Из ниоткуда с любовью

      Здравствуй, Алекс!       Кстати, я так и думал, что тебя так зовут. Просто, когда я вчера увидел тебя, мне сразу стало ясно, что ты Алекс – и никак иначе. Это единственное имя, подходящее тебе – а в своей правоте я убедился, когда сегодня услышал, как тебя зовет по имени ваш преподаватель музыки.       Сначала я хотел пристать к кому-нибудь с твоего потока, но позже сообразил, что это было бы слишком подозрительно. Поэтому я избрал другой путь: выяснив, в какой аудитории у твоей группы занятия по вокалу, я просто стоял у двери в класс все время, что шла пара. Пришлось слегка приоткрыть дверь – немного, совсем чуть-чуть, чтобы ни в коем случае не привлечь ничье внимание – а дальше я просто стоял и слушал, как тебя вызвал преподаватель, назвав по имени, и ты запел. Поешь ты прекрасно, это тоже сразу видно по тебе, поэтому я не был удивлен. Собственно, две вещи, которые я понял в нашу вчерашнюю встречу – тебя обязательно должны звать Алекс, и ты непременно замечательно поешь. Знаешь, это – мое первое письмо тебе. Я пока не знаю точно, сколько еще писем я напишу для тебя, ровно как и не знаю, наберусь ли когда-нибудь храбрости их отправить. Впрочем, пока что я выделил под них большую синюю папку в верхнем ящике стола. Интересно, как ты отреагируешь, если однажды я отдам эту папку, пухлую от количества исписанной бумаги в ней, тебе. Может, к моменту, когда я решусь все же послать эти письма тебе, мы оба уже закончим колледж, ты станешь новой звездой сцены, а я – типичным богемным художником, снимающим маленькую квартирку на окраине города и подрабатывающий рисованием портретов желающих туристов на главной площади. Может, ты сочтешь мои письма за очередную писанину от назойливых фанаток и даже не станешь их читать? Этих «может» так много – и я пока не знаю, какое из них будет применимо ко мне и моим письмам тебе.       Интересно, если бы я спросил тебя, почему ты решил поступить в колледж искусств, что бы ты ответил? Что любишь пение больше жизни? Хочешь славы и признания публики? Мечтаешь о карьере эстрадного певца? Если честно, что касается меня, я поступил сюда из-за старых, запачканных и заляпанных масляных красок моего отца. Точнее, из-за их запаха. Ты когда-нибудь нюхал масляные краски? Они пахнут совсем не так, как другие. Это совершенно особый запах, запах творчества, уюта и спокойствия. С детства я любил наблюдать, как рисует мой отец. Каждое мое утро начиналось с запаха масляных красок. Летом к нему примешивался еще запах свежей клубники, осенью – запеченных мамой яблок с корицей, зимой – ароматного глинтвейна, который родители варили каждые выходные, а весной – едва уловимый запах свежести и распускающейся листвы. И все эти запахи шумели в моей голове, переплетались между собой и мягко обволакивали. Каждое утро я, едва открыв глаза, бежал на первый этаж в мастерскую отца, чтобы застать его за написанием очередного натюрморта или пейзажа. Он стоял, всегда серьезный и погруженный в работу, немного хмурился и делал аккуратные мазки. А рядом были масляные краски, я счастливо нюхал их и улыбался. Кажется, впервые я обратил внимание на этот запах, когда мне было года четыре. Тогда же я впервые побывал в папиной мастерской и принял вполне сознательное решение, что я тоже обязательно стану художником.       Я скучаю по нашему дому. Мне часто не хватает маленькой мастерской, запеченных яблок с корицей, которые готовила мать. Однако, я все равно избегаю ездить домой после того, как умерла мама. Помню, в свой последний приезд мне было как-то отчетливо не по себе. В доме были только мы с отцом, но все вещи мамы, даже кастрюльки и сковородки на кухне, лежали нетронутыми на своих местах. Без малейшего слоя пыли. Ее зубная щетка в ванной комнате, ее флакончики духов и тюбики помады на трюмо в их с отцом спальне. Создавалось ощущение, будто она все равно здесь живет, просто уехала в долгосрочную командировку, и вот-вот вернется. Это казалось таким реальным, что некоторое время я даже прислушивался: ждал, что вот-вот раздадутся шаги на крыльце, скрипнут старые половицы, и уставший голос мамы скажет: «Я дома!». Но шаги не раздавались. А отец перестал рисовать. Целыми днями он сидел в кресле качалке, закутавшись в старый клетчатый плед, и читал газеты. Запах типографской краски вскоре почти полностью перебил запах масляных красок. И я почувствовал себя так, будто у меня отняли последнее, что было мне дорого.       Интересно, какой дом и родители у тебя. Я бы хотел увидеть место, где ты вырос. Я пробовал его представить, но мне упорно воображается что-то вроде готического замка, разрывающего своими шпилями облака, хотя вряд ли на улицах города, между многоэтажными домами и небоскребами, мог затесаться готический замок.       Думаю, пришла пора заканчивать мое первое письмо к тебе. Я чувствую себя так, будто дописываю пролог к роману. Впрочем, наверное, если я буду писать тебе каждый день, как и я собираюсь, моих писем как раз хватит на роман с несколькими сотнями страниц.       С любовью,       Патрик