Мы простимся с ней вместе

Pov Кларк Похороны это всегда тяжело и трагично. Особенно если это дело напрямую касается двух подруг. И одна из них с завидным безразличием спит непробуднм сном, а вторая я. Этот день наверное, самый кошмарный в моей жизни. Я не плачу. Все слезы я уже выплакала, когда узнала о гибели однокурсницы. Эта страшная новость потрясла всех студентов нашего колледжа. Потому что представить, будто вечно позитивной и неугомонной Октавии Блейк больше нет - невозможно. Ближайшие дни мы так и будем ждать, когда она, как всегда чуть опоздав, влетит в аудиторию без стука и, пустив какую-то смешную фразу, усядется на свою попу. Где постоянно ей что-то мешало сидеть спокойно. Но даже нам не так тяжело, как ее семье. Не представляю, что сейчас чувствует миссис и мистер Блейк. Потому что Октавия настоящее солнышко. И всем, из чьих жизней она исчезла, стало темно. А свет был таким ярким, что глаза не хотят привыкать без него. Я не смогла сказать прощальную речь от имени всех ее друзей. И позорно свалила это бремя на Рейвен. Хотя, может для нее это не ноша. Потому что Рейс не училась с нами на одном факультете и не знала Окти так, как я. Ведь за четыре года совместной каторги на медицинском мы с Блейк не то что подружились. Мы стали сестрами. И терять ее, когда до мечты осталось всего ничего - это удар ниже пояса. Чертова автокатастрофа, которая отобрала у меня мою лучшую подругу. Знаю, нельзя желать людям плохое, но я искренне надеюсь, что этот ублюдок, выехавший на красный, будет до конца жизни гнить в тюрьме. - Миссис Блейк, приймите мои искренние соболезнования, - слегка охрипшим голосом сказала я и пожала ее мягкую и тонкую руку. Видеть всегда серьёзного декана, ругающего нас с Оу за прогулы, с красными опухшими глазами очень странно. Даже дико, я бы сказала. Но наверное, даже такие сильные люди как Аврора ломаются, если теряют своих детей. - Спасибо, Кларк, - женщина прижала меня к себе и едва слышно всплакнула, - спасибо, что ты с нами. - Миссис Аврора, я всегда буду с вами, - мягко отстранившись от нее я посмотрела в знакомые карие глаза, ее глаза, - а вы не плачьте, знаете же, что Она была бы не довольна. Тонкая кисть Авроры сжала мое плече, и ее усталое лицо чут-чуть озарилось улыбкой. Я была права и миссис Блейк знала это. С чувством выполненого долга я отошла от скорбящей семьи Блейк. Я выполнила все, что требовалось от меня, как от порядочного близкого человека погибшего. Но я знала, что Окти убила бы меня на месте, покинь я этот дом прямо сейчас. О Боже, Кларк, ты даже на похоронах не можешь нормально повеселится! Давай же, подруга, пропусти стаканчик виски, познакомся с хорошеньким мальчиком и проведи остаток вечера в его компании. Скорбите вместе, но и занимайтесь другими очень важными делами для мужчины и женщины! - пронеслось в моей голове отчетливо голосом Октавии и вспышка боли пронзила все естество. Вот что бы она сказала, если бы имела возможность. Я не схожу с ума, я просто безумно скучаю по своей сестре и не могу поверить, что больше никогда не услышу от нее ущипливую фразу на счет моей занудности и неумения веселится. Не могу уйти. Очень хочется, потому что все здесь пропитано невероятно тяжелыми напоминаниями о ней и это так больно. Наверное, я не все слезы выплакала, потому что глаза неприятно защипало. Я подошла к вешалке и забрала свою сумку, а потом прихватила со стола один бокальчик шампанского. Больше не могу здесь находится, а уйти нельзя. Но вся эта скорбь, царящая в комнате, так сильно давила на меня, что грозила уничтожить. Мне хватает и своей скорби. Я не настолько сильная, чтобы разделять ее с кем-то. За четыре года, что мы были знакомы с Оу я только раз была в довольно большом пентхаусе Блейков. Октавия на первом курсе заболела мононуклеозом, а на носу у нас была защита научной работы и так как мы были напарницами я вынуждена была посетить Блейк дома, чтобы мы хоть немного поработали в паре. Она не особо мне была нужна, так считала я тогда. Но я все таки решила посвятить девушку в детали “нашей” работы, чтобы всю защиту делала она, раз написание свалила на меня. Миссис Блейк была мне очень рада и я очень удивилась, увидев улыбку на ее лице. Но когда я вошла в комнату Октавии я поняла. Тусовщица Блейк имела столько друзей, что ни один из них не удосужился зайти к болеющей девчонке! Научной работой мы в тот день так и не занялись. Но зато я увидела, что Блейк не обычная прожигающая жизнь богатенькая хулиганка, попавшая в колледж благодаря матери-декану, которых в Нью-Йорке пруд пруди. Она умная, веселая и добрая девушка, которая любит весь мир и мечтает чтобы все любили мир так же сильно как и она. Найдя в памяти этот отрывок, вернее первую главу из нашей дружбы, я нашла и комнату Оу. Знаю, что бродить в чужом доме не красиво, но я ничего не могла с собой поделать. Ноги сами меня сюда привели. В ее комнате целая стена была обклеена фото-коллажем. И на кажой фотографии Блейк запечатлила себя такой счастливой!.. такой живой... Я уселась на пол, облокотившись о кровать и долго смотрела на сотни фото. Затем достала свой альбом из сумки и даже нашла в ее недрах карандаш. Сейчас, пока ее образ так крепко сидит в моих мыслях я могу нарисовать ее. Пока не забыла весь коктейль искренних эмоций, что она излучала. Рука будто живет своей жизню и выводит на бумаге знакомую глазам фигурку. Вот худощавые ножки, которые она обзывала жирными ляхами, которые не хотели ее слушатся после четырех стопок текилы, но на которых потрясающе смотрелась любая обувь. Широкие бедра, виляя которыми она умела возбудить всех мужчин на танцполе, тонкая талия, которую не любила прятать за строгими рубашками и теплыми свитерами, хрупкие плечи и маленькие ручки, которые обнимали меня, чтобы поддержать. Карандаш продолжил рисовать шею, голову и черты лица, приступил к растрепаным ветром волосам... Я рисовала образ из моих воспоминаний о ней. Прошлым летом мы с Октавией летали в Париж, где провели незабываемые две недели. Неугомонная подруга уже на второй день умудрилась влюбить в себя сексапильного француза, который совершенно не разговаривал по-английски. И выражал свою симпатию к Блейк подарками. И даже Октавия признала, что пятнадцать красных роз спущенных на пятнадцати воздушных шариках с вертолета специально для нее - не просто экзотическое привлечение внимания, а искреннее желание завоевать ее сердце. Это был самый лучший момент в нашей дружбе. И именно его я решила нарисовать, чтобы выпустить боль и скорбь от потери подруги. Такую Октавию я хочу запомнить - девушку, которая выпустила в небо воздушные шарики, предварительно написав на каждом “Люблю жизнь” и подарила этому миру свою невероятно красивую улыбку и смех. - Что ты здесь делаешь? - незнакомый голос выволок меня из пучины моей скорби и воспоминаний и я вздрогнула. - Привет, - я повернула голову к двери и увидела высокого юношу с черными кудряшками и нахмуреными бровями, - я... я рисую... - Да, но что ты делаешь в комнате моей сестры? Ой. Это Беллами. Октавия мне рассказывала о своем, любящем младшую несносную сестру, брате. - Я хотела простится с ней здесь, а не в комнате, где и половина присутсвующих не знали настоящую Октавию... Беллами не нашел что ответить и, в два шага преодолев расстояние между нами, сел рядом. В руке у него была бутылка виски и стакан. Парень протянул стакан мне, но я покачала головой и потянулась к бутылке. Пить прямо с горлышка обжигающую жидкость было неприятно, но это заглушало подступающие слезы. Инстинктивно, я чувствовала, что его любовь к Оу была не меньще чем моя, как и скорбь. И мне захотелось опять плакать, как только он сел рядом. Потому, что я чувствовала себя сильной настолько, чтобы разделить нашу скорбь. Беллами забрал бутылку и плеснул себе в стакан. - Я - Белламми. - Кларк, - выдохнула я, отложив закрытый альбом. Несколько минут мы молчали и просто пялилсь на фотографии на стене. Прежде чем я успела прервать тишину, услышала то, что повергло меня в шок. - Это я виноват. Моя вина, что она погибла, - хриплым от боли голосом сказал Блейк. - Беллами... - Я был за рулем! Я! И погибнуть должен был я! Не она! - Ты не виноват в этом, Беллами. Просто не повезло, крупно не повезло. Кто-то ошибся и человек погиб. Октавия погибла. Но ты жив. И должен жить дальше! - горячо сказала я. - Ты не понимаешь... - Да, и мне не понять, какого это - терять сестру, которую любишь больше всех. Но я знаю одно. Она бы не хотела чтобы ты винил себя. Окти любила тебя и ей бы не понравилось твое такое несправедливое отношение к себе. - Ей не понравилось бы и то, что ты свалила прощальную речь на другую девчонку... Я молчала. Он был прав и я это знала. Но я тоже права! - Я нашла другой способ проститься с нею, - прошептала я и положила ему на колени готовый рисунок. На альбомном листе знакомая нам девушка улыбалась, подняв голову вверх и отпускала в небо воздушные шарики. Беллами разширенными глазами смотрел на мою работу и не знал что сказать. Затем его глаза встретились с моими и я увидела в них надежду. Я подарила ему надежду на прощение себя. Почему-то я точно была уверена, что он простит себя. Его пальцы с рисунка пробежались к моей руке и он, смотря мне в глаза, погладил большим пальцем тыльную сторону кисти. Сердце непонятно от чего забилось быстрее и глаза заслезились. А потом мы оба нашли способ как отпустить свою скорбь и боль. Не знаю, кто кого поцеловал первый, знаю лишь то, что все мысли улетучились. Его губы, мягкие и жаркие, со вкусом виски терзали мои, а руки уже крепко прижимали к мускулистому телу. Мы путались в одежде так же, как и в собственных чувствах, мы проделывали путь губами по коже так же, как и выход из лабиринта невозможной скорби. Между нами было что-то сумасшедшее, дикое и страстное, но в тоже время освобождающее. Да, сегодня мы нуждаемся друг в друге только потому, что способны понять боль другого и разделить между нами общую скорбь. Но завтра мы будем вместе, не только чтобы притупить боль. А потому, что потеряв Октавию, мы нашли друг друга. И Беллами простит себя. Мой рисунок вернул ему надежду и стал спасательным кругом для нас обоих. Октавия, я знаю, ты смотришь на нас и улыбаешься. Мы любим тебя.