The Lost

— Как умерла? — я с трудом разомкнул вдруг ставшие сухими губы. Я не верил. Весть благополучно достигла моего слуха и даже записалась на корку. Но осознание все еще не приходило. Тормозилось. Не может быть… Этого просто не может быть! .. — Когда? — все еще лелею надежду, что это тупой розыгрыш. Я даже хочу, чтобы это было розыгрышем! Шоко ежится, мнется и все же нехотя выдавливает из себя: — Пару дней назад… Я боялась тебе сказать… думала… ведь ты… — Мне жаль её, — сумел я совладать со своим непослушным голосом. Шершавым языком облизнул сухие губы. — Можешь идти… — Шо… — женщина решилась подойти ко мне ближе, доверительно положив руку на плечо. И это меня взбешивает. — Уйди, — хрипло прошу я. — Просто уйди… Свет софитов привычно ослепляет. Слышу, как беснуются поклонницы. Зоркий глаз выхватывает яркий плакат с признанием в любви — усмехаюсь. Наивные. Я уже давно сбился со счета всему этому. Моему камину не нужны дрова. Зачем? Если есть тонны писем, которые похожи друг на друга, как сиамские близнецы. Все они пестрят признаниями в любви, клятвами верности… Все они мокры от слез… от чужих слез. — Встречайте мировую знаменитость! Фува Шо! Волна неистового рева чуть не сносит меня с ног. Улыбаюсь и едва подавляю желание заткнуть уши. Я держусь. Стойко, как оловянный солдатик. Скулы словно свело судорогой, а улыбка намертво приклеилась к моему лицу. Благосклонно киваю толпе, приветствую милую телеведущую и вальяжно располагаюсь в мягком лимонного цвета кресле. Вопросы похожи один на другой. Я к ним готов. — Почему ваш новый альбом называется именно «The Lost»? — вкрадчиво вопрошает меня телеведущая. Усмехаюсь, как можно дружелюбней. История давно готова. — Видите ли, — настраиваюсь на мечтательный тон. Чуткое ухо улавливает восхищенные вздохи. — У меня долгое время был перерыв в творчестве… Ведущая подалась вся навстречу, а в голубых глазах так и читалось желание всё узнать. — Я искал себя… Прежние мотивы казались мне слишком наивными, даже несколько бессмысленными. — Но… — пытается вставить свою лесть ведущая. Жестом останавливаю её, даже не дав начать. Мне противна ложь. Я не выношу теперь фальши. Я презираю поклонение. А раньше — это был смысл моего существования. Цель всей жизни. Вершина, которую я так чаял достичь. Я достиг, но потерял все, что делало меня счастливым… Ни одному папарацци не догадаться об истинной причине моего долгого, почти пятилетнего молчания. И такого названия нового альбома… Без содрогания я не мог вспоминать её похороны. Меня, конечно, никто не звал. Я пришел сам, незваным, но предвиденным гостем. С огромным букетом лилий, украшенных какими-то многочисленными бусами, жемчугом, вроде бы… Мне хватило тогда выдержки вежливо кивнуть подавленному Такараде и другим присутствующим. Меня не просили говорить траурную речь. Но никто не помешал мне провести несколько минут возле её гроба. Такарада уважил мою молчаливую просьбу и ни один папарацци не сделал мое коленнопреклонное фото. Ни одна живая душа не видела моих слез. И лишь высокие своды какого-то храма слышали мои слова… Никто не помешал мне одним из первых возложить цветы на ее могилу и тихо удалиться на пять лет… Огни ночного Токио медленно плывут за стеклом тонированной иномарки. Самая крутая машина, личный водитель… я переплюнул всех, даже у Цуруги не было личного водителя… Огромный рекламный щит вовсю транслирует мой клип. Стоя на коленях, я протягивал руки к хрупкой рыжеволосой девушке. Длинные ее волосы развевались на ветру, а подол белого платья трепетал, обвивая стройные ноги. Но стоило мне коснуться ее, как она рассыпалась на миллионы лепестков… Морщусь. И отворачиваюсь. Я воплотил в этом клипе все свои видения. Галлюцинации. Я закрываю глаза, вслушиваясь в городской шум… Тонкая грань реальности и сна, почему-то больше похожего на бред… Теплая вода не расслабляла. Я принял наркотики, и кайф медленно подходил ко мне. В такие моменты мне было плевать на всех и вся. Я просто хотел сдохнуть от передоза. Красиво. И трагично. Яркие и скандальные заголовки. Я видел их. Слышал заупокойные службы по своей душе. Траурные речи в память обо мне. К черту! В такие моменты я жалел, что все еще медлю с завещанием. И только потом вспоминаю, что она прекрасно умерла и без завещания! И не менее замечательно перенесла всю эту шушеру, называемую гражданской панихидой! Глаза закрыты. Я не чувствую, как машина мягко пружинит, переезжая лежачего полицейского. Для меня нет города. Нет его огней. Нет его жителей. Его домов и улиц. В салоне не горит свет. В машине темно, и я чувствую себя отлично… Солнце. Я иду по дороге устланной опавшими лепестками цветущей сакуры. Смотрю в голубое небо моей юности. Мне шестнадцать. Я вижу ее. Кёко. Издалека она выглядит, как школьница. Длинные черные волосы, школьная форма… Янтарные глаза смотрят с нежностью. Такой я ее помнил. Но чем я ближе, тем больше она меняется. Длинные волосы становятся рыжими и превращаются в задорную стрижку. У нее решительный взгляд. Она меня ждет. Я тороплюсь, потому что надеюсь на прощение. Почти перехожу на бег, но ближе к ней не становлюсь ни на шаг… Обессиленный протягиваю к ней руки, но обнимаю только вихрь лепестков… Огромная квартира встречает меня гулкой тишиной. Пусто. Не разуваясь прохожу в гостиную. Кидаю куда-то дорогущий пиджак, иду к бару, расстегивая на ходу запонки и засучивая рукава. Взяв какую-то бутылку, откупориваю и прикладываюсь прямо с горла… ...горько. Горючая смесь обжигает горло, лавой течет по пищеводу в желудок. Горло сжал спазм, и я закашлялся. Как всегда. Не умею пить. Никогда не умел. И не буду уметь. Тишина давит. Угнетает. Включаю телевизор на первом попавшемся канале, и готов взвыть от досады. «Тёмная луна». Её дебют. Её работа, которая её же и сгубила. Раньше бы я швырнул в плазму пульт, теперь я спокоен. Почти. Я уже излечился год назад. Стал почти нормальным. Я делаю еще глоток, без содрогания вспоминая себя самого пять лет назад… — Шо… — прижала ладони к лицу испуганная Шоко, разглядывая погром в моей квартире. Я же лежал на полу в позе эмбриона, и остекленевшими глазами смотрел в телевизор. Там шел сериал «Тёмная луна». Я всё слышал как сквозь подушку. — Шо! — потормошила меня женщина. — Очнись! Шо! Безвольно переворачиваюсь на спину, чтобы увидеть потолок и её испуганное лицо. — Уйди, Шоко… Мне плохо… Я не хочу никого видеть. — Шо! — не отступает женщина. — Очнись! Едва качаю отрицательно головой. С губ у меня не сходит полубезумный оскал. — Шо! .. Тонкая грань реальности и радужных грёз. Черты Шоко постепенно размываются и я вижу её. Кёко. У неё голубые глаза. И длинные золотистые волосы. Её тонкие пальчики гладили меня по лицу, увлекая за собой… Делаю ещё глоток, бессмысленно глядя на экран. Кёко стояла рядом с ним у окна. Говорила о чем-то. Даже улыбалась… — Зачем ты спасла меня? — хмуро спрашиваю замершую у самых дверей палаты Шоко. — Я хотел умереть! — Ты должен жить! — Зачем? — я не смотрел на женщину. — Зачем? .. Её здесь нет. — Но это не повод! — возразила Шоко. — Жизнь на этом не заканчивается! Никогда! — Бред, — стоял я на своем. — Это бред! Ты слышишь меня?! Бред! Она умерла! — вскочив с места, подхожу к перепуганной Шоко. — Я позову врача… — пролепетала женщина. — Почему?! — меня уже было не остановить. — Почему она?! — я снова сел на кровать и схватил себя за волосы. — Почему? .. Он же позволил ей умереть! Лучше бы он сам сдох! — Он умер, Шо, — холодно сообщила Шоко. — Сразу после её похорон. В больнице. Так что можешь быть спокоен! Она хлопнула дверью, ушла, оставив меня одного в палате. Финальные титры. Я даже не глянул какая серия. Какая разница?! Кажется, сегодня будет пять лет, как она умерла… Мою догадку подтверждает документальный фильм, посвященный ей. Совсем свежий. Криво усмехаюсь. Я теперь единственный, кто может что-нибудь о ней поведать. Единственный, кто помнит её маленькой девочкой. Юной девушкой. Я — причина. Я — старт её актерской карьеры. Без меня мир никогда бы и не услышал о Могами Кёко… Колени подгибаются. Устало сажусь на диван, с трудом закидываю ноги на журнальный столик. С привычной горечью приходит осознание, что фильм не о ней. А о них. О Кёко Могами и Куоне Хизури, больше известном как Цуруга Рен. Они умерли вместе. Несчастный случай. Банальный случай решил все. Цуруга был хорошим водителем, но ему это не помогло. Фура была слишком огромна и неповоротлива… Это всё, что поведали мне старые газеты, Интернет и этот скоропалительный фильм. Закусываю губу. Зависть гложет меня… Я хотел умереть… Потому что потерял всякий смысл жизни. Мне некого было добиваться. Не с кем было соперничать. Некому было завидовать. Желать зла. Не на кого было равняться… …и обида. Обида на жизнь. Подлая, оставила меня с носом, одарив и обокрав одновременно. С горечью осознаю, что фильм бесполезен. О них говорят однобоко. Ведь никто их так и не увидел зрелыми актерами. Никто не успел порадоваться их скорой свадьбе. Никто не увидел их детей. Никто не видел их в других амплуа кроме тех, что они создали себе сами до внезапной кончины. Никто не увидел их счастливыми стариками… Никто. Их показывают вместе. Видимо, кадр из какого-то фильма, где они сыграли влюбленных. Счастливые. Они всегда будут вместе. Смерть соединила их. И я нехотя соглашаюсь с тем, что они этого достойны. Хоть и признание далось с трудом. Пять лет я не мог смириться. Не мог поверить. Не мог простить. Я приподнимаю практически пустую бутылку. — Ваше здоровье! Это все, что слышат мои стены перед тем, как в комнате раздается звук бьющегося стекла…