Сквозь цветные витражи

      Настоящая зима часто наступает неожиданно. Бывает, прямо посреди осени. Бывает, перед самой весной. И невозможно угадать, когда затанцуют ураганы кристальных снежинок, когда реки, словно жестким покрывалом, затянет обжигающе холодной коркой льда, когда согревающее солнце превратится в обычную большую лампочку, не дающую ни капли тепла, а деревья наденут пушистые снежные шапки.       В этом году зима наступила непозволительно рано. Ещё не успел закончиться октябрь, а люди уже стали походить на матрешек — закутанные в тонны одежды, с покрасневшими, словно налившиеся яблоки, щеками. Снег невесомым одеялом укрыл все, что только можно было, а реки превратились в ледяные зеркала — холодные, отражающие пустоту подводного дна.       Василиса Огнева не любила зиму. Ей всегда казалось, что от этого времени года веет пустотой, одиночеством и страхом, хотя многие и говорили ей, что это глупо, и утверждали, что зима по-своему красива. И, возможно, эти люди были правы, однако сейчас, ночью, когда только-только зажглись фонари, бездушными бледно-голубыми светлячками тянущиеся вдоль опустевшей дороги, было действительно жутко. Темные тени от голых деревьев, напоминая костлявые лапы чудищ, падали на слегка влажный асфальт, а луна — сегодня полная — и вовсе заставляла сердце уходить куда-то в пятки, ведь, как повелось, именно в полнолуние все самые жуткие монстры выбирались из своих укрытий.       Василиса Огнева была человеком суеверным, пугалась каждого шороха, находила правду в шуточных бабушкиных сказках. Она всегда верила в приметы, легенды, в мифических существ, отчего многие люди старались обходить её стороной — об очень уж странных вещах она порой говорила. И сейчас, когда на улице не было ни одной живой души, казалось, будто все вокруг вымерло, а звенящая тишина эхом отдавалась в ушах.       Василиса покрепче перехватила ручки сумки, недлинными ногтями вцепляясь, словно коршун, в свои же ладони, отчего на них оставались красные отметки-полумесяцы, и сжала губы в тонкую полоску. Взгляд нервно метался из стороны в сторону — она пыталась высмотреть в тёмном переулке нечто эдакое, отчего бы волосы встали дыбом. Василиса старалась идти как можно тише, практически на носочках, отчего, наверное, выглядела довольно глупо, однако её это не особо волновало, ведь, в конце концов, собственная безопасность важнее, чем мнение людей, которые не видят правды, кроющейся в темноте.       Свернув в нужный переулок, Василиса замерла, как статуя, заметив на белом снегу что-то темное, большое, похожее на тряпку. По телу прошла дрожь, но, сглотнув, Огнева сделала шаг вперед, надеясь, что это просто кусок выброшенной кем-то ткани. Однако чем ближе она подходила, тем быстрее рассыпалась её уверенность, заставляя вновь остановиться на полпути.       Человек. Прямо посреди дороги, под светом фонаря, светящего тем же мертвенным бледным светом, лежал человек. Василиса поморщилась — проходить мимо пьяницы, не способного добраться даже до собственного дома, не хотелось абсолютно, однако сказывалась усталость после бурного дня, и нежелание прочесать пару лишних переулков победило отвращение. Поэтому, прижавшись как можно ближе к холодной, словно лёд, стене, Огнева несмело зашагала в нужную сторону. И снова была вынуждена остановиться. Под ногой что-то противно хлюпнуло, что не могло не удивить, ведь кругом полуметровыми холмиками лежали мягкие, словно вата, белоснежные сугробы. Василиса скосила взгляд вниз, чуть приподняв одну стопу, внимательно всматриваясь в темную жидкость, разлившуюся под ногами. Снег вокруг растаял, а чуть алеющая змейка уходила в сторону распластавшегося на земле человека. Хотя, подойдя ближе и всмотревшись чуть повнимательней, Огнева с ужасом отметила, что назвать это человеком у неё язык просто не повернётся.       Тело. А если быть точнее, то несколько кровавых кусков, разложенных в анатомическом порядке. Углы разрезов были криво скошены, и убитый напоминал огромную куклу с гнущимися руками и ногами. Голова была отделена от шеи прямо под подбородком, а мертвенно-бледная кожа, обрамлявшая уродливую ярко-красную поверхность среза, чуть задралась кверху, как будто испугавшись контакта со свежим кровавым мясом. Глаза были слегка приоткрыты, а из носа тонкой струйкой сбегала извилистая красная дорожка. Туловище было разрезано на две части по линии талии. На верхней, под грудью, покоились согнутые в локтях руки. В такое положение складывают руки покойников, только при этом еще и сцепляют пальцы в замок. Правая кисть была частично отделена и крепилась на вытянутых, как электрические провода, кремово-белых сухожилиях.       Не издав ни звука, Василиса присела на корточки, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть тело. Мёртвых, в отличие от всякой другой нежити, она не боялась. Обучаясь на четвертом курсе в медицинском институте, она не раз бывала на вскрытиях, однако состояние этого "человека" заставило её приложить руку ко рту — слишком отвратительное зрелище. Вторая ладонь сразу опустилась в карман пуховика, холодными пальцами цепляя телефон, — нужно звонить в полицию.       — И что это тут у нас? — хриплый, словно скрежет, голос, раздавшийся прямо над головой, заставил Огневу резко подскочить на ноги и обернуться. Прямо перед ней стоял мужчина, больше походящий на гоблина — сморщенный, практически лысый, с бледной кожей и рассекающим правую часть лица шрамом. Застыв в немом крике, Василиса не могла оторвать взгляда от темно-серых, затуманенных, будто присыпанных пеплом глаз.       Однако стоило мужчине сделать шаг вперёд, протянув сморщенную кисть, как Огнева, путаясь в собственных ногах, развернулась в обратную сторону и резко сорвалась с места, перепрыгивая через тело, задевая пятками ботинок кровавую лужу. Она добежала до конца проулка, но, обернувшись на секунду, замерла — мужчина, не обращая на неё никакого внимания, присел над трупом и провел ладонью по его лицу, видимо, закрывая глаза. Сил, чтобы закричать, не было; сердце рухнуло в пятки.       Василиса Огнева не любила зиму. Она считала её мёртвым временем года.