Будет ласковый дождь, будет запах земли. Щебет юрких стрижей от зари до зари, И ночные рулады лягушек в прудах. И цветение слив в белопенных садах; Огнегрудый комочек слетит на забор, И малиновки трель выткет звонкий узор. И никто, и никто не вспомянет войну Пережито-забыто, ворошить ни к чему И ни птица, ни ива слезы не прольёт, Если сгинет с Земли человеческий род И весна… и Весна встретит новый рассвет Не заметив, что нас уже нет. Сара Тисдейл
Глава первая: на улицах района Хань.
Исхудавшая птица неуклюже спустилась на землю, и, прихрамывая на одну ногу, пошла к груде гнилых досок - как раз туда, где притаился другой голодный житель города - шестнадцатилетний Лазарь, живущий неподалеку, в потрескавшейся от старости многоэтажке. Среднего роста, худой, он ничем не выделялся среди других детей Гамои. Блестящими от голода глазами он смотрел на истрепанную птицу. Та, видимо, слишком устала летать: поджав грязные лапы, она опустилась на жаркие плиты улочки. "Чайку убивать - к несчастью, считали моряки...", - почему-то вспомнил Лазарь, но затем продолжил мысль: "Но голод сам не пройдет." Рванувшись вперед, он прыгнул и схватил птицу за тельце - под перьями и тонкой кожей в разные стороны торчали кости. В нос ударил неприятный запах свалки и водорослей - запах океана вокруг города. Чайка попыталась вырваться, но, на момент зажмурившись, Лазарь сломал её тонкую шею. Смесь радости, жалости и стыда завертелась внутри него, но логика победила: тушка животного хоть какое-то, но мясо, из которого Карл сварит хоть какую-то, но похлебку. Глубоко вздохнув и вытолкнув из себя чувство отвращения к содеянному, Лазарь забросил птицу на спину и пошел в сторону дома. Район Хань, где приходилось выживать Лазарю и ещё нескольким сотням миллионов человек, был первым отстроенным районом Гамои, океанополиса, спасительного ковчега для пострадавшего от экологической катастрофы человечества. Были построены небоскребы - длинные серые коробки, исчезающие в горчично-черном смоге, между ними - храмы разных религий, ещё до объединения их в единую, громадная библиотека, больницы, школы. Богачи постепенно отстраивали и новые районы - Ницк для заводов, Эдем для развлечений, сами переселяясь южнее и южнее - в Синюю и Лиловую Даму, в Тиквар. Сейчас некоторые многоэтажки обрушились, храмы запустели без прихожан, в больницах и школах некому стало работать. Только библиотека громадной черной ракетой осталась стоять посреди Ханя - последний памятник цивилизации среди бесконтрольно размножающихся нищих. Лазарь не был рожден этим местом - он пришел извне, с юга, сбежав из дома, от строгого отца вместе с сестрой. Позже их пути разошлись... Кашляющую и стенающую тишину (Лазарь проходил мимо нищих, вжавшихся в стены и воткнувшихся в пустоту потухшими глазами) разрезал звонкий голосок: - Йай, Ласса! Лазарь обернулся и на всякий случай спрятал чайку за спину. Прищурившись, он заметил фигурку в порванной майке, выбегающую из-за угла. Благосклонно улыбнувшись, он расслабился: - Рад видеть тебя, Рокси. Щербатая улыбка тускло сверкнула на лице мальчика. Поправив кудри и почесав нос-пуговку, он важно сказал: - Я тут короче ходил, узнал кое-что... - Не томи. - Пеппе сказал, что Януш сказал, что... В общем, с севера едет чинуша, а все уже знают! И Рондо знает, и Эфа знает! Что-то тяжелое разлилось в груди Лазаря: - Дурак он, что ли? - И я говорю, дурак, дурак, - подпрыгнул несколько раз Рокси, - А на площади уже все собрались! Я вот что... Может и нам что-то достанется, а, Ласса? - Ну, да, - неуверенно произнес Лазарь, и добавил, будто заглушая собственную неуверенность, - В конце концов, сами виноваты. Кто на юге знает, что тут творится? Вот сам не знает, сам и едет. Дурилка. - Дурилка, дурилка! - Рокси изобразил какой-то танец, прыгая на одной ноге. Лазарь поджал губы, посмотрел на землю и вздохнул. Чайка в руке представилась ему толстяков во фраке и с бабочкой. Рот его растянулся в мультяшно-широкую улыбку, а язык, длинный и монотонно-розовый, вывалился изо рта. Дернув плечами, Лазарь пошел в сторону площади, а Рокси, словно юркая ящерка, побежал за ним. На месте Площади когда-то стояло две многоэтажки, но время и ветер разрушили их, а камни растащили люди, оставив на месте жилых домов мертвый пустырь. Ноги сотен пешеходов вытоптали землю, а редкие автомобили проложили дорогу, по которой теперь предстояло ехать несчастному чиновнику. Существует несколько видов тишины. К примеру, тишина прекрасная, в которой двое лежат под ночным небом, любуясь коричневой пустотой южного неба - эту тишину рушить не хочется, она обволакивает и легонько прижимает к земле тонкой рукой... Есть и другая тишина - тишина площади в ожидании скорой подлости, маслянистая и гадкая, забивающая рот невидимой грязью. Люди молчали, в напряжении уставившись в одну сторону, туда, где дорога сворачивала за одну из многих одинаковых многоэтажек. Казалось, воздух вибрировал, и от этого становилось страшно. Лазарь с трудом пробился сквозь толпу людей, крепко держа холодную ладонь Рокси. С одной стороны, ему хотелось уйти, то, что планировали бедняки, отвращало его - он не рос среди них, и такое не могло полностью вписаться в его картину нормального - будто нечто квадратное пыталось пройти сквозь круглое отверстие. С другой стороны, прожив в Хане несколько лет, он чувствовал большую обиду на несправедливость жизни - своими глазами он видел сияющий Эдем и тихий, зеленый Тиквар, а теперь окунулся в полное равнодушие правящих министров к происходящему в Хане, ныне, его доме. Обида перевесила. От начала толпы до её конца пролилась невидимая волна, люди напряглись и превратились в каменные статуи, полностью обратившись в слух - шум автомобиля гулко разносился между каменных стен. Каменные статуи ожили - послышались смешки, похрустывание пальцев, перешептывания, переросшие в животный смех и крайнее возбуждение, люди горящими глазами выслеживали автомобиль - он должен был явиться с минуты на минуту. Взорвался победный крик - ярко-красная машина, непристойно богато блестящая на фоне пыли и грязи. Люди ринулись к ней, а Лазарь, общим настроением задавленный и оглушенный, успел заметить испуганное лицо чиновника. Буквально на долю секунды их взгляды встретились, обменявшись непониманием и, выросшим из общего чувства, быть может, даже дружеским теплом. Рокси дернулся вперед, вырвавшись из обвисших рук Лазаря, и прыгнул в самую гущу - к машине. Лазарь проводил его широко раскрытыми глазами и огляделся. Люди дрались, разрывая чей-то полосатый шарфик, деля бумажки, кусочки кожи от сидений автомобиля, темное богатое одеяние чиновника, люди дрались просто так, улыбаясь, измазанные кровью, люди дрались ради боли, ради забытья, ради кратковременного избавления от окружающей действительности. Это было их наркотиком, их алкоголем. Лазарь опомнился, тряхнул головой и стал высматривать Рокси среди переплетшихся людских тел - кто-то потерял сознание, а кто-то боролся, свившись будто в единую отвратительную химеру, полную одной ненавистью. Курчавая голова сверкнула где-то слева, Лазарь побежал к ней, но споткнулся о чью-то ногу, упал и оказался будто бы в другом, нижнем мире, под переплетшимися руками, словно ветвями, закрывающими солнце. Ноги, злые корни, были повсюду, и несколько раз сбивали Лазаря с ног, в темноту. Когда-то белокожая, но теперь исцарапанная и грязная женщина махнула ногой прямо перед лицом Лазаря и угодила в нос усатому и растрепанному мужчине. Тот гаркнул и уткнулся лицом в чей-то живот. Лазарь вспомнил о чайке, обернулся, но тушка, забывая несколько минут назад, была уже раздавлена и растерта в неприятное кровавое месиво. Грустно вздохнув, Лазарь отвернулся и тут же куда-то провалился - ногастая настигла и его. В голове раздался гул, панорама мира завалилась и помутнела, ускользая от глаз, небо почернело и удалилось, корни-руки затрепетали в нем бликами и Лазарь почувствовал себя на дне моря, прижатым тяжелым камнем. Это длилось недолго - чья-то сильная рука подняла его и вырвала, как ему казалось, на воздух. Лазарь шумно вздохнул, открыл глаза и откашлялся. Ослепительно-белозубая улыбка на чернокожем лице ослепила его. Голос, что-то среднее между мужским и женским, раздался будто бы очень далеко: - Ласса-Ласса, не ожидал тебя-то тут увидеть, ай-сса, ай-сса. - Отстань, Хумпо, ай-ссс... - В голове на сломанной скрипке играла боль, перекатываясь от одного уха до другого. - Прилично же саданули-то тебя, ай-сса. Лазарь нахмурил брови и с трудом огляделся вокруг. Месиво как-то отдалилось - Лазарь был на руках у Хумпо, а сам Хумпо был высотой под два с половиной метра. К тому же, большая часть бедняков уже валялась на земле, другие, убегали. Белокожая женщина, зажав в зубах дорогие кожаные туфли, забиралась на ржавую лестницу, ногами отбиваясь от двух мускулистых близнецов. Мир задвигался, спровоцировав очередной приступ боли - Хумпо зашагал в сторону от площади. Постепенно мир возвращался, звуки приближались, будто становясь на свое родное место, а острая боль в голове сменилась глухой, старчески-спокойной. Мимо проплывали, с первого взгляда, одинаковые квадратные окна, но у каждого из них была своя личность. Это было разбито во время знаменитых разборок между двумя сильнейшими бандами района, это - вынуто после пожара, это покрыто надписями, тегами, говорящими, что эта часть района принадлежит банде Рины-Синеглазки... - Эй, Хумпо, что будет с теми, у машины? - До чистоты растащат. В Хане все - ценность. Даже сами трупы. - Ты об Эфе-каннибалке? - Не только. Хирургам притащат на органы, охранникам для собак. Лазарь опустил взгляд и тяжело вздохнул. В сердце разгоралась ещё большая злость, злось из-за контраста между вылизанными улицами Тиквара и кроваво-пыльными улочками Ханя. Наконец-то свет забрезжил среди домов и Хумпо с Лазарем вышли на очередную площадь. Здесь было гораздо светлее и спокойней, чем на предыдущей, а у небольшого здания - отремонтированных нижних этажей небоскреба (остальное давно обрушилось) стояло несколько охранников с автоматами. Хумпо осторожно опустил Лазаря на землю, тот с трудом разогнулся и с удивлением посмотрел на знакомого. Тот произнес с широчайшей улыбкой: - Получил деньги от Кины... На личные расходы. Захотелось угостить какого-нибудь бомжонка. Как кстати ты попался, ай-сса! Лазарь не обиделся и рассмеялся. Машина, Рокси и чайка совсем выпали из головы, оставшись где-то там, в туманном прошлом. Яркий кошмар, что так потревожил Лазаря, начал тускнеть и отодвинулся на второй план, на самую дальнюю полку. Хумпо кивнул охранникам и те одинаково коротко улыбнулись, будто выстрелили из пистолетов. Лазарь вздрогнул и быстрым шагом прошел мимо них, обогнав Хумпо. Дверь отворилась и улыбчивый швейцар, дань давнему прошлому, пригласил войти внутрь. Лазарь осмотрел себя, грязного, изляпанного кровью и покраснел. Хумпо по-отечески взглянул на него и покачал головой, показав швейцару пару жестов. Через минуту Лазаря увели, осторожно, словно хрустальную вазу донесли до душа и дали ароматное мыло. Лазарь чуть ли не взвизгнул от радости - мыло в Хане было дефицитным продуктом. Лазарь постоял под горячими струями воды, сжав в руках розовый кругляш мыла. Радость постепенно утекла, уступая место возмущению от несправедливости. Хумпо наверняка заплатил кучу денег за это мероприятие... А у всех остальных жителей Ханя, почти у всех, такой возможности нет. Даже чисто теоретически, желая работать, развиваться, мало кто из бедняков сможет выжить и выбиться в люди - нужны либо родственные связи, либо небывалая удача или абсолютная гениальность. Отгоняя вон печальные мысли, Лазарь быстро намылил исхудавшее тело, обмыл длинные светлые волосы, вытерся и оделся в новую одежду - черные шорты и такую же черную толстовку с капюшоном. На груди белыми буквами было выведено: "Eden". То ли название района и правда так писалось на эсперанто, едином для всей Гамои языке, то ли краска стерлась, превратив название рая в нечто непонятное. Лазарь поджал губы, почему-то разозлившись, поправил на себе одежду и вышел в зал. Хумпо сидел за одним из столиков и махал длиннющей рукой. По умолчанию Лазарь думал о Хумпо как о мужчине, хотя настоящий пол этого человека не был известен даже ему самому. Кине Ли, его работодательнице и верной подруге, это нравилось. Лазарь дернул плечами и подошел к столику. Хумпо широко улыбнулся и указал пальцем на кожаное кресло, мол, усаживайся. Лазарь сел, чувствуя себя неуютно - он привык к земле и старым койкам, а не к уюту и красоте. Теперь она оглушала его, как оглушает все непривычное и странное. Официант принес горячий суп и Лазарь быстро принялся за еду, забыв о всякой сдержанности и стеснительности. Казалось, он никогда не ел ничего более вкусного. Наскоро наевшись, он опасливо поглядел на Хумпо, аккуратно, по кусочку поедающего зеленые бобы с подливкой. Тот улыбнулся, заставив Лазаря покраснеть. Доев, он сказал: - Ну, как тебе? - А как может быть? Ты же знаешь, отец... То есть Карл, не может себе такого позволить. - Доктор Исфраков, та-да, та-да, не может. Хорошо, что тебе понравилось. - И ничего от меня не требуется? Хумпо, казалось, даже обиделся: - Ты меня знаешь. Мы с Киной абсолютные альтруисты. - Извини, - Лазарь уткнулся носом в стол и снова покраснел. Через минуту, подняв глаза, он осторожно сказал: - Можно задать вопрос? Хумпо пожал плечами и кивнул. - Почему все так плохо? Темнокожий чуть не выплюнул все бобы, которые перед этим съел и закашлялся: - Прямо таки все, Ласса? - Безработица. Голод. Смерти. Хумпо повертел в руках вилку и посмотрел на Лазаря темными кругами глаз: - Ну, если тебя интересует, то все проще некуда. Гамоя во время катастрофы приняла в себя слишком много людей. Этот ковчег не выдерживает такого количества бесполезного груза и теперь идет на дно. Еды все меньше и меньше, ты знаешь, и скоро таких, как Эфа, начнет становиться больше и больше. В конце концов, человечество исчезнет - либо в войне, либо в спокойной старости. - И что, нет выхода? - Лазарь глянул с надеждой. - Хорошего - нет, - отрезал Хумпо, проведя рукой по воздуху. Лазарь заметно погрустнел, а Хумпо хитро улыбнулся: - Кстати, Кина будет ждать тебя завтра на крыше библиотеки. Может, выход есть у нее? - Вот как...