Подавленные чувства

      Гокудера очень любил Тсуну. Очень. Он думал о нем, когда просыпался поутру, днем, когда видел его, и даже перед сном. Думал много, часто, и безропотно любил его. Он хотел держать его за руку, но вместо этого нервно курил, стоя на крыше школы. - Курение на территории школы запрещено, – раздался позади него голос. Гокудере же показалось, что этот голос такой же равнодушный, как и всегда. - А, Хибари… - как-то брезгливо отозвался парень, повернувшись к молодому человеку, являвшимся Главой Дисциплинарного комитета Намимори. – Тебе как всегда заняться нечем… - бычок был отправлен в полет с крыши ловким движением пальцев. - Забью до смерти. Не то чтобы Гокудере хотелось этого намеренно, выпустить пар, как говориться. Но и нельзя было сказать, что все это было для привлечения внимания Савады Тсунаеши. Однако Тсуна очень беспокоился, когда его самоназванная правая рука попадал в переделки и, к сожалению, попадал он в них слишком часто. - Гокудера-кун… - начал было Савада, и тот вытянулся по струнке, решив до конца притворяться, что все хорошо. – С тобой все в порядке? У тебя синяки... - Да все в порядке, Десятый! Пара отморозков вчера просто пристала, но они уже на том свете. - На том свете!? Не говори мне, что ты их и правда…правда… Гокудера знал, что Десятый слишком добр. Не только к нему. Ко всем. И это было его даром и его проклятьем. Поэтому он дал себе слово защищать Десятого. Во что бы то ни стало защитить от тех, кто будет пользоваться его добротой. Тсуна не должен страдать, тем более из-за него. Любить было тяжело. Когда он полностью осознал свои чувства к этому парню, к своему, так называемому Боссу, в тот же день он решил что Тсуна не узнает о его чувствах. Так проще. Так надежнее. Так он не создаст проблем для Десятого. Первое время ему хотелось разнести все к чертовой матери и похоронить себя же в этих обломках. Но потом он научился подавлять свои эмоции настолько, что уже не приходилось судорожно отводить взгляд, когда Савада смотрел на него. Он был все той же «правой рукой», так же предан и изображал ту же радость, если был в компании еще с кем-то помимо Тсуны. Радость эта длилась ровно до того момента как спина Десятого скрывалась за поворотом к дому или же Гокудера, извинившись, уходил раньше. Бежал, как дурак, не оборачиваясь. А входя к себе домой, давил противный ком, вставший в горле, и проклинал все что с ним происходит, самого себя и все свои чувства.

***

      Все остальное было потом. Много слез, выплаканных в подушку, искусанные в кровь губы и отвратительное настроение. Все это было. Но со временем Хаято стал понимать – сколько бы мучений он не перенес, лучше ему не становилось. Ко всему прочему Тсуна теперь беспокоился за Гокудеру еще сильнее. Тот приходил постоянно не выспавшимся, с припухшими губами, и Савада просто не мог этого не замечать. Гокудера не собирался открываться Десятому, как бы тот не просил. Десятому нравилась Сасагава Киоко, звездочка их класса, а кто Гокудера в сравнении с ней? У него не было ни шанса. Савада был «нормальным», в отличие от него. Тсуне не хотелось судорожно целовать другого парня, обнимать так крепко, как только можно, и шептать на ухо бесполезные и глупые признания, снова и снова повторяя заветное «люблю». Гокудера почти привык, что он не «нормальный». Не такой как все. Его отвергали как и раньше, но на этот раз чувства были слишком сильны, слишком навязчивы, что порой Хаято казалось, что его словно что-то душит. Было тяжело дышать, в груди все сжималось. Как на зло, объект его любви был слишком навязчив со своей дружеской заботой. Тсуне не приходило в голову, что если Гокудера говорит «все хорошо» и уходит курить на крышу школы, то не нужно бежать за ним, выспрашивая подробности и прося рассказать, что же с ним происходит на самом деле. Гокудера всегда улыбался, как и положено правой руке Босса.