Забытье

      В небе над Каракурой три васто лорде открывают Гарганту, и один из них — естественным образом сформировавшийся арранкар. Ичиго в этот самый момент навещает Юзу — последнюю из семейства Куросаки, кто остался в Мире Живых. И стоит только ему ощутить их реяцу, как он на полной скорости бросается прямо в гущу событий — уже в банкае и с хлещущей через край энергией.       Он и в одиночку одолел бы всю троицу — ясное дело, ведь он же Ичиго Куросаки, — но тем не менее рад, когда к нему присоединяются Ёруичи и Урахара, первая — в сюнко, а второй — с высвобожденным занпакто. Бой обещает быть легким, и до некоторых пор все так и есть.       Пока у них, привыкших иметь дело с Нелл и ее фраксьонами, не вылетает из головы, что арранкары — столь же безжалостны, как и обычные пустые. Только Ёруичи приканчивает второго противника — в нее летит серо. Заряд проходит через того самого васто лорде и приходится прямо ей на грудь, прожигая плоть и оставляя после себя зияющую дыру.       — Ёруичи! — вопят два голоса.       Ичиго в сюмпо кидается к ней, чтобы поймать, но Урахара успевает первым. Его скорость настолько высока, что Ичиго даже не удивился бы, узнав, что тот воспользовался проходом через Разделитель Миров. Действуя на одних лишь инстинктах — сознание сейчас где-то далеко отсюда, его все еще потряхивает от пережитого, — Ичиго, с почти что сформировавшейся на лице маской, готов в любую секунду стереть арранкара в порошок, когда кто-то вдруг хватает его за предплечье.       Кулак замирает на полпути к заветной мишени, едва до Ичиго доходит, что это Урахара удерживает его. Не нужно слов, одного взгляда оказывается достаточно, чтобы он тотчас покинул битву, оставив Урахару с арранкаром один на один.       Когда небеса прорезает серо, Урахары уже попросту нет на месте. Он в один, два, три шага пересекает отделяющее его от пустого пространство, двигаясь почти так же быстро, как и Ёруичи в свои лучшие дни. Разумеется, Ичиго видал скорость и побольше, он сам, бывало, двигался с большей скоростью, но все же его это впечатляет. Арранкар оглядывается по сторонам и пытается уследить за противником, выстреливая бала направо и налево. В цель оно так ни разу и не попадает. Урахара неуловим.       Он вновь появляется позади арранкара, и на мгновение Ичиго даже кажется, что сейчас со всем будет покончено, но Урахара просто-напросто кладет ладонь тому на плечо. Арранкар резко оборачивается, когтистой лапой захватывая воздух, и Урахара ударяет его по лицу. Со всей силы. Такой удар можно без преувеличения назвать сокрушительным. А не отлетает арранкар только лишь потому, что Урахара хватает его за руку, удерживая на месте.       После чего ударяет снова.       И снова.       И снова.       Кулак врезается в иерро, словно кузнечный молот в сталь. Урахара в буквальном смысле корректирует арранкару форму лица. Того украшают заметные вмятины, и следующий удар, Ичиго уверен, будет решающим, но… Урахара его не наносит. Вместо этого он меняет направление атаки и вырывает арранкару руку из плеча.       Это не ампутация в чистом виде. Урахара выворачивает удерживаемую руку на себя и со скоростью звука врезает кулаком прямо по плечевому суставу. Тот отдается ужасным хрустом. Не успевает арранкар закричать, как Урахара делает шаг назад, оборачивается вокруг своей оси, двумя ладонями держа оторванную конечность, словно бейсбольную биту, и впечатывает арранкара в землю его же собственной рукой.       Это самый жестокий поступок, который Ичиго видел в жизни. В этот самый момент он понимает, что никогда, никогда не желает больше злить Урахару.       Тот, в свою очередь, медленно и размеренно, шаг за шагом спускается вниз, и у Ичиго в голове проносится мысль, не так ли он и сам выглядит в глазах своих врагов — как злобный и мстительный бог. Урахара неспешно подходит к тому месту, где воткнул в землю свой высвобожденный занпакто, и вытаскивает его, не обращая на постепенно поднимающегося на ноги арранкара ни малейшего внимания. Во второй ладони у него по-прежнему зажата оторванная рука.       Бенихиме сияет на солнце, и Ичиго не может понять, только ли благодаря игре света ее лезвие кажется бордовым. Цвет крови, злобы, насилия. Прямо как щит, вырастающий перед Урахарой, как только тот поворачивается, почти в упор принимая на себя серо. Когда пыль оседает, Урахара стоит на том же месте, ровно и величественно, подобно своему же мечу. А еще он улыбается.       Такой улыбки Ичиго прежде ни разу не наблюдал в его исполнении. Такой улыбки Ичиго никогда больше наблюдать не хочет. Не радостная, не смеющаяся, не самодовольная и не удовлетворенная. Роковая. Если бы сама смерть могла улыбаться, то ее улыбка выглядела бы именно так.       Урахара делает шаг вперед, затем еще один, двигаясь в непринужденно неизбежной манере того, кто с точностью знает, сколько тебе осталось жить. Он рукой арранкара отбивает его же бала и начинает говорить:       — Ичиго, ты никогда не задумывался о том, что банкай может сказать о своем владельце?       С каждым словом реяцу Урахары растет.       — Дух твоего занпакто — это тень твоей же души. Отражение всех потайных уголков твоего подсознания. Что же тогда означают — на метафизическом уровне — высвобождения души? Высвобождения, которые приводят напрямую к силе. Что конкретно есть шикай? Или банкай?       Арранкар бросается вперед, вытянув когти, и Урахара ударяет его по лицу тыльной стороной зажатой в руке конечности, откидывая метров на пятьдесят.       — Ответ прост: они являют собой осознание. Узнавание имени занпакто, достижение шикая — все это принятие себя. Это бремя, которое каждый синигами должен нести добровольно. Заглянуть себе в душу и не попятиться, не побояться получить ответный взгляд — это не так-то просто. Многие и от гораздо меньших истин сходили с ума.       Арранкар вдали вновь неспешно встает на ноги.       — Затем, ясное дело, наступает черед банкая. Если шикай — принятие себя, то банкай — просвещение. Чтобы достичь банкая, ты должен взять верх над всеми потаенными уголками своей души. Должен господствовать над всем, чем ты только являешься, — над всем, чем ты когда-либо можешь стать. Синигами, достигший банкая, находится в полной гармонии с самим собой — инь-ян во всем ее проявлении.       В Урахару летит очередное серо. Бенихиме поет и рассекает его одним взмахом.       — А это уже приводит нас к следующему вопросу: что именно занпакто может сказать о своем владельце? Что можно понять о синигами, основываясь на природе его шикая или банкая? Что синигами сам может понять о себе? У каждого, как водится, на это есть ответ, и у всех он разный. Но позволь мне поведать тебе свой.       Бенихиме поет еще один куплет, и Урахара бросает в арранкара сетью, удерживая того на одном месте.       — Мой занпакто женского пола. Что сразу же говорит мне вот о чем: безмолвные глубины моей души — та ее часть, что вечно держится в тени, — настолько чужды всему остальному моему естеству, что вынуждены проявлять себя как противоположный пол. Имя моего занпакто — Бенихиме, что является еще одной подсказкой. Багряная: кровь, гнев, ярость, грех, похоть, любовь. Принцесса: высокомерна, аристократична, красива, властна, желанна.       Он неторопливо, лениво обходит арранкара по кругу, и в этот момент Ичиго осознает, что изящество Урахары всегда ассоциировалось у него с королевским достоинством.       — Объедини определения между собой и подумай, что получишь в итоге. Кровавый правитель. Гнев и высокомерие. Похотливое желание. Греховная красота. Имя моего занпакто полностью отражает ее саму. Какой она всегда будет. Бенихиме — это имя, которое выбрало себе мое подсознание. Такие вот мелочи могут рассказать о ком-либо больше, чем этот кто-либо сам может рассказать о себе.       Его реяцу продолжает возрастать, подобно надвигающейся буре.       — Также задумайся об ее команде высвобождения: проснись. Чтобы высвободить физическое воплощение принятия самого себя, я должен его пробудить. Занпакто наделены разумом, потому, чтобы мне пробудить ее, она в первую очередь должна спать. Игнорировать окружающий мир. Зачем? Неужели тень моей души настолько высокомерна, что большую часть времени проводит отвергая само существование, обращает свое внимание лишь на что-либо самое увлекательное? Или она попросту ленива? Я могу тебе смело сказать: то и другое. То же самое, разумеется, можно сказать и обо мне.       Арранкар активно сопротивляется, но для сети, что однажды, пусть и недолго, удерживала Айзена, эти попытки — что слону щекотка.       — Но можно копнуть глубже. Что происходит, если ее разбудить? Она поет, она режет, она защищает, она презрительно отвергает, и она связывает — и все это пронизано кровавым багрецом. Бенихиме — принцесса среди крестьян: убивает любого, кто встанет у нее на пути; игнорирует тех, кто намеревается убить ее. А также, если пожелает, она берет.       Урахара смеется, и в этом смехе слышится жестокость.       — Что изнутри, то и снаружи. Приняв себя таким, какой есть, я узнал вот что: я убийца, я высокомерен и я беру. Ясное дело, что эти качества покоятся глубоко внутри — именно поэтому команда высвобождения моего занпакто: проснись. Большую часть времени мое гнусное естество проводит во сне. Но не сегодня. Не сейчас.       Он делает шаг назад, его реяцу уплотняется, и Ичиго просто-напросто знает, что последует дальше.       — Шикай говорит мне о том, что я беру. Но в курсе ли ты, что говорит мне банкай? Он говорит мне, что я поглощаю.       Повисает пауза, подобно интервалу между громом и молнией.       — Бан-кай.       Реяцу Урахары взрывается, словно атомная бомба.       — Дзисанкёму Бенихиме.       Меч внушает ужас. Острое, как бритва, и в два раза длиннее предплечья Урахары, стальное лезвие Бенихиме переливается на свету красноватым оттенком. Бордовые полосы, по спирали охватывающие меч от кончика до гарды, темнеют по всей длине так, что рукоять кажется словно бы отлитой из крови. Бенихиме — клинок, выкованный в агонии, насилии, смерти.       Однако не от ее внешнего облика у Ичиго мурашки по спине бегут.       А от ощущения того, что его рейрёку будто что-то выедает, будто кто-то вычищает его, окунув в ванну с кислотой. Все естество кричит о том, что здесь что-то не так. Его душу разрушают — ее поглощают. Первые несколько секунд все силы Ичиго уходят только на то, чтобы не заорать.       Арранкару везет куда меньше.       Он воет, его реяцу нестабильна, Бенихиме пожирает саму его сущность. И чем ближе подходит Урахара, тем быстрее пожирает, пока в конце концов кончик ее не проходит сквозь сеть и не касается шеи. Плоть под клинком шелушится, отслаивается и в итоге распадается на духовные частицы.       — Привет, — говорит Урахара, и каждый слог буквально режет Ичиго слух. — Меня зовут Кискэ Урахара. Ты убил мою лучшую подругу. Приготовься к смерти.       Он делает выпад, и Бенихиме проходит прямо вдоль позвоночника арранкара. После чего выпускает рукоять и идет к телу Ёруичи.       Арранкар позади него уже не кричит. У него больше нет голосовых связок.       Как только Ичиго в сюмпо отходит в сторону — пустой внутри него надрывается, моля чтобы он «убегал-сваливал-держался-подальше-от-этого-монстра», — позволяя Урахаре побыть наедине со своим горем, то видит, как подле того что-то материализуется.       Рядом с Урахарой, упавшим возле Ёруичи на колени, склоняется женщина, устроив когтистые ладони у него на плечах. Она бледна, как кость, и прекрасна, как кровь. Ее платье изукрашено розами и усыпано шипами — Урахара, похоже, вовсе не замечает, как они вонзаются ему в шею. На лбу — корона, поразительно схожая с мечом, так и торчащим из постепенно растворяющегося горла арранкара.       Но не это приковывает к себе взгляд Ичиго.       Нет, он никак не может оторваться от дыры у нее в груди. Абсолютно черной и идеально округлой, уж это-то Ичиго хорошо известно.       У занпакто Урахары — дыра пустого, как раз на том месте, где должно быть сердце.