Lithium

Холодное лезвие медленно скользит, рассекая белоснежную кожу, оставляя на поверхности алый след. Кровавые капли стекают по руке, окутывают пальцы и быстро капают в воду. Ледяные брызги остаются на белоснежном кафеле. Слёзы катятся по щекам, позорные и жалкие слёзы. Копна тёмных мокрых волос прислоняется к стене и тело содрогается от ледяных потоков воды. Одежда давно промокла. Боль разрывает изнутри, невыносимая, она не утихает. Я не чувствую физической боли, я ничего не чувствую, несмотря на дико ноющие запястья. Кажется, я ничего не замечаю. Съезжаю вниз по стене, обхватываю дрожащие колени руками, они по-прежнему продолжают трястись. Ненавидеть себя и одновременно любить, иметь собственную гордость — похоже, это моя стихия. Прикрываю глаза, тело всё ещё подрагивает, но это не страшно. Приступ закончился. Я медленно поднимаюсь, выключая холодную воду. Одежда противно прилипла к коже, вскоре она падает на пол. Я открываю шкафчик в поисках бинта. Перевязываю раны и бросаю свои вещи в стиральную машину. Закутываюсь с головой в огромное полотенце и захожу в комнату. Вещи на полу разбросаны в беспорядке, в рюкзак кое-как запиханы учебники. На кровати комком валяется одеяло, из-под подушки торчат провода от наушников. Я достаю из комода кофту с длинными рукавами и безразмерные пижамные штаны. Забираюсь на кровать с ногами и закутываюсь в огромное пуховое одеяло. Вот так, теперь намного лучше. Моё сердце бешено стучит, но я давно не обращаю на это внимания. Под подушкой вибрирует телефон, и я вздрагиваю, словно меня ужалили. Три пропущенных от Люка. С каких пор это чудовище вдруг вспомнило про меня? Сбрасываю вызов и выключаю мобильник, голова и без того раскалывается. Мое тело приятно согрелось, веки отяжелели. Я ложусь на подушку, кутаюсь в одеяло с головой и быстро засыпаю, изредка вздрагивая. Кто-то гладит меня по голове, по волосам, касается холодными губами разгорячённого лба. Кто-то знакомый для меня, мне кажется, будто я помню человека, но это не так. Я напрягаю память, но ничего не выходит. Пытаюсь раскрыть глаза — веки будто налились свинцом. Чувствую жуткую острую боль в груди. Воздух, мне нужен воздух. Я пытаюсь вдохнуть, но лёгкие тут же обдирает, словно открытую рану. Я задыхаюсь, кашляю, от боли метаюсь по подушке, путаясь в собственных волосах. Моё лицо пылает, к щекам прилила кровь. Вдруг что-то больно втыкается в мою кожу, болезненно проникая по венам. Я выдыхаю и проваливаюсь в темноту. Лениво поворачиваюсь на бок, солнце ярко светит мне в глаза, мешая продолжать спать. Я натягиваю одеяло на глаза и раздражённо фыркаю. Пока до меня не дошло, что в моей комнате всегда плотно задвинуты шторы и солнца здесь не бывает. Резко раскрываю глаза и вылезаю из-под одеяла. Предстоящая картина приводит меня в шоковое состояние: в комнате идеальный порядок, шторы широко раздвинуты и окно чуть приоткрыто. Рядом с моей кроватью стоит капельница, а напротив, в старом кресле, которое раньше стояло в маминой спальне, сидит Люк. Точнее, он спит, бледный и изрядно похудевший. «Кто это его так?» — проносится в голове. Я медленно встаю с кровати, предварительно откинув в бок одеяло. Встать оказывается не так-то просто — меня шатает. Я еле передвигаю ноги держась за спинку кровати, перед глазами всё поплыло. Останавливаюсь, пытаясь привести в порядок голову, но чьи-то руки тут же касаются меня и заботливо пытаются усадить на кровать. Голова перестаёт кружиться, но рукам я не собираюсь подчиняться. Резко вырываюсь и чуть не падаю, слышится тихий вздох. Хватаюсь свободной рукой за Люка, крепко цепляясь за его плечо. — А ты всё такая же упрямая, — он грустно улыбнулся, близко прижимая меня к себе. Меня пугает его грусть, я прижимаюсь к нему сильнее. Последний раз я видела его грустным лет десять назад, но тогда мы ещё были друзьями. И я любила его искренне, без той ненависти, которая так часто посещает меня сейчас. Обвиваю руки вокруг его шеи и утыкаюсь в пшеничные волосы носом, щекоча его бледную кожу. Смотрю в точно такие же как у меня, огромные голубые глаза. Мы чертовски похожи, и он это знает. В ответ меня заключают в не менее крепкие объятия. — Я тебя ненавижу, — беззлобно, но обижено шепчу, — ты меня бросил, здесь, меня и маму, — я начинаю злиться, неожиданное появление Люка перестаёт меня смущать. Я вспоминаю всё, что случилось переломного в моей жизни за последние лет пять. Вспоминаю и злюсь ещё больше. Но Хеммингс пугающе спокоен, на его губах проскальзывает улыбка, тут же сменяясь гримасой безразличия. — У тебя воспаление лёгких, — тихо произносит Люк, — и я очень рад, что ты наконец пришла в себя. Меня слегка передёргивает, я отстраняюсь от него, медленно садясь на кровать: — И сколько времени прошло? — мой голос предательски дрогнул. — Четыре дня, — Люк отводит глаза, стараясь не смотреть мне в лицо, — твои раны, шрамы на руках, забинтованные запястья. Я не понимаю, не понимаю зачем ты это делаешь… Когда самолёт приземлился в аэропорту, я пытался дозвониться до тебя, но ты сбросила звонок, отключила телефон. Видимо, я чем-то обидел тебя. Когда он заканчивает говорить и начинает предательски выжидающе смотреть на меня, я сильно сжимаю в руках одеяло, пытаясь избавиться от резко нахлынувшего на меня гнева: — Спустя три года ты вдруг решил вспомнить про меня, про маму. Ты даже не пытался приехать, увидеть нас хотя бы в день Благодарения, на Рождество. Ты ненавидишь отчима, поэтому тебе тяжело находиться в этом доме. Люк! Что ты хочешь от меня? Счастливой улыбки двенадцатилетнего ребёнка? Ты лучше других знаешь, насколько пустота и одиночество проели меня изнутри! Больше не спрашивай об этом, — я резко отвернулась от него, — ты мог бы и не приезжать, ничего не изменилось бы. Я слышу как Люк вздыхает, подходит и садится на мою кровать. Пытается обнять меня, но я отталкиваю его руки. Он не сдаётся, прижимается ко мне со спины, я чувствую его неровное дыхание у себя на затылке. У меня по-прежнему саднит горло, я опять чувствую боль в груди, начинаю резко кашлять. Мой старший братец тут же укладывает меня в кровать, пытается укрыть одеялом. Перед глазами всё вновь поплыло, мой душераздирающий кашель оглашает всю комнату. Люк тут же встаёт, я слышу, как что-то противно звякает по столешнице. Хеммингс протягивает мне чайную ложку с какой-то суспензией внутри, я подозрительно разглядываю содержимое ложки, но послушно проглатываю лекарство, больное горло не даёт мне забыть о своём существовании. Становится чуть легче. Люк кладёт ложку на место, присаживаясь вновь на мою постель. Судя по всему, его всё-таки мучает совесть, настолько виноватым он выглядит. — Я очень сильно люблю тебя, Люси, — его голос дрожит, но в глазах загорается такое жутко родное, но давно забытое чувство, — я не могу сейчас исправить того, что было тогда. Но я прошу тебя, позволь мне всё исправить сейчас. Мне кажется или он издевается? Но судя по глазам, Люк не врёт. «А как же Кембридж?», злорадно спрашиваю я. «Вы с мамой мне дороже, » — я вижу, как он побледнел. Мне хочется отвернуться, сделать ему больно, а я продолжаю смотреть в его глаза. Люк ложится рядом со мной, настолько аккуратно, насколько это возможно. Он старается не делать лишних движений, но всё же обнимает меня. Я злюсь и плачу одновременно, но не сбрасываю с себя его руки. Мне хочется сказать: «Я тоже люблю тебя,» —но гордость не позволяет. Я слишком долго пыталась забыть его как брата, что теперь вряд ли вспомню. Но сейчас, даже не смотря на ноющую боль в груди, я являюсь безумно счастливым человеком. В последний раз моя мама сказала мне, что любит меня, в мои одиннадцать. В последний раз Люк сказал это, когда мне было четырнадцать. Теперь, когда мне семнадцать и всем давно на меня плевать, я впервые вновь ощущаю эту безумную благодать внутри. Люк прижимается ко мне, утыкается в шею. Я не сопротивляюсь, он благодарственно робко улыбается. Я с недовольным видом обнимаю его, моя голова уже как с час покоится на груди Люка. Часы на моей стене показывают шесть вечера, на улице начинает смеркаться. Я слышу скрежет уличной двери, шуршание бумажных пакетов. На кухне льётся вода, мыло громко ударяется об алюминиевую мыльницу над раковиной. Я прикрываю глаза и медленно глубоко дышу, несмотря на небольшую боль. Я чувствую, как мои веки вновь тяжелеют. Люк давно уснул. Закрываю глаза, надеясь на собственный скорый сон.