Кошмар

Холодный ночной воздух, еле заметные звезды, призрак рассвета. Клинт поднял глаза к темному небу. Безмятежное, оно дарило покой растрепанным нервам. Как будто несколько часов возни на влажных от кипящей энергии простынях могли исцелить волшебным образом. Как будто даже трехзначного числа истекших минут достаточно, чтобы поставить точку на двух с лишним годах боли, одиночества и отрицания. Как будто его эмоции и переживания вообще имеют какое-то значение. В первую очередь он – профессионал. Лучший, черт возьми, стрелок во всем гребанном мире. И он давно не циркач, его профессия – это убийство. Убивать можно за деньги, не интересуясь, кто кого и зачем заказал. Убивать можно, работая на правительство – все то же самое, но будто бы на благо родной страны и мира во всем мире. Убийство ради мира – вообще отличная шутка. И вот он, такой весь из себя крутой, давно уже не молодой мужик, стоит на крыше, смотрит на звезды и пытается рефлексировать, вместо того, чтобы спать в теплой постели или повторить пару акробатических трюков все на тех же простынях. Клинт вернулся в комнату, продрогший и усталый. Пьетро сидел в изголовье, подтянув колени к груди и устроив на них подбородок. - Ты вернулся. - Это констатация факта или начало драматического представления? Пьетро фыркнул: - Не дождешься – я тебе не жена. Бартон приподнял бровь и, сохраняя в остальном абсолютно невозмутимое выражение лица, наблюдал, как Пьетро, осознав, прикусил губу, ожидая снова получить по зубам – в этот раз абсолютно заслуженно. - Тогда хватит изображать глубокомыслие – ложись спать. Бартон вытянулся на кровати, закинув руки за голову. Пьетро отмер, улегся рядом, не нарушая при этом границ личного пространства. Клинт хмыкнул и закрыл глаза – учить этот молодняк и учить, гонять безжалостно, тыкать носом в каждый промах, чтобы перестали воспринимать все как игру, забавную и увлекательную, чтобы правильные реакции – намертво, инстинктами, чтобы однажды спасли жизнь, а не толкнули геройски погибать. Бартон резко проснулся – Пьетро снился кошмар. Он сжался в комок на своей половине кровати, мелко дрожал, стонал сквозь зубы, но очень тихо. Инстинкт выжить любой ценой всегда сильнее – быть как можно незаметнее, производить как можно меньше шума даже в невменяемо-бессознательном состоянии. Этому он научился, без сомнения. Клинт лежал рядом и слушал, пытался разобрать бессвязные фразы, догадаться, что именно снилось Пьетро. Никуда этот мальчишка не делся, продолжал сидеть внутри, прорываясь вот так, ночью, пока за ним никто не наблюдал. Демоны не отпускают просто так, ночные кошмары не заканчиваются – не с их жизнью. Клинт придвинулся ближе, опустил ладонь на подрагивающее плечо. - Все будет хорошо. Самая неубедительная ложь, но иногда все, что нам нужно – это чтобы кто-то соврал специально для нас. Клинту это никогда не помогало, но Пьетро – не Клинт, и кошмары им снились разные. - Все будет хорошо, теперь я здесь. – Клинт придвинулся ближе, обхватил Пьетро поперек груди, прижал к себе. – Я рядом. Пьетро затих – кошмар отступил. Этой ночью Клинт победил, а кого он при этом обманул – не так уж и важно. Этой ночью он действительно рядом. Кто знает, возможно, будет и следующей. Бартон шевельнулся, устраиваясь удобнее, так, чтобы волосы не щекотали нос, и Пьетро завозился в его руках, что-то сонно пробормотал и развернулся к Клинту лицом. - Мне снилось, что я не успел, - шепотом, ведь только так и рассказывают о страшных снах. - Но ты успел. И потом очень достоверно разыграл собственную смерть. - Второй раз повелся, - Пьетро спрятал нос в плече Клинта. - Ты же сам твердишь, что я пенсионер – так что имею право. Клинт взлохматил светлые волосы и услышал довольный смешок. - Пожалуй, надо придумать что-то другое. А то я себя неловко чувствовать буду. - Спи уже, засранец мелкий. И, игнорируя задушенный смех, Бартон подгреб Пьетро под себя. Тот шумно выдохнул: - Спасибо. Клинт ничего не ответил, но Пьетро было достаточно тишины на двоих и тяжелой руки, дающей лучшее ощущение реальности. Кажется, ему дали шанс еще раз попытаться спасти одну своенравную, такую поразительно будоражащую все нервные окончания птицу. И в этот раз Пьетро был готов не только умереть, но и жить.