но это длилось лишь мгновение, а после - снова непроницаемая фальшивая насквозь маска из притворства и жеманства.       - Как прикажете, хозяин, - промурлыкал он, запечатлев влажный поцелуй на плече любовника, проворно соскочил с постели, сгреб платье и, даже не подумав прикрыться или одеться, вышел за дверь.       - Лишаться девственности, значит? – Метью вернулся в собственные покои и повалился на постель. Меж бедер подсыхала чужая сперма, а горло саднило от минета и удушья. Метт сел на постели, поймал взгляд собственного отражения в зеркале, долгие полминуты изучал его, а потом вскочил, добрался до секретера, схватил портняжные ножницы и в исступленной ярости изрезал на клочья алое платье. Появившимся на его зов слугам он приказал убрать все тут и приготовить ванну.       Спустя час в дверь спальни Вильхельма неуверенно постучали. Метт мялся на пороге, изобразив на лице неподдельное волнение и испуг. На нем было закрытое темное платье, непонятно как появившееся в его гардеробе. Еще влажные после мыться волосы были подколоты вверх, убраны в сложную прическу.       - Заходи, милая. - Вильхельм отвлекся от него и занялся своими делами, состоящими из подсчета убытков и доходов поместья. - Какая у нас красавица! Покрутись, покажи себя, Метти. Иди, сядь ко мне на колени, - облизнулся он, явно приложившись к бутылке во время отсутствия пассии. Приобняв юношу за талию, он усмехнулся, поглаживая его по волосам, затем коснулся груди, хотя та была совсем плоской и нажал на нее.        - Что привело тебя сюда, малышка? - Склонил голову на плечо, целуя светловолосого. Не вытерпев, Вильхельм опустил руку, проникая под платье и нижнее белье игрушки.       Метт скользнул единым слитным движением ближе и замер, по-детски покачиваясь с пятки на носок, сложив руки в скромном жесте ладонь к ладони. На губах его играла мягкая чуть неуверенная улыбка, меняющая его капризные черты лица до неузнаваемости. От этих игр он был зависим не менее сильно, чем Вильхельм. И пусть последнему они были нужны исключительно, чтобы развеять скуку, для же Метью они представляли собой целый новый мир, в который можно было сбежать от действительности хотя бы на пару часов.       - Мне передали, что вы хотели меня видеть, - произнес Метт, устраиваясь на его коленях и смущенно расправляя складки платья. Он едва удержался и не перехватил ладонь Вильхельма, беззастенчиво задравшую подол и опустившуюся на бедро. От этого собственнического, не принимающего отказа жеста все внутри зашлось обжигающей волной возбуждения. Чувство принадлежности затопило Метта на долгий томительный миг, в течение которого он был свято уверен, что любит Вильхельма больше жизни. Но мгновение прошло, а роль осталась. Метт прогнулся за ладонью, сводя колени и пытаясь закрыться, блестя лукавыми глазами из-под светлых ресниц.       - Очень хотел. Я так давно не видел такого прекрасного существа, как ты... - Вильхельм взял правую руку Метта и прикоснулся к ней губами. - Но почему именно ко мне? Я тебе понравился или тебе нужны деньги? - Водил пальцем другой руки по бедру, процарапав ногтем едва заметно. - Какова цена вопроса и... что я могу сделать с тобой? Хочешь грубо или нежно? - Покрывает плечи поцелуями, освобождая от шнуровки. При столь скудном освещении шрамов Метта не было видно, и он впрямь мог сойти за маленькую проститутку.        Подхватив юношу на руки, Вильхельм закружил его по комнате в пьяном вальсе, а затем швырнул на кровать, подминая под себя. Он гладил ноги Метью, целовал его переносицу, провел языком по соскам, прижимая к себе.        - Ты готова, негодница? - На Метти не было нижнего белья, и Вильхельм попросту задрал подол, но так, чтобы не демонстрировать член игрушки.       - Я хочу, чтобы вы стали моим первым мужчиной, - выдохнул Метт, дрогнув ресницами: тыльная сторона ладоней, внутренняя сторона запястий не утратили своей чувствительности, хоть и были покрыты мелкой сеткой шрамов, и даже легкие прикосновения к коже посылали сонмы мурашек по рукам, вверх. – Все, что захотите, мессир, только нежно, я прошу вас, - Метью повел плечами и позволяя платью соскользнуть ниже, открывая плоскую грудь со стоящими острыми сосками.       Несколько почти балетных па, и он снова выгибается на прохладных простынях, привычно зная свое место. Вильхельм сверху, ласкает порывисто, но пока не переходит границ, видимо действительно настроен поиграть. Метту очень хочется раздвинуть ноги привычным жестом опытнейшей бляди, самому направить чужую плоть в жаждущее наполненности нутро, а потом скакать на крепком члене, выгибаясь и лаская себя, но тогда вся их игра пойдет прахом. Поэтому он чуть ерзает, словно пытаясь выползти из-под придавившего жаркого тела, сдвигает ноги, пытаясь прикрыться, мнет тонкими нервными пальцами подол платья.       - Будьте нежным со мной, мессир, - облизнувшись, шепнул Метт и потянулся за поцелуем, обнимая лицо мужчины ладонями.       - Стану, не волнуйся. Ты мне очень уж по нраву. Как мне тебя называть, деточка? - Поцеловал, нежно касаясь лепестков губ своего Метти, зарываясь пальцами в его волосы. Потянув за пояс халата, он обнажил стоящий член.        - Сейчас будем с тобой играть. - Волосы мужчины упали, касаясь кожи полуобнаженного Метью. В руке Вильхельма мелькнула лента, которой он перевязал член мальчишки.        - Не кончишь, пока я не разрешу.        Раздвинув ноги светловолосого и приласкав его еще немного, Вильхельм начал входить, медленно и постепенно, мучая натуру его ненасытного любовника, а так же свою. О, как хотелось ему резко войти в Метта, прижать, кататься по постели, царапать ногтями, таская туда-сюда полуобмершее тело, долбить его как настоящий станок для пыток и ебли... а после сидеть на веранде при свечах, и читать наизусть стихи классиков под аккомпанемент блондинки на фортепиано. Однако, ему нравилась игра, в которой Метти отползал и стонал, как когда-то в детстве.       Метт закрыл глаза, пряча бушующие чувства на дне зрачков, запирая их внутри. Воспоминания, сколько бы он не гнал их от себя, всегда возвращались… Сладкий дым помогал ненадолго забыть, но с каждым разом периоды забытья становились все короче, а возвращавшиеся чувства – все острее. Метт задохнулся стоном боли – настоящей, но не физической, терзавшей душу, но не тело, – и уперся ладонями в плечи Вильхельма, останавливая его уверенное движение.       - Больно! – выдохнул он и закусил губу, чуть сжимая его плоть в себе, словно бы не в силах расслабить мышцы. Он очень хорошо знал правила игры и знал, когда надо быть убедительным. – Вы обещали, что не причините мне боли… - полувсхлип-полустон сорвался с губ, и Метью запрокинул голову, распахивая глаза, открывая напряженное беззащитное белое горло, уже расцвеченное засосами, которыми его наградил Вильхельм.       - Прости, прости, Метти... - Вильхельм тут же и сам изобразил испуг. - Я буду нежно.       Он обожал своего мальчика. Безумно обожал его голос, стоны, вздохи, цвет его глаз, прикосновения, оттенки духов, смешанных с потом. Как это было великолепно, нависать над ним, чувствовать его тепло, чувствовать, что он живой и дышащий... тот раз с мертвым Вальтером, предшественником Метта, был отвратителен.       Вильхельм вспомнил, как забрал Метью с фабрики, не дав ему погибнуть... и погубил. Обрек на ад на земле. За что? Бедное беззащитное дитя ответило за грехи сгнивших в саду людей из прошлого. Вспомнил, каким он был маленьким и узким в первый раз.       Наклонившись, мужчина поцеловал его в шею, лаская член. Протолкнулся чуть глубже.       Метт гортанно вскрикнул, не выдерживая, расслабляясь всем телом, словно вмиг теряя все силы. Он обернулся вокруг Вильхельма бескостной змеей, по-женски закинув руки ему на шею, сцепив ладони в замок на загривке. Сколько бы любовников у него не было, ни с кем не было столь упоительно заниматься любовью. С ним каждый раз, как маленькая смерть, даже когда хозяин нежен и ласков, - непонятно, что из этого лучше. Метту нравилось не думать и не сознаваться самому себе в том, что он зависим от Вильхельма. Ему нравилось ненавидеть его за боль и издевательства, оправдывая самого себя этим, но когда мужчина становился вот таким… пусть он только играл, все равно это было невыносимо.       Метью прижался к его губам, глубоко упоительно целуя. Сплетая языками, он жмурил глаза, прижимаясь как можно ближе, словно желая, чтобы между их телами не осталось ни миллиметра свободного пространства. Медленные движения сводили его с ума даже не чистым удовольствием, а полнотой ощущений: все обострилось. Он чувствовал, как внутри его тела ходит крупный член, как привычно Вильхельм заполняет его собой, кажется, положи ладонь на живот – почувствуешь его неотвратимое движение под кожей. Это сводило с ума не меньше, чем дикая животная страсть, когда их близость напоминала соитие и никак не могла претендовать на что-то большее, чем утоление плотского голода. Сейчас же можно было тешить себя глупейшими надеждами.       - Да, мой славный... Мой чудесный мальчик, маленькая блондиночка... Солнышко нежное... радость моя... - срывалось с губ создателя игрушки, когда он покрывал поцелуями юное лицо Метти. - Мой! Ты должен быть только моим! Всегда! - Вошел до упора, сжав плечи юноши. Он двигался все яростнее, наращивая темп, прижав к небу язык Метью. - Тебе больно? Ты страдаешь, душа моя?       Надавил на живот парня, замирая внутри. Схватил за волосы, заглядывая в эти безумные небесные глаза, и снова двинулся, теперь уже врываясь сильнее.       - Это страсть, мой мальчик. Которую я испытываю к тебе...       С шипением укусил в шею, полоснув ногтями по нежному животу, и кончил, наполняя семенем тело Метти.       - Я тебя люблю...       Метту хватило пары резких толчков, чтобы забиться в сухом почти болезном оргазме. Он вцепился в плечи Вильхельма, вжимаясь в него всем телом, и протяжно беспомощно застонал. Он не сразу понял, что глаза щиплет от слез, что соленые дорожки стекают к вискам и путаются в растрепанных спутанных локонах. Он не сразу понял, что плачет искренне: из-за слов или из-за глупой игры, а может, из-за общей обреченности.       Метью оттолкнул от себя Вильхельма, с усилием выполз из-под него, сел на постели, поджимая под себя ноги, и натянул до самого подбородка мятую простыню. Его голубые глаза все еще были темными от расширившихся зрачков, и вид он имел весьма безумный.       - Вы сделали мне больно, - укорил он мужчину сорванным голосом и рвано выдохнул, ощущая, как по бедру щекотливо течет горячая сперма. Одежду поправить он даже не пытался, мечтая лишь о горячей ванне и расслабляющей затяжке опиума. Утренние игры ему осточертели, хотелось поскорее остаться в одиночестве.       - Я сделал тебе больно... Прости, милый. Прости и обними меня... - Вильхельм прижал узника к себе, лаская и покрывая поцелуями тело Метта. Он схватил его за плечи и тяжело, резко взглянул в его глаза.       - Ты меня любишь? Только честно. Ответь мне, Метти. Тогда, на фабрике, я сразу заметил тебя, и больше ни на кого не смотрел. Ты был таким милым... очаровательным просто. Ты отличался от всех остальных. Сильно отличался. И я сразу захотел, чтобы ты был только лишь моим...       Мужчина приник губами к губам Метта, повалив его на постель снова.        - Сладких снов, дитя мое.

***

      Людвиг не понимал, как ему относиться к Метту. Они жили в одной комнате все это время, а с того случая прошла неделя, но ничего не прояснилось. Первое, что он сделал – это попросил прощенья, размазывая слезы по щекам. Однако Метью остановил его, взялся успокаивать на удивление нежно, но притом целомудренно, приласкал, утешая. Они так и уснули в объятиях друг друга и пусть на утро Метт вел себя точно также, но что-то все же изменилось. Людвиг осознал, что за короткое время успел привязаться к Метту и теперь не мог представить, как бы он обитал в этом мрачном доме без него.       Метью вернулся от хозяина в странном расположении духа. Он явно нервничал, но в этот раз без предвкушения, которое наполняло его душу перед извращенными их играми. Людвиг не одобрял, но успел привыкнуть. Он вообще старался лишний раз не думать о том, что с ним произошло в спальне Вильхельма.       - Хозяин нас обоих зовет, - теребя локон волос, произнес Метт и пронзительно глянув из-под ресниц, добавил не терпящим возражения тоном: - Ты пойдешь тоже.       Людвиг низко опустил голову, но кивнул. Он знал, что если откажется, то за его своевольство накажут Метта, а он не хотел подобного. Метью словно бы расслабился, выдохнул и даже улыбнулся кривовато. Тут же направился выбирать одежду, на этот раз, однако, отдавая предпочтение мужским костюмам, а не платьям.       - Здравствуй, блондиночка! - Вильхельм чуть поманил юношу, привстав с кровати. - Садитесь, располагайтесь. Поиграю с вами, пожалуй.        Он подошел к стене, снимая кнут, расправил его, заставив звонко щелкнуть в воздухе. Затем резко повернулся к парням, так, что полы тёмного бархатного халата расшитого золотом, взметнулись над поверхностью ковра. Темные кудрявые волосы растрепались по плечам, глаза горели жаждой боли.        - Метти, я хочу, чтобы ты приласкал нашего Людвиги. Возьми его у меня на глазах. - Швырнул ему флакон со смазкой. - Да, если ты не дашься, плохо будет вам обоим. Дошло, я надеюсь?       Хотя темные пронзительные глаза смотрят точно так же, неожиданно резко тонкая белая рука взметнулась, и хлыст рассек покрывало, выбив немного пыли, которая зависла в воздухе, подобно тончайшему покрывалу, чтобы минут через десять осесть, как ни в чем не бывало.       - Приступайте, я жду. Возбуди мальчишку. Смелее.       Метт не сразу понимает: серьезно ли он? В их играх ему никогда не удавалось быть сверху, хотя очень хотелось. По правде сказать, он чувствовал явную потребность самоутвердиться, но возможности не было. Мысль о Людвиге проскакивала в его голове с самого знакомства с ним, но Метью хотелось наладить отношения исподволь, чтобы мальчишка сам ему отдался – это было бы еще пикантнее. Но Вильхельм вновь решил нарушить его планы.       Людвиг задрожал и шарахнулся в сторону, но Метт поймал его за локоток, склонился, отводя светлые пряди от уха и касаясь губами мочки, зашептал:       - Тише, тише. Все будет хорошо. Я не сделаю тебе больно, - он лгал, конечно, но мальчишку надо успокоить, с наивными девственниками, как с дикими лошадьми – чуть что и сразу на дыбы. Людвиг не двигался, не расслаблялся в его объятиях, во все глаза глядя на хлыст в руках Вильхельма. О, Метт прекрасно знал, как больно может быть… Он медленно раздевал мальчишку, отвлекая какими-то бессмысленными фразами и поглядывал на Вильхельма поверх его плеча, то и дело облизывая припухшие губы. Он не знал, зачем понадобилось подобное хозяину, и мог только догадываться по хищной улыбке, притаившейся в уголках его губ.       Когда они повалились на постель, Людвиг уже был возбужден и почти не сопротивлялся, видимо, смирившись с неизбежным. Метт притянул его к себе и накрыл губы долгим нежным поцелуем, скользя чуткими знающими ладонями по его хрупкому мальчишескому телу. Когда пальцы скользнули ниже, Людвиг сам раздвинул ноги, прогибаясь в пояснице и кусая заалевшие губы. Метью приласкал смазанными пальцами его член и скользнул ниже, оставляя влажно поблескивающую дорожку по внутренней стороне бедра.       Вильхельм всегда был ревнивым собственником. И тогда, в тринадцать, когда он встретил Лео Беккера, сына служанки, и влюбился в него; и потом, со всеми остальными любовниками, которых нещадно карал за измену. Некоторые предпочли сами уйти из жизни, чтобы не проходить через многочисленные пытки, обещанные Вильхельмом.       Когда Метью впервые изменил в пятнадцать лет, Мессир был в бешенстве. Просто поколотить мальчишку было мало. Он поставил клейма на его теле, сделав из мальчика произведение искусства. Затем на пьянке заставил отсосать всем своим друзьям и позволил разложить и оттрахать на столе, чтобы больше было не повадно изменять. Но и этого показалось мало. Вильхельм выбрал и нанял для Метти человека недурной наружности, который должен был приезжать по некому делу в поместье и якобы тайно ухаживать за юношей, который уже тогда приучался носить платья, чтобы быть похожим на хрупкую невесту своего хозяина. Нанятый мужчина обещал мальчику свободу и роскошную жизнь в Париже, но жестоко обманул. После побега Метью проснулся в темнице Вильхельма, когда тот решил замуровать его заживо в подземелье. Бедный Метт едва не сошел с ума, узнав обо всем. Ночь он провел без воды и пищи в каменном мешке, откуда Вильхельм вынул один камень, чтобы жертва не задохнулась. Наутро он сжалился и собственноручно освободил полинявшего от страданий юношу, но тот был тяжело болен. Стараниями и щедростью Вильхельма Метью вылечился, но с тех пор стал нервным, издерганным, и вскоре пристрастился к наркотикам и алкоголю. Так ему было легче.       Зачем Вильхельм купил Людвига? Он знал, что Метти осталось жить не так долго. Рано или поздно он сведет себя в могилу своими привычками и окончательно сойдет с ума. Он должен был воспитать себе достойную замену - маленькую послушную блондинку, которую следует постепенно приручать и ломать, пока она не станет идеальной игрушкой. Жалкая кукла для утех недостойна аристократа. Любовнику Вильхельма подобает быть талантливым, интересным, остроумным, понимающим. На Людвига были большие планы. Главное - не разломать слишком быстро.       Давно ему хотелось понаблюдать за соитием двух мальчиков-блондинов. Еще больше - самому поставить эту пьесу с наказаниями, пытками, ненавистью, местью и страстью. Все, что было прежде - лишь фарс, пародия. Быть любимым двоими парнями, быть кошмаром для обоих - вот это уже интересно. Пусть Метт поймет, что чувствует человек, которому изменили. Пусть борется за свое место. Да и слишком он похотлив, чтобы хранить верность одному мужчине.       - Давай, приласкай его. - Вильхельм стоял так, что Метью мог его видеть, а Людвиг нет. Все было заранее подстроено. Сначала юноша действует ласково, потом дает волю страстям. И дает повод для мести. Дальше Вильхельм якобы встанет на его сторону и позволит изощренно мстить Метту, о чем тот уже предупрежден. И от "мести" только получит удовольствие.       Пальцы уже давно растягивают чужое неподатливое тело, осторожно, стараясь не причинить лишней боли и дискомфорта. Почему-то Метту именно это важно сейчас, на этапе подготовки. Потом станет не до того, потом он будет несдержанно вколачиваться в хрупкое тело Людвига, не задумываясь о его удовольствии – только о своем, которого был лишен все эти годы.       Взгляд Вильхельма жег спину, посылая нервную дрожь по позвоночнику. Осторожные касания быстро сменились на уверенные, не терпящие возражения движения. Метт развел все норовящие сомкнуться бедра Людвига, крепко придержал под острыми коленями скользкими пальцами, и одним слитным движением вторгся в его тело. С губ мальчишки сорвался пораженный испуганный стон, и как гром бывает после молнии, за осознанием пришла боль. Людвиг дернулся в его руках, пытаясь сбросить костлявое тело с себя, но Метт хоть и был хрупок на вид, был все равно его сильнее.       Метт знал, что Вильхельм наблюдает за их почти животным соитием не скрывая своей похоти. Быть может, ласкает себя. Но главное для него – тонкая психологическая игра, умело устроенная партия – вот что приносит ему истинное удовольствие. Хотя конечно наблюдать за двумя белокурыми ангелами, грубо пялящими друг друга на смятых простынях, тоже удовольствие не из привычных. Метт стискивал бедра Людвига до синяков, грубо врываясь в его тело и шалея от вседозволенности. Мальчишка под ним не стонал больше, лишь кусал губы, болезненно морщился, перекатывая голову по подушке. Ресницы его слиплись от слез и дрожали острыми стрелками, бросая полукружия теней на высокие скулы. Метью вдруг поймал себя на мысли, что они удивительно похожи – это стало последней каплей, - он выгнулся и кончил в растраханное нутро с громким несдержанным стоном.       Вильхельм пронзал своим взглядом обоих парней, сходя с ума от желания. Его глаза зажглись той страстью, которую до этого видел только Метью, когда совсем маленьким Вильхельм раздевал его и ставил на колени. Когда наказывал. Когда хотел поиметь.        - Как быстро человек теряет все человеческое, если убрать ограничения, - негромко произнес он, улыбаясь Метту, и подошел к постели. - Ну что же ты его изувечил? Бедный Людвиг! Дай ему подняться!        Он прижал к себе мальчика, качая головой и гладя его по спине. Посмотрев в зареванное лицо, он произнес:       - Метью дрянной парень. Ему же сказали "приласкай", а он так грубо поимел, ублюдок. Давай ему отомстим! Давай накажем? Пусть мучается!        Прежде чем старший опомнился, Вильхельм отшвырнул кнут на столик, схватил его за руки, заламывая их за спину, и повернул Метта лицом к Людвигу.       - Ударь его. Влепи пощечину. Ударь плетью. Ущипни. Выеби. Сделай с ним что-нибудь! Отомсти! Видишь, как ему нравилось тебя мучить? Ты позволишь снова так с собой поступить? Ударь его!       Метью знал, что будет дальше, он нисколько не сомневался в том, что униженный и раздавленный Людвиг легко сожмет пальцы на рукояти кнута и ударит его, даже не зажмурившись, наотмашь, никуда особо не целясь, просто, чтобы выместить на нем свою боль. Метт знал, он прекрасно выучил правила игры, но все равно это оказалось волнительно и мучительно одновременно. Он не хотел этого, не хотел, чтобы Людвиг сломался и позволил ненависти захлестнуть его, но лавину было не остановить.       Ресницы Метта дрогнули, когда первый скользящий удар лег на грудь. Мальчишка бил со всей силы, но все равно слабо, не так, как привык Метт. Светлые глаза Людвига заволокло пеленой ярости. Кого он видел перед собой в этот момент? Метью стоял перед ним обнаженный, но не склонив голову. Пальцы Вильхельма до боли стискивали его запястья. С очередным ударом, задевшим сосок, Метт прогнулся и коротко застонал, опираясь затылком о плечо Вильхельма. Метт облизал пересохшие губы и крепко зажмурился, до ярких точек под веками, испытывая болезненное удовольствие пополам с омерзением, но от желания хозяина никуда не деться.       Его опрокинули на постель, и Метт покорно развел ноги, прижимаясь горящей грудью к сбитой простыне. Но Людвиг вдруг остановился. По щекам его текли слезы, а кнут в руке дрожал, опустившись. Мальчишка разжал пальцы и он упал на ковер, а сам Людвиг закрыл лицо руками и зарыдал. Метт закусил губу, чтобы не кинуться к нему, и как можно более лениво повернул голову, глядя через плечо Вильхельму прямо в глаза, с вопросом: и как теперь?       - Людвиг! Он перед тобой, обездвиженный и беззащитный! Подойди и ударь его по лицу! - Приказал Вильхельм тоном, не терпящим возражений. - Этот человек поддался похоти и причинил тебе боль. Сделай ему так же больно! Сделай так, чтобы рыдал он, а не ты! Смелее!        Да, с этим мальчиком будет куда тяжелее, чем с Метти, когда он был маленьким и запуганным, не смел ослушаться ни одного слова. Тогда можно было пользовать его как угодно, ломая и воспитывая идеальную игрушку. Просто душить, трахая маленький ротик, садисту было мало. Он заставлял малыша тереться нежными грудками о его бритый лобок, доставляя особое извращенное удовольствие, или вылизывать подмышки, а ночью, под большим и плотным одеялом, водил членом по лицу ребенка, по его телу и коже, а спустив в рот, засыпал, обнимая игрушку, собственнически закидывая на его тонкую талию ногу, не допуская мысли, что Метти убьет его. Слишком тот был запуган. О, Эдельштайн был настоящим мастером абьюза. Вдобавок он убедил мальчишку, что ему страшно повезло попасть именно к нему, что многие хотели бы быть на его месте, есть вкусную и сытную пищу, а вдобавок ко всему Метт получит образование, будет носить красивую одежду, драгоценности, и станет не надзирателем на хлопковой фабрике, что светило ему в лучшем случае, а настоящей знатной дамой! Ни дня тяжелого труда...        Вильхельм провел несколько раз по волосам Метта, целуя его в макушку. От него исходил изысканный запах дорогих духов. Хотелось зарыться в этих волосах и забыть обо всем на свете. Но нет, не сегодня...        - Слышишь, Людвиг! Я хочу, чтобы ты наказал Метта! Он заслужил, не так ли? Он негодный, злобный, мерзкий! Настоящая шлюха! Не жалей его, будь с ним жесток!       Метт вскинул голову, прижимаясь к плечу Вильхельма, словно моля, чтобы он поскорее окончил игру, которая из забавной переросла в мучительную. Ему совсем не нравилось то, что он видел. Людвиг мог справиться с болью и насилием над собой, но жестокость по отношению к другому ломала его надвое. Если бы он только мог попросить… но Вильхельму не знакома жалость и сострадание, он не послушает, даже если Метт встанет перед ним на колени. Да и зачем? Ради кого?.. Метью облизал губы и с вызовом уставился Людвигу в глаза, решая за него. Мальчишка отнял ладони от лица, всхлипнул, и наотмашь ударил его по щеке раскрытой ладонью, просто чтобы перекрыть поток слов, извергающийся изо рта Вильхельма. Метт вздрогнул – давно никто не давал ему пощечин, и дернулся, выкручивая запястья в крепкой хватке.       "Просто сделай это," - рассеянно подумал Метт, проваливаясь в странное состояние спокойствия, как будто все это происходит не с ним сейчас. Он заметил, как Вильхельм подал Людвигу кнут, как тонкие дрожащие пальцы сжались на его рукояти. Твердый конец ткнулся под горло, заставляя поднять голову. Метт покорился и заглянул в раскрасневшееся искаженное яростью лицо Людвига ничего не выражающим взглядом. "Только не по лицу," - пронеслась короткая мысль, когда мальчишка медленно замахнулся. Щеку обожгла резкая боль; Метью охнул и дернулся, вновь ощущая себя живым и чувствующим. Тонкая белая кожа лопнула, по лицу покатились тугие ручейки крови. Метт широко распахнул глаза и заорал, дергаясь в сторону.       - Шрам! Останется шрам! – крикнул он, забившись в хватке Вильхельма, извиваясь всем телом, точно у него и вовсе не осталось костей. – Это слишком далеко зашло! Пожалуйста, мессир!!       - По лицу не бей, он и так не красавец! - Вильхельм развернул юношу к себе лицом, осматривая нанесенный ущерб. - Что, с изуродованным лицом боишься потерять свое место? А не этого ли ты хочешь, а? Куда угодно, как можно дальше от меня! Думаешь, я не знаю, как ты мечтаешь о Париже, о других мужчинах? Как планируешь мою смерть и ссышь просто пырнуть ножом или перерезать глотку? Думаешь, ты получаешь ни за что, по моей прихоти?       Он подал Метту влажную салфетку, прижимая его к себе и нежно, бережно вытирая подурневшее от алкоголя и наркотиков лицо своего мальчика. Затем завел так же руки за спину, поворачивая спиной, на которой красовались рисунки, к Людвигу.        - Трахни его. Тебе же понравилось? Сделай это еще раз, покажи, что ты равный, а не жертва!        Едва Метт положил свою голову ему на плечо, Вильхельм прошептал на его ухо:        - Жаль, что я не догадался давать гормоны тебе в детстве. Мы бы могли тискать твои сисечки... Было бы божественно. Но это могло бы сильно навредить твоему здоровью, бедный мой Метти...       Метт скривился, прижимая салфетку, которая тут же окрасилась кровью, к горящей отметине от хлыста. Неожиданно остро ощутив, что он никто здесь, юноша оскалился загнанным зверем, и зло сощурил потемневшие от боли глаза.       - Да пошли вы! – выдохнул он, и скулу вновь обожгла пощечина. Его швырнули на постель, лицом в подушки. Кажется, он доигрался… Метту срочно нужна была его затяжка – он почти физически ощущал, как темный волк паники подкрадывается к нему, готовый в любой момент накинуться и растерзать. Раньше такого не случалось в спальне, раньше между приступами проходило чуть больше времени. Метью заскулил и заерзал, пытаясь сбросить с себя удерживающие руки, но неожиданный удар по голой ягодице ощутимо прижег, отбив всякую охоту ерзать.       - Блядь, нет! – вскрикнул Метт и попытался увернуться, ощущая, как острая костяная ручка кнута давит на поясницу, ниже, спускаясь в ложбинку меж ягодиц. Он попытался сжаться, не пустить ее в себя, разом растеряв последнее удовольствие от игры. – Мессир, остановите его! Хватит…       - Тихо-тихо, Метти! Милый, ты спал с другими! Ты мне неверен! Не смей оправдываться и просить о пощаде. Лучше проси о наказании! Тебя спасет только лишь оно! - Подначивал Людвига Вильхельм, крепко держа его за руки. - Остановлю, но не раньше, чем наслажусь своим спектаклем. - На запястьях Метта защелкнулись наручники. - Что такое? Ты же любишь, когда тебя трахают толпой? Любишь же, любишь, сучонок! Я все видел, я за тобой всегда наблюдаю... Я долго хотел тебе отомстить, и орудием станет этот ангел, так похожий на тебя...        Зрелище насилия одной блондинки над другой и впрямь было захватывающим. Вильхельм сгреб волосы Метта в кулак и прижал его лицом к подушке.        - Да выеби уже эту блядь!       Метт заскулил, дернув руками, и замер, загнанно дыша. Он ощущал тяжелый взгляд Людвига, который вряд ли отдавал себе отчет в том, что делает. Он чувствовал, как тот скользил меж лопаток, по прогнутому дугой хребту, по отставленной худой заднице. У Метта стояло крепко и надежно, член прижимался к животу и терся о ткань покрывала, истекая влагой. Что бы с ним не делали, как бы ни издевались, тело с готовностью отвечало удовольствием на боль, желая лишь выгоды для себя. Метью был идеально выдрессированной шлюшкой.       Твердый царапающий наконечник грубо толкнулся в его тело, причиняя резкую давно забытую боль. Метт обычно бывал уже смазан и хорошо растянут, а потому секс не представлял для него ни малейшего дискомфорта даже с большим партнером. Но сейчас ему было страшно – паника затапливала разум, не давая расслабиться. Он сжимался, пытаясь помешать вторжению, и делал только хуже.       - Нет, нет, нет! – запричитал он в подушку, задыхаясь и вздрагивая. - Не надо… Только не так… только не!.. – голос его сорвался на крик, который тут же был задушен мягкой тканью. А рукоять хлыста погрузилась в его нутро лишь наполовину. При этом взгляд у Людвига сделался совершенно диким и, слава богу, что Метью не видел это страшное выражение, поселившееся на красивом юном лице, так похожем на его собственное.       - Давай! Быстрее! - злился Вильхельм, желая видеть мучения Метта. Кажется, у него тоже наступил приступ, только иной, другой болезни. - Трахни его так, чтобы ходил, широко расставив ноги, подобно утке! Нет, не плачь, ты заслужил это! Я предупреждал, чтобы ты не спал с другими! Ты только мой, только мой, Метти!        С упоением мучитель наблюдал, как рукоять полностью исчезает в теле Метта, роняя на постель капельки крови, как тогда, в далеком детстве Метта. Людвиг водил туда-сюда этим хлыстом, все никак не насладившись, а юноша уже не рвался, смирившись со своей судьбой. Только острые лопатки дрожали от боли при каждом толчке.        - Не забудь про половые органы. Пытай его так, чтоб не покалечить, но чтоб визжал, как будто на бойню ведут. Его предупреждали, сам виноват.        Вильхельм вцепился в волосы Метта, и не отпускал до тех пор, пока Людвиг не окончил пытку. После этого он прижал мальчика к себе, отняв у него кнут, и протянул его одежду.       - Все будет хорошо, милый, это был просто страшный сон. Иди к себе, на утро все будет хорошо...        Едва мальчик оставил тирана наедине с растерзанным юношей, Вильхельм накинулся на Метта, переворачивая лицом к себе, и грубо отымел безо всякой жалости, вколачиваясь сильными толчками в многострадальное тело. В конце он залепил Метту сильную пощечину и вынул член, чтобы излиться на его перепачканное кровью лицо.       Метт растворился в ощущениях тела, окончательно теряя ориентацию в пространстве. Ему казалось, что он вновь вернулся в детство, и его в первый раз раздирает член Вильхельма, входя как будто до самой глотки. Он кричал и дергался, извиваясь, пытался отбросить насильника от себя, но кто-то крепко держал его за загривок, словно нашкодившего щенка. Ты это заслужил! – слова отдавались в ушах набатом. Метт выгнулся, заскреб пальцами по простыням.       - Пожалуйста, - прохрипел он, когда пытка кончилась, но неясно, что именно просил. Несмотря на все это, Метт был возбужден, и возбуждение мешалось в нем с омерзительными воспоминаниями, накатывающими волна за волной. А дальше снова была боль: привычная, неотвратимая, но в чем-то нужная. Метью вскрикивал и вилял задницей, цепляясь за руки Вильхельма и что-то невнятно у него прося сквозь слезы.       - Мессир, пожалуйста, мессир, - прохрипел он, выгибаясь, не в силах получить разрядку. Бедра были вымазаны разводами крови, на белой коже наливались синяки. Метт жадно облизал губы и закатил глаза под тонкие дрожащие веки, яростно лаская себя, доводя до исступления пальцами.       - Метти! - В одну секунду юноша был обтерт влажными салфетками, освобожден и приласкан. Вильхельм уложил его на постель, прижимая к себе, и продолжил ласкать жаждущий орган через салфетку, очистив и себя от биологических следов их близости.        - Мой маленький! - Мессир погасил все свечи, выкинув прочь салфетки, и обнял Метта, заворачиваясь с ним под одеяло, лаская, поглаживая и утешая. Он сам не знал, почему внезапно так переменился по отношению к этому существу, настолько ли оно было жалким, или ему самому вдруг захотелось нежности. Не знал он, почему продолжает называть Метта малышом, своим мальчиком, хотя они давно сравнялись в росте.        Вильхельм обнимал и гладил "невесту", не зная, о чем заговорить. Метт весь дрожал, да так, что мужчина опасался, не началась ли у него лихорадка.        - Метти, солнышко, ты не простишь меня больше? Никогда не простишь? - Он целовал парня в нос, в губы, зарывался в любимые волосы. Ждал хотя бы одного слова, и сам, незаметно для себя начал напевать колыбельную.       Метт прижался к Вильхельму, пряча лицо у него на плече. Короткие спазмы сотрясали его тело, но слез не было, он дышал ровно и медленно, успокаиваясь постепенно под непривычными, такими осторожными прикосновениями. Метт не поднимал головы, вжимаясь в мужчину так сильно, словно хотел слиться с ним воедино. Он слушал его тихий низкий баритон, затаив дыхание, пока постепенно слова не сошли на нет и не затихли, сменяясь тишиной и размеренным дыханием – Вильхельм уснул. Уснул спокойным незамутненным сном после всего, что с ним сделал.       Метт медленно поднял голову, в полутьме комнаты едва разбирая знакомые черты. Он осторожно выпутал руку, коснулся скулы мужчины кончиками пальцев – погладил невесомо, и резко одернул ладонь. Змеей выскользнув из объятий, Метт, морщась и кусая губы, сполз с постели и замер, прислушиваясь к ночной тишине. Нашарив под рукой мягкий шелк халата Вильхельма, Метью завернулся в него, резко ощущая на себе чужой запах, и кое-как поднялся на ноги. Он знал эту спальню как свои пять пальцев, он мог передвигаться по ней с грацией кошки с закрытыми глазами в полной темноте. Сжимая в пальцах острый и тонкий нож для бумаг, Метью вернулся к постели, склонился над Вильхельмом и прижался к его губам, сцеловывая дыхание – и в это же мгновение всадил длинное лезвие ему в грудь под ключицу.       - Тварь! Мразь паскудная! Ебаная в рот сука! - Вильхельм вскочил, зажимая рану пальцами. Те сразу окрасились кровью, но видно было, что рана пустяковая.       Вильхельм успел только проследить взглядом, как ускользает от него хрупкая фигурка, как она прыгает, взмывает в воздух и летит вниз, как развеваются кукольные волосы...       - Метью! - Мужчина кинулся к подоконнику, но теперь он мог увидеть лишь лежащего на земле голого, маленького бледного человечка, волосы которого скрывали выступившую кровь.       На удивление, юноша отделался лишь сотрясением мозга. Людвиг был приставлен к нему ухаживать, тогда как Вильхельм сам кормил узника.       Однажды в поместье прибыл странный человек. Он был весь одет в черное, а манеры и голос выдавали в нем бывшего каторжника. Мужчина попросился на ночлег, представившись Нильсом Андерсоном, а Вильхельм, давно уже скучающий в своих покоях, с радостью согласился принять гостя. Фамилия его смутно показалась знакомой Мессиру, но кому именно она принадлежала, никак он вспомнить не мог.       - Что привело сюда Вас? - вопрошал Вильхельм, наливая вино в бокалы и доставая игральные кости. Но тут внезапно незнакомец покачал головой, показывая потрепанную колоду карт.       - Скука, то же, что приводит многих к одному, либо другому. - Андерсон поддался первый раз, к ликованию Вильхельма. - А давайте сыграем на желания? Если одолею я - забираю любую из Ваших вещей, ну а вы - любую из моих. Идет?       - Больно мне нужна ваша дырявая шляпа! - фыркнул Вильхельм, но все же ударил по рукам.       - Что заставило Вас жить в глуши? Такого образованного и светского человека? - недоумевал гость.       - Причиною тому моя жена, - вздохнул Вилли, показывая на портрет Метью в золоченой раме, где он красовался в розовом платье с цветами, прикрывающими отсутствующую грудь. - Она простолюдинка, очень низкого происхождения, так что назад мне нет дороги.       - Что же могло побудить Вас связать свою судьбу с такой женщиной?       - Любовь, - слегка улыбнулся Вильхельм. - Она досталась мне невинной, как малое дитя, держит весь дом в порядке, красавица, стройная как молодое дерево, и трахается, как шлюха. Только вот что плоскодонка, да и характер вульгарный, а так ничего, - усмехнулся он. - Она заслужила подняться так высоко, нет сомнения.       К удивлению, во второй раз человек в черном с легкостью разбил Вильхельма в пух и прах.       - Чего же вы хотите? Денег? Что-то из моей коллекции роскоши? - нахмурился Вильхельм.       - Нет, - гость сбросил капюшон. - Отдайте мне Вашу жену!       - Что?! - Вильхельм вспылил. - Никогда! Берите что угодно! Никогда! Это не женщина, я солгал! Это парень по имени Метью, я выдаю его за женщину, чтобы избежать вопросов церковников и прочих пересудов. - Берите другое!       Но незнакомец был непреклонен. Он не желал ни лошадь, ни алмаз, ни картин знаменитых художников. Вильхельму пришлось кликнуть Людвига, чтобы он послал за Меттом, но тут таинственный гость внезапно окликнул мальчика, как будто бы узнал его.       - Это ваш слуга? Велите ему показать плечо!       - Что вы себе позволяете? - Не на шутку разозлился Вильхельм. Тут мужчина закатал рукав, показывая небольшое темное родимое пятно. Едва Метью вышел по зову, можно было увидеть на нем такое же, да и у Людвига тоже.       - Много лет назад у меня была семья, любимая жена, много детей... - Гость начал свой рассказ. - Но один мой давний соперник написал лживый донос на меня, и так состряпал улики, что долгих тринадцать лет я сидел за убийство, которого не совершал... И что же? Вернувшись, я узнаю, что моей жены давно нет на свете, дом снесли, детей продали в рабство... я искал их, и нашел след лишь старшего, о младшем узнал, что его взяла другая семья. Я выследил и убил доносчика, завладев его сбережениями, о, с запозданием я преступил закон... Теперь у меня есть деньги и я хочу бежать, так прошу Вас, отдайте моих детей!       - Что? - Вильхельм был в недоумении. - Они братья? Вы все подстроили! Мошенник!       - Слово джентельмена, сударь! Отдайте мальчиков, - настаивал Нильс.       - Но... - Вильхельм ухватился за последнее. - Я проиграл Вам только лишь одного из них. Выбирайте.       - Я не могу выбирать... Одного вы искалечили. Другого - собираетесь. Как я могу выбирать?       - Тогда... - Вильхельм перевел взгляд на блондинов. - Пусть выберут сами. Я напишу вольную грамоту только одному.       Метью появился привычно затянутый в одно из своих платьев – темное, глухое, закрытое. Он теперь носил траур и всегда молчал, а на любые попытки Вильхельма с ним заговорить отворачивался или уходил. С Людвигом он тоже не общался, хотя позволял ему быть при себе и не гнал, даже принял его мольбы о прощении. Он сильно похудел за время болезни, и никак не мог набрать привычный вес: черты тонкого лица сильнее заострились, а под ярко горящими на худом лице глазами теперь всегда лежали тени.       Узнав, что его вызывает Вильхельм, Метью покорно подчинился. Он теперь был до ужаса покорен и равнодушен, как будто бы стальной стержень, накрепко засевший в нем, не дающий смириться со своей участью, вдруг сломался вмиг.       Незнакомца он не знал, хотя черты его лица казались смутно знакомыми. Он сделал вежливый книксен и остановился у дверей, искренне не понимая, зачем его вызвали и для чего. Мужчина начал говорить, и Метт пошатнулся на высоких каблуках, вцепляясь ногтями в собственную ладонь. Все, что он столько времени гнал от себя, с той самой ночи, когда впервые увидел Людвига, теперь все это обрело смысл и получило подтверждение. Людвиг стоял напротив него, тараща чистые голубые глаза, и губы его дрожали – вот-вот разревется. Метт закусил губу, вдруг четко осознав, какой же он еще ребенок… брат? Его брат. Сомнения, подтвержденные поистине женской интуицией, быстро развеялись. Он ведь замечал, как они похожи, как сильно, черт побери, схожи в мелочах.       - Увезите… Людвига, - хрипло прокаркал Метт после долгого молчания и схватился за тугой воротник платья бледными тонкими пальцами. Перед глазами стояла мутная пелена. – Увезите его отсюда, если вы и правда тот, кем представляетесь… Вильхельм… отпустите мальчика. Я прошу вас.       - Отпустить? Разве ты не преисполнен ненависти ко мне? Разве не мечтаешь очутиться отсюда подальше? Почему бы младшему братцу не заменить собой старшего? Посмотри, как он свеж и красив! Тебе никогда уже не стать таким! Нам никогда не сплести объятий вновь... Мы так и останемся жить рядом, ненавидя друг друга за былое. А Людвиг... я бы мог воспитать его лучше тебя, так как знаю, где промахнулся!       Но мольбы траурного узника были так отчаянны, что даже сердце Вильхельма сжалилось.       - Нет, мне не надо другого... Я люблю своего маленького Метью... Будь же по твоему, неси бумаги, чернила, я подпишу...       Последний раз Вильхельм обнял Людвига, отпуская его в объятия отца, позволив проститься с Меттом. Он был поражен тому, как этот циничный, морально изуродованный человек вступился за маленького брата. Как завороженный, он подписал все, что подал ему юноша, смотря вполглаза.       - Прости меня. - Он встал на колени, беря Метью за руку, и поцеловал ее, едва касаясь губами. - Я сгубил тебе жизнь. Я знаю, что ничем не смогу исправить свою вину, но просто хочу предложить поехать вместе в Париж. Потом в Рим. А дальше - по всему свету. Что ты думаешь?       Пальцы дрожали, пока он вкладывал в тонкую ладошку Людвига подписанные бумаги, с едва просохшими чернилами. Чужой человек в черном – его отец, который никогда уже им не станет, - зачем-то коснулся его руки, сжал ее крепко в своих и потряс. Метт вырвал ладонь и отшатнулся, скупо кивнув на прощанье. Отпуская Людвига, он упускал свой последний шанс быть свободным.       - И даже смерть не сможет разлучить нас, - выдохнул Метт, глядя, как отъезжает вызванный экипаж от особняка – его последняя надежда, - заламывая нервные пальцы. Он поймал свое отражение в темном стекле и вздохнул: действительно, он вырос. Так сильно изменился, но даже не заметил перемены. Нет больше того прелестного ангела, которому идут оборки и платьица. Черты его лица стали острее и резче, теперь уже не спутаешь его с девицей даже в полумраке. Метт глубоко вздохнул и вскинул подбородок: такова его судьба, но разве нельзя попробовать обмануть ее снова?       Он коснулся пальцами запястья, прижал бьющуюся жилку, считая пульс: раз, два, раз-два-три. Можно все закончить одним движением, если не бояться. Вильхельм подошел неслышно, по-кошачьи скрадывая шаги. Метью повернулся и пораженно ахнул – не сдержался! – видя мессира на коленях пред собою.       - Встаньте, - дрожащим голосом шепнул он после долгого молчания. – Встаньте, прошу, - дождавшись, когда мужчина выпрямится, Метт скользнул к нему плавным движением, обнимая за талию и пряча лицо в изгибе его плеча. Надо же, они сравнялись в росте, а он и не заметил. - Я никогда не прощу вас, но это не значит, что не смогу забыть. У меня очень короткая память, мессир, - Метью взял руку Вильхельма и прижал к своей щеке, касаясь губами основания большого пальца. Он слабо улыбнулся и прикрыл глаза. - В Париж? Это чудесно, я согласен.