***
Так получилось, что с Чихо они были знакомы едва ли не с детства. Кажется, первая их встреча произошла ещё в начальной школе или до неё, когда Тэян сидел под деревом в парке и сосредоточенно читал что-то из Стивена Кинга, напрочь абстрагировавшись от мира. Чихо упал на него с ветки этого же дерева, в полете проорав спойлер концовки, после чего они подрались и отправились покупать газировку чёрт знает куда. Абсолютно вся их дружба строилась на этом дурацком, но очень важном факте. Чихо со своими безумными идеями падал на голову Тэяна связкой кирпичей и пускал под откос всё, что мог. Таскал его на концерты никому не известных андеграундных рэпперов, приносил брэндовые шмотки и заставлял носить кепки, знакомил с девушками, дарил скейтборды и так далее и так далее… В какой-то мере, Тэян был благодарен ему за то, что в его жизни почти не случалось черно-серых пятен, но иногда это всё так надоедало, что хотелось забиться в угол и сидеть там в тишине. Когда их дружба окрепла, Чихо посерьёзнел, но менее придурочным от этого не стал. Вдруг начал читать странные книги, много думать и задавать странные вопросы, на которые Тэян не всегда находил ответы. ― Тебя не удивляет то, насколько легко мы можем кого-то полюбить или возненавидеть? Ему тогда было около пятнадцати, и Тэян, уже прошедший этот сложный период, напрягся, ожидая самого худшего. ― Меня удивляет то, насколько непонятные вещи ты иногда спрашиваешь. Этот разговор врезался Тэяну в память куда сильнее предыдущих. Возможно, потому что они сидели под тем же деревом, где состоялось их знакомство, возможно потому, что он наконец понял свою главную проблему. Он прекрасно помнил, что говорил Чихо, но вот свои ответы каждый раз всплывали в воспоминаниях разными. ― Меня бросила Чорон, ― Чихо лежал на траве и улыбался, ― Говорит, что я херовый романтик. ― Чувак, тебе 15, ― кажется, это было так, ― какая, блин, романтика. ― Вот я у тебя и решил спросить. Какую романтику нужно девушкам? Тэян не знал. У него вообще знакомства с девушками не заходили дальше первого неловкого свидания, после которого его называли странным и сбегали в закат. Или Тэян сбегал. Не для него были все эти отношения. И романтика. ― Мне, конечно, нравится на них на всех смотреть, ― Чихо подполз ближе и устроил голову на коленях Тэяна, ― но дальше этого как-то не получается. Может, я какой-то неправильный? ― Дебил ты. ― Так почему мы так легко можем кого-то полюбить? В этой фразе были настороженность и ещё с десяток других вопросов, на которые Тэяну ответить было просто невозможно. Но он все ещё чуть старше и чуть лучше понимал, в чём проблема Чихо. Примерно в том же, в чём его собственная. К этому разговору они больше никогда не возвращались. К девушкам тоже, хоть Чихо и встречался потом ещё с каждой второй старшеклассницей и каждой первой новенькой младшеклассницей. Годы дружбы щелкали один за одним, школа осталась позади. Отдалиться от Чихо не получилось. Уйти от самого себя тоже. И Тэян плюнул на всё, отложив в долгий ящик и дожидаясь подходящего момента, когда наконец сможет это сказать.***
В любой непонятной ситуации ― пей. Если ситуация стала совсем запутанной ― меняй место дислокации и пей другое. Если тебе стало совсем плохо во всех смыслах этого слова, то опрокинь в себя несколько шотов и ищи ближайший туалет. Так по жизни сложилось, что именно в туалете тебе всегда становится легче. Ну или ты находишь ещё приключений на свою задницу. Этот вечер у Тэяна не задался ровно в тот момент, когда он прочитал внезапное сообщение от Чихо с указаниями на ближайшие полчаса. Мол, вали к тому придурку, будем безрадостно бухать и отмечать день рождения, а потом в забег по барам и клубам. “Отличный план”, ― решил Тэян, заглушая звук когтей на душе, и отправился черт знает куда. Выпить ему было бы просто отлично, абсолютно замечательно, предельно прекрасно. Лучше даже нажраться в сопли. Тэян заебался заебываться в последние дни. Ровно в тот момент, когда вся их развеселая полупьяная компания ввалилась в странный бар, Тэян осознал, насколько весёлым будет его дальнейшая жизнь. Потому что вот он спокойно шел, а вот уже висел на Донсоне, который спустя минуту осторожно усадил его на свободный стул и отправился что-то заказывать к барной стойке. “Донсон классный парень”, ― подумал Тэян, ― “просто отличный”. Главным героем этого дня был без сомнения Чихо ― кто же может проигнорировать именинника и все его безумные инициативы, ― но вот как бы Донсон. И как бы на этом можно было закончить повествование. Внутренний голос подсказывает Тэяну, что ему определенно нужно ещё немного догнаться, после чего можно идти по морю аки посуху и покорять Донсона. ― Эй, ― Чихо ткнулся губами куда-то прямо в ухо, распространяя пары алкоголя, ― Ты как? ― Нормально. За собой лучше проследи. Ответил Тэян заплетающимся языком, стараясь отодвинуться подальше и оторвать от себя руки именинника, которые лезли куда-то не туда. Спустя, как казалось, несколько секунд случилось триумфальное явление официанта с подносом, заставленным шотами и бокалами. Что было после этого ― Тэян почти не помнил. Вроде как попытался встать и дойти до туалета, но едва не рухнул прямо у стола, потому что Чихо снова начал распускать руки. А потом откуда-то появился Донсон, вопли и веселье стали в разы тише, и вместо толпы друзей вокруг возникли кафельные стены с посланиями от предыдущих посетителей. Что-то попробовал сказать Донсон, снова провал в памяти, и вот они уже стояли в кабинке. Запертой тесной кабинке туалета. Вдвоем. ― Подожди, подожди, ― Тэян был дезориентирован, пьян и вообще не очень понимал, что происходит, пока этот самый Донсон прижимал его к стенке и в буквальном смысле облапывал. Всего. С ног до головы. Ему удобно – он гораздо выше, шире в плечах, сильнее, и в его ладони, кажется, поместился бы сам Тэян, целиком. ― Чего ждать? – красивый голос, чуть хрипловатый от желания, был полон удивления. – Даже не пытайся притворяться, я видел, как ты смотрел на меня весь этот вечер. Донсон хитро прищурил глаза, медленно проводя пальцами по груди Тэяна, и, взяв в руки его дрожащую ладонь, опустил ее на свой собственный полувозбужденный член, скрытый джинсами. Тэян тяжело сглотнул, но сжал пальцы, признавая поражение. Да, он пялился весь вечер. Да, ему на самом деле снесло крышу от чужого голоса, взгляда, запаха. И да, он безумно рад, что это взаимно. Поэтому он запретил себе думать вообще, когда подался вперед, вжимаясь в Донсона, и поцеловал его. Поцелуй получился смазанным, но очень жадным. Донсон перехватил инициативу моментально, облизывая губы Тэяна, вылизывая его небо, переплетая их языки, и это было мокро, страстно и ужасно возбуждающе. Тэян готов был сдаться прямо здесь, хотя его все ещё пугала перспектива секса в таком месте. Вместо этого он, удивляя самого себя, толкнул Донсона в грудь, заставляя сесть на унитаз, и опустился на колени. Ему было только на руку тяжелое алкогольное марево в голове. Оно отгоняло лишние мысли и оставляло только то, чего сейчас действительно хотелось. Донсон одобрительно замычал, когда Тэян расстегнул его джинсы, и привстал, помогая стянуть их с себя вместе с боксерами. И откровенно насладился чужим судорожным вздохом. ― Это… Это… ― Донсон запустил пальцы в его волосы, прерывая дрожащие попытки что-то сказать. Практически невесомо, нежно. И это никак не вязалось с его довольной, почти маньячной улыбкой. ― “Принц Альберт”, о да… ― простонал он, приподнимая бедра и демонстрируя металлическое кольцо в головке собственного налитого кровью члена. – Нравится? Завороженно, с бесконечным удивлением Тэян прикоснулс к столь чужеродному в этом месте украшению и услышал, как Донсон тихо вздохнул в ответ, реагируя на касание. В этот выдох уложилось абсолютно все ― и то, как сильно ему нравилось это, пока ещё легкое, прикосновение, и сам Тэян, и то, к чему все шло. Несколько раз в тянущей бесконечности они пересеклись взглядами, пока Тэян не опустил голову, осторожно, почти боязненно прикоснувшись языком к металлическому колечку. Оно было теплым, нагретым жаром кожи Донсона, и это было слишком странно. Но Тэян привык к странностям. Да и чужой рваный вздох в ответ на простое касание придал ему сил и уверенности. Тихий стон сверху, пока Тэян осторожно, не слишком умело изучал губами головку его члена вместе с пирсингом, влился в уши, заполнил всё тело как высокоградусный ликер. А если сжать металл зубами и чуть-чуть потянуть, стоны Донсона становились громче и как-то отчаяннее, глуше, и ладонь в волосах сжалась крепче. Тэян помогал себе рукой, медленно, почти безжалостно-нежно проходясь по всей длине, постоянно словно случайно цепляя большим пальцем злосчастное металлическое украшение, в то же время языком вылизывая его член на всю длину. В конце концов он почувствовал, как член напрягся сильнее, как яички поджались от надвигающегося оргазма, и едва успел отстраниться, когда Донсон с тихим рваным стоном кончил, пачкая пол белесыми разводами собственной спермы. Он выглядел сытым и счастливым, и Тэян не смог удержаться от того, чтобы поцеловать его ещё раз. ― Тебе понравился мой Альберт, ― шепот прорвался сквозь стянутую тонкими дымными линиями пелену. – А знаешь, как много удовольствия он может принести тебе? В горле у Тэяна что-то выпустило тоненькие коготки, цепляясь за кожу, стоило Донсону провести ладонью по бедру и чуть дальше. Он был бы рад выяснить это хоть прямо сейчас, но что-то его остановило от продолжения. Если бы существовала премия “провал года”, то Чихо точно бы взял гран-при без особых усилий. Он как знал, что все его планы полетят к чертям, и поэтому пил до того состояния, когда продолжать пить было бы опасно для здоровья и психики. Проводив грустным, слегка мутным взглядом Донсона, бережно несущего Тэяна в сторону туалета, Чихо вздохнул и сообщил своей компании, что пойдет пить экстремальные коктейли от бармена. Его проигнорировали, как и во все предыдущие разы ― половина приглашенных уже забыла, что они тут вообще делают и зачем пьют. ― Как… Кааааак и что мне нужно делать, чтобы привлечь его внимание? Почти провыл Чихо, обращаясь к обоим барменам. Один из них вообще выпал из происходящего, уткнувшись в свою электронную книгу, но при этом успевал мешать коктейли и разливать алкоголь по бокалам, не путаясь в заказах. ― Попробуй поговорить с ним, когда протрезвеешь? Предложил второй бармен, тряхнув фееричнейшей красной шевелюрой. В его словах была доля истины. Только вот когда пьяные почти в ноль люди слушали советы барменов. ― А сейчас нельзя? ― Сейчас тоже можно, только подожди, пока я на телефоне камеру включу. ― Сангюн, у тебя телефон снимает как говно, ― второй оторвался от своей книги и выставил на стойку несколько бокалов, почти до верху залив их энергетиком. ― Возьми мой лучше. ― То есть мне с ним стоит поговорить сейчас? ― Вот меня всегда удивляла логика наших гостей. ― А что не так? ― Всё просто отлично, ― в несколько быстрых движений Сангюн залил в шот несколько слоев алкоголя и подвинул ближе к Чихо. ― А теперь тебе надо выпить. На верхнем слое загорелось бледно-синее пламя, переливающееся под странным освещением над стойкой, и Чихо, смирившись со своей судьбой, подождал несколько секунд, дав начало эпопее под девизом “нажрись в стельку”. ― Давай, жги, пей, выговаривайся. Еще очень давно, когда бар имел другое название, а персонала было больше в три раза, юный Сангюн устроился сюда на подработку и накрепко усвоил главное правило бармена сего заведения ― слушай, что тебе говорят, но не принимай близко к сердцу. И ни в коем случае не пытайся давать советы. Поначалу это всё жутко бесило Сангюна, и он старался помочь хоть чем-то очередному уставшему от жизни человеку, пока один из таких посетителей не решил повеситься прямо у их черного входа. Парня откачали, а вот Сангюна не очень. ― Мы, вроде как давно общаемся, дружим и всё такое, но… ― Ноооо? ― еще один горящий шот. ― Но у меня возникает странное ощущение каждый раз, когда он со мной говорит. И вот сейчас я знаю, куда и зачем он ушел, и мне от этого… ― Не очень хорошо. ― Да! Едва ли не заорал Чихо, приложившись лбом о барную стойку. Читающий бармен цокнул языком, отодвигая выполненные заказы чуть дальше от его головы. ― И тебе не кажется, что..? ― А что мне должно казаться? Ой, а это вкусненько? На лице Сангюна появилось невнятное выражение, символизирующее одновременно и “да, вкусненько”, и “какая тебе разница, просто пей”. До кучи ему было интересно разводить гостей на чаевые, секс в подсобке и спонтанные признания о своих возлюбленных. И сейчас он одновременно проворачивал все три дела, начисто игнорируя красноречивые взгляды своего коллеги. ― Просто немного напряги мозг. ― Я его ревную, да? ― Типа того. ― И он мне нравится? ― Вы получаете примерно сорок из десяти. ― Но он же… ― Занят? Парень? Наполовину еврей? Принял обет? Ненавидит тебя? Чихо задумчиво икнул и ответил что-то в пространном духе пьяных влюбленных. Ему было просто отлично, а парочка из туалета так и не вернулась, так что алкогольный марафон был далёк от завершения. ― Сангюн, ты задрал клеить гостей, ― в бармена прилетел поднос, едва не разбивший бутылки на полке. ― Лучше работай нормально. ― Иди нахер, ― в официанта в ответ швырнули пустым стаканом. ― Тебя вон, твоя пьянь зовёт, вали к ним. ― Если вы не перестанете сраться, я вас обоих убью. ― Можно мне что-нибудь, чтобы совсем срубило? Фразы от Чихо и второго бармена прозвучали почти одновременно, наложившись друг на друга, но дошли до ушей и Сангюна, и мигом слившегося в сторону зала официанта. ― Зелёный шторм? ― Зелёный шторм. Что такое “Зелёный шторм” Чихо решил не выяснять, учитывая, что до сего момента все поданные ему напитки были просто превосходными и идеально ложились на его состояние. Он бросил очередной тоскливый взгляд на раскрашенную дверь туалета, тяжко вздохнул и вернулся к созерцанию Сангюна, который в процессе жонглирования бутылками заливал что-то в бокал. ― Хочешь сам поджечь? Этим Сангюн совершил стратегическую ошибку. Зажигалка у Чихо нашлась неожиданно быстро. Самбука тоже загорелась в миг. Энтузиазм Сангюна заполыхал ярче, чем чужая рубашка, и ситуация начинала выходить из-под контроля. Если вкратце, то Чихо не справился с удержанием бокала в руках. ― Ей богу, Чансоби, когда ты меня нанимал, я и не думал, что это будет так весело. Чансоб меланхолично пожал плечами, отодвигая от горящей барной стойки свою электронную книгу. Ему было фиолетово на всё происходящее вокруг, потому что вот прямо сейчас Артур выяснял суть Земли в компании пронырливого Слартибартфаста. А уж то, что Сангюн поджег сначала самбуку, потом их посетителя (интересно, как он там), а потом и всю барную стойку, по которой потом для антуража раскидал консервированную вишню, вообще дело десятое. ― Что у вас тут, блять, вообще происходит?! В руках подлетевшего официанта алел огнетушитель. ― Хонбин, не ругайся при гостях. ― То есть угроза пожара это норм, а сказать “блять” уже все, смертный грех? Чансоб снова пожал плечами и, прихватив свою книгу, ушел в подсобные помещения, чтобы не отвлекаться от своего путешествия по галактике. Сангюн с Хонбином как-нибудь сами справятся. Не в первый раз уже устраивали такую вакханалию. Вот то ли дело было, когда у них ещё был смешной паренёк-официант, который подрался с пьяным гостем и сломал его головой дверь в туалете... Горящая барная стойка в их заведении казалась просто частью предельно продуманной иллюминации. ― А делать-то чего? Грустно поинтересовался Хонбин. Даже его изощренно-пытливый ум не мог придумать выхода из сложившейся ситуации. Тем более, что самбука разливалась всё дальше по поверхности, потому что Сангюн не терял времени даром и подливал её из оставшейся в живых бутылки. Чихо, устроивший весь сыр-бор давно затоптал рубашку и теперь радостно осушивал бокал за бокалом. Несколько невозможно долгих секунд ушло у Хонбина на осознание происходящего (гости постепенно начали собираться у стойки и ловить льющиеся огненные реки бокалами), попытки найти Чансоба (ему было куда веселее в компании мышей и лонг-айленда) и придумывание причины, по которой ему не следовало прямо сейчас откручивать голову своему коллеге. Размышления оборвались на том моменте, когда одна из компаний позвала его к себе и начала задавать вопросы о стоимости подобного развлечения, но уже в масштабах их столиков. Внутренний неадекват, благодаря которому Хонбин тут и работал, подсказывал, что Чансоб уже вписал горящие столы самбуки в местный прайс-лист и заказал несколько дополнительных огнетушителей. Судя по активно пьющим людям, в бокалах которых синело пламя, Сангюн справлялся со своей работой на “отлично”. ― Если родители узнают, то я закончу свою жизнь крайне плачевно... Заключил Хонбин, выуживая чистые бокалы из стойки и направляясь к требующим банкета людям. ― Я тебя умоляю, даже мои к этому отнеслись нормально Радости у бармена-фаерщика прибыло, когда Чихо взвыл и едва ли не зарыдал в голос, обнаружив, что из мест не столь отдаленных наконец выползла миловавшаяся там парочка. Внутренний эстет Сангюна оценил бардак на голове того, что пониже, и слегка присвистнул, когда взгляд скользнул по выражению лица другого. Явно там не руки полчаса мыли. ― Почему я?! Бормотал Чихо, раз за разом прикладываясь к бокалу непонятно с чем, но происхождением явно обязанным кому-то из толпившихся рядом людей. ― Потому что ты чертов идиот, ― если до этого ситуация была не такой уж адекватной, то теперь она перешла на сказочный уровень идиотизма. ― Хён, подмени меня! Даже не проверив, услышал ли его Чансоб, Сангюн схватил своего нового любимого посетителя и потащил за собой в помещения для работников бара. Чихо жалобно пискнул, когда Сангюн прижал его к стене в попытке закрыть дверь. Помещение, как и сам бар, являлись частью одного сплошного целого, обставленного каким-то безумцем ― в центре комнаты стоял ярко-красный диван, когда-то очень дорогой, а ныне ― весьма потрепанный, повидавший за время своего существования немало лиц и других частей тела постоянных и не очень клиентов Сангюна. Пара шкафов, полки с продукцией, преимущественно алкогольного содержания, и огромное количество хлама непонятного назначения ― от коробки, доверху заполненной брелоками в форме маленьких альпак до огромной копии статуи Давида, едва не упирающегося головой в потолок. В обычное время Чихо бы удивился, зачем владельцам бара нужны все эти бесполезные на первый взгляд штуки, но сейчас он был слишком пьян, и все, о чем он мог думать ― это лишь о том, как бы не сползти по стене вниз, пока матерящийся бармен пытался найти нужный ключ и запереть подсобку. Чихо находился в такой стадии опьянения, когда ему было уже в принципе плевать на то, кто он, где он и с кем. Голова кружилась и хотелось чего-то, но чего именно, пьяный мозг сформулировать никак не мог. К тому времени, когда он решил, что лучше всего будет все-таки сдаться и сползти на пол, свернуться комочком и уснуть, Сангюн с победным кличем откинул ключи на ближайшую полку и, подхватив оседающего Чихо, начал толкать его в сторону дивана. В лучшее время Сангюн, возможно, обошелся бы простым минетом, но Чихо был слишком пьян и, чего греха таить, ― слишком красив, чтобы просто так упустить такую прекрасную возможность. Бармен заприметил его уже давно и весь вечер только и думал о том, как бы подкатить к нему, пока добыча сама не пришла к нему в руки. Чихо вздрогнул и пробормотал что-то невнятное, когда Сангюн опрокинул его на диван и нетерпеливо прижался губами к его шее. У него не было сил сопротивляться, да и не очень-то и хотелось, если честно. Сангюн был красивым, от него вкусно пахло смесью пряностей, алкоголя и туалетной воды, и у него были чертовски умелые руки, которые уже забрались под его рубашку, жадно оглаживая грудь и чувствительные бока. У Чихо слишком давно никого не было, в последнее время все его мысли занимал лишь проклятый Тэян, который, кажется, был абсолютно туп и непрошибаем, как бетонная стена, и совсем не понимал намеков. И предпочел ему какого-то грубоватого и неотесанного Донсона. Чихо скрипнул зубами от злости, но тут же застонал, потому что Сангюн накрыл его член ладонью, и сжал его сквозь ткань брюк. И Чихо плюнул на все попытки осмыслить происходящее, выгибаясь в спине и позволяя чужим рукам стянуть с себя джинсы и отбросить их куда-то в сторону. Сангюн был превосходным любовником. Слишком умелым и опытным, словно на интуитивном уровне понимающим, в чем именно нуждается чужое разгоряченное тело прямо сейчас, поэтому для Чихо все происходящее слилось в одно сплошное жаркое удовольствие. Даже когда проклятый Сангюн, потратив не слишком много времени на подготовку, но все же не забыв про презерватив, начал трахать его, ничего не спрашивая и не говоря. Просто развернул его спиной к себе, поставил на колени и начал двигаться, не забывая при этом поглаживать член самого Чихо, так что тот потерялся в своих ощущениях, растворяясь в наслаждении и забывая обо всем. Ему было слишком хорошо, чтобы думать о чем-то, и он позволил себе просто отдаться чужим опытным рукам, лишь иногда коротко вскрикивая, когда движения становились слишком резкими и отрывистыми. И, когда Сангюн укусил его за шею, ускоряя движения руки на его члене, Чихо кончил с рваным стоном, чувствуя себя почти счастливым, почти не осознавая, как Сангюн встал, помог ему привести себя в порядок и почти нежно вытолкал из полумрака подсобки в шумный бар. ― И что это было? ― Хонбин неодобрительно посмотрел на то, как пьяный гость, которого Сангюн выпихнул из подсобки, нетвердой, пошатывающейся походкой направился в сторону столика с шумной компанией. ― Поздравил парня с днём рождения, ― сыто улыбнувшись, Сангюн продефилировал к барной стойке, сходу включаясь в работу. Хонбин тяжело вздохнул. Его это уже порядком подзадолбало, но он мог только смириться.***
― И что это было? ― в голосе Тэяна звенели злость, ненависть и ещё что-то, не поддающееся анализу и расшифровке, стоило Чихо вернуться на свое место. То, что Донсон сидел слишком близко к Тэяну, поглаживая его по бедру, Чихо предпочел проигнорировать. А ещё они все были пьяны, кажется, совершенно в жопу. Чихо неопределенно повел плечом, пытаясь определить, есть ли за их столиком ещё хоть что-нибудь, что можно выпить. Желательно, алкогольное. Желательно, чтобы наповал. Хотя куда уж сильнее. Он и так с трудом удерживал себя в вертикальном положении после алкогольного (и не только) марафона от Сангюна. ― У тебя засос на шее, ― голос Тэяна немного сорвался под конец фразы. ― У тебя тоже. На секунду их взгляды пересеклись, и Чихо был готов поклясться, что услышал, как Тэян сглотнул комок обиды. ― Кажется, нам нужно поговорить, ― слишком быстро выпалил он, схватив Чихо за руку и потащив его в сторону запасного выхода бара. Сангюн меланхолично наблюдал за тем, как его нетрезвого любовника выталкивают во внутренний дворик бара, и самодовольно улыбался, протирая стакан. ― Что скалишься, дебил? ― возникший из ниоткуда Чансоб ударил его по голове мокрым полотенцем, с удовольствием выслушивая крики в ответ. ― Вот только не начинай. ― Кажется, я ― чертов купидон. Ты не замечал, что после встреч со мной почти все находят свою идеальную вторую половинку? ― Не льсти себе. По сравнению с тобой им все начинают казаться идеальными. Послушав чудесную речь Сангюна, наполовину состоящую из мата и междометий, Чансоб довольно улыбнулся и нарисовал на барной стойке ещё одну звездочку. Эта ночь обещала быть одной из тех, которые запоминаются надолго не только гостям, но и работникам.***
― Сангюн, дорогой мой, ты помнишь, о чем мы договаривались? ― Прекрасно помню. ― Тогда ты сейчас скажешь мне, какое из правил нарушил. ― Никакое. Время от времени у Чансоба возникали проблемы сангюньего толка, как он сам их называл, например, вот сейчас. Конечно, когда-то давно они обозначили четкий свод правил, по которым работали все, кто попадал в бар, но этому товарищу было бесполезно что-то объяснять. Да и правила были бредовые на первый взгляд, но созданные печальным опытом. Например, “Не держать в подсобке крокодила” (девушка-повар), или “Не играть с гостем в монополию” (массовая драка, тяжкие телесные, два месяца ремонта в баре), или даже “Появляться на работе исключительно в рабочей форме и не нарушать дресс-код ни при каких условиях” (предыдущего бармена перепутали со стриптизером. Четырежды.) ― Ой ли? ― Я проверил. В знак того, что он действительно чист, Сангюн энергично закивал, потрясая своей ярко-красной гривой, слегка подпаленной после истории с самбукой. С другой стороны, с него все взятки гладки, и Чансоб был абсолютно бессилен. К тому же, он давно хотел разбавить интерьер типичного бара чем-нибудь интересным и необычным. ― Вали к гостям уже, я сейчас приду. Гиперактивный бармен скрылся за стойкой, на ходу начиная клеить каждого второго посетителя, чем довел своего начальника до очередного фэйспалма. Цирк то он, конечно, цирк, но сейчас Чансоб был не в настроении. С утра его облил автобус из лужи, потом он потерял книгу и зарядник для телефона, а на работе на час отключилось электричество. В довершение ко всему случилось триумфальное явление Сангюна в сопровождении четырех грузчиков. К его чести, правила он действительно соблюдал. Причем как те, которые составил сам Чансоб с несколькими поколениями своих коллег, так и те, что были вырезаны на деревянной доске. Единственное правило, входившее в оба списка, гласило: “В баре принимаются не только деньги, но и услуги, вещи и всё, что впоследствии можно обменять на деньги”. После того, как очень нетрезвый гость попытался расплатиться своей собакой, к правилу добавилась приписка “кроме людей и животных”. Но ничего не говорилось о роялях. Интересно, сколько же какой-то несчастный грустный алкоголик задолжал в тот вечер, если ему пришлось расплачиваться роялем? Судя по всему, не самым дешевым. Мог бы вообще синтезатором откупиться. Что куда более интересно, зачем Сангюн попросил выкуп именно роялем. Его, конечно, всегда тянуло на странные авантюры, за что его здесь нежно любили все (кроме Хонбина после одного случая), но обычно он принимал подношения деньгами или электроникой. На худой конец брендовыми шмотками. Что сподвигло его затребовать рояль ― тайна за семью печатями, и Чансоб не был уверен, что морально готов к этой истории. Тем не менее, рояль был. И кто-то должен на нем играть. В голове Чансоба защелкали тысячи схем, вплоть до организации музыкальных баттлов среди пьяных гостей, пока он не утвердился в мысли, что лучше будет найти кого-нибудь, кто не раздолбал бы инструмент в первые же две минуты. Говоря проще ― им был нужен музыкант. Вот это уже становилось проблемой. В телефонной книге Чансоба содержалось больше двух тысяч номеров. Больше половины из них покоились там, дожидаясь своего случая, а оставшиеся набирались время от времени, чтобы решить возникающие проблемы. Почти каждый из тех, с кем Чансоб заводил знакомство, в итоге оказывался полезным для его бизнеса. Поэтому их никогда не беспокоила налоговая, поставки алкоголя были частыми, люди приходили стабильно, а ремонт стоил копейки. Кто-то из этих людей помогал устраивать различные тематические вечера, турниры по настольным играм и предоставлял щедрый призовой фонд. Кто-то просто любил время от времени договориться с Чансобом об аренде всего бара для особо шумной гулянки. Через одного из таких людей Чансоб и нашел Сангюна, когда ему понадобился бармен. Точнее Сангюна просто подкинули, сообщив, что этот парень совершенно не годится для офисной работы и может выпить океан, прежде, чем опьянеет. Выбора особого не было, к тому же Сангюн просто явился на очередную смену, никого не предупредив, и остался за барной стойкой. После его появления Чансоб начал рисовать звездочки. Каждая обозначала их гостя, побывавшего с гиперактивным барменом либо в подсобке, либо в туалете. Понятно для каких целей. Не сказать, что Чансоб был очень против, но и не одобрял подобное. Смирился. Бороться с Сангюном было бесполезно, к тому же бару это приносило дополнительный доход, а Сангюну удовольствие. Все в плюсе. ― Неужели никто из твоих долбо…― Сангюн перехватил красноречивый взгляд Чансоба и подавился, ― Эээ… знакомых не может подогнать нам музыканта? ― Боюсь, что нет. ― Почему? Меня же сюда притащили. Вся боль вселенной от бесконечной тормознутости Сангюна содержалась в грустном вздохе Чансоба, который с самого утра пытался найти хоть кого-то, кто согласился бы работать в их балагане дольше получаса. И кто ещё не переспал с Сангюном по пьяни или не очень. ― У тебя нет знакомых музыкантов? ― поинтересовался он, дойдя до крайней точки отчаяния. ― Поспрашивай друзей. Должен же хоть кто-то быть. И только потом понял, что с друзьями у Сангюна не очень. Редкие знакомые, странные приятели, хреналион бывших и нынешних, ещё больше врагов и завистников. А вот с друзьями никак. С другой стороны, среди всей этой братии тоже мог найтись годный музыкант. Только вот Чансобу, даже при всей его внутренней ебанутости, не очень были нужны драки или романы на рабочем месте. ― Давай просто спрашивать всех подряд? Эту идею Сангюн одобрил с радостью. Одним из его странных, но довольно интересных умений было завлекать людей на любую, даже самую тупую авантюру. Возможно именно поэтому постоянные гости оставляли ему астрономические суммы на чай и не менее феерические воспоминания после посещения подсобки. Что-то в нём привлекало даже Чансоба, который закрывал глаза на творящуюся вакханалию и даже вытаскивал Сангюна из откровенно дерьмовых передряг, в которые тот влипал с удивительным постоянством. Так или иначе, особого выбора у Чансоба не было. А рояль был. Несмотря на внешность типичного прожигателя жизни и улыбку свидетеля Иеговы, который только что лично привел Сатану к грешнику за ручку, Сангюн любил много возвышенных вещей. Например, читать средневековых поэтов. Или сидеть на крыше небоскреба и пить многолетний виски, рассуждая со своим вторым “я” о проблемах современного поколения. Еще Сангюн любил ради интереса клеить всех подряд, не обращая внимания на пол, возраст, состояние и желание продолжить общение. Это было уже не самым возвышенным занятием, но тоже достаточно неплохим. Если Чансоб сказал спрашивать всех подряд ― так тому и быть. Идеи Чансоба всегда заканчивались хорошо или как минимум так, чтобы бар не ушел в минус по алкоголю. И сейчас, размышляя о бренности бытия и количестве чаевых, Сангюн шагал по длинному пути на работу, придирчиво осматривая каждого встречного. Это точно должен быть кто-то достаточно симпатичный и внешне интересный, явно не девушка, примерно их с Чансобом возраста… Критериев было слишком много, людей тоже, но при наложении одного на другое множества почему-то не пересекались. От полной безысходности Сангюн начал присматриваться к уныло бренчащим на каждом углу уличным недомузыкантам. Его опыт подсказывал, что даже среди подобной грязи можно было обнаружить настоящие сокровища. Интуиция его не подвела. В голове что-то щелкнуло. Вот. Точно он. Милый, достаточно симпатичный, улыбается, неплохо поет. Полный набор, чек выпишите, пожалуйста. Парнишка закончил играть достаточно быстро, а вот со своими многочисленными поклонницами разбирался куда дольше, дав возможность Сангюну дозвониться до Чансоба и поделиться находкой. ― Тащи его сюда прямо сейчас, ― на фоне Хонбин выл в голос и требовал подписать его заявление на увольнение его же кровью. ― Если сможет отыграть в эту смену, будет вообще отлично. ― Фигня вопрос, начальник. В самом себе Сангюн был уверен до бесконечности, а вот в парнишке не очень. Выглядел он уж слишком спокойным и домашним, мог и не согласиться. С другой стороны, когда симпатичные парни отказывали Сангюну? ― Отлично играешь. ― Спасибо. Он улыбался почти что на автомате и всё равно получалось по-доброму невесомо. Первое мнение Сангюна начинало медленно трескаться. И ему очень хотелось, чтобы он ошибся полностью. ― Не тяжело таскаться с синтезатором? Парнишка закинул чехол себе на плечо и резко встал. ― Сначала было тяжеловато, потом привык. Не хочешь прогуляться немного? На что только не пойдешь ради требований Чансоба, секса и музыки. Что из этого наиболее важно, Сангюн так и не смог определить, поэтому молча шагал рядом, с каждой секундой удаляясь от работы. Ему срочно нужно было переделывать ситуацию под себя, но ситуация и парнишка-музыкант явно так не считали. ― Звать то тебя как? ― Чаншик, ― он улыбнулся и поправил лямку на плече. ― Лучше Гончан. ― Я ― Сангюн. Только на синтезаторе играешь? ― Много на чем ещё. ― Как насчет флейты? Сангюн замедлил шаг, сократив расстояние между ними, и вопросительно приподнял бровь. Он прекрасно знал, как сейчас выглядел со стороны и что именно было написано на его лице. После таких фраз все новоявленные знакомые сразу просекали, к чему дело идет, и, либо позорно сбегали куда-то в закат, либо оставались. ― Достаточно давно не играл, ― Гончан остановился и спустил синтезатор на землю, разминая уставшие плечи. ― Даже слишком давно. А у тебя есть? По его взгляду не очень понятно шутка это или серьезный вопрос, после которого обратного пути уже не будет. Что-то вроде ответного удара по мячу в теннисной партии, когда в доли секунды ты решаешь в какую сторону тебе все-таки нужно бежать. ― Классический вариант. Наобум отвечает Сангюн. Разговор всё ещё можно трактовать вполне себе адекватно и невинно. ― Неплохо, я бы не отказался попробовать. ― Тогда как насчет зайти ко мне на работу? Здесь недалеко. Не то чтобы это было абсолютной ложью ― часть про работу истина от и до, просто Сангюн знал, что иногда для достижения своей цели проще было недоговаривать и чуть-чуть искажать факты. Так всё происходило куда быстрее, чем могло было бы. При этом всём странный внутренний голос подсказывал, что Гончан согласился бы пойти с ним даже после фразы: “В наш упоротый бар, где бухают больше, чем говорят, требуется музыкант, чтобы играть на рояле, который я получил за то, что трахнул одного из наших постоянных посетителей и снял это на свой телефон”. Было в этом парне что-то странноватое. Чертовски приятное глазу, но цепляющее своей загадочностью. Чансоб бы просто сказал, что он ебанутый. ― У меня для тебя две новости, ― бар встретил включенным светом и слегка раздраженным Чансобом, сверяющим счета. ― Хорошая ― у нас есть официант. Плохая ― это всё ещё Хонбин. ― Я, между прочим, здесь, ― из-под барной стойки высунулась голова Хонбина. ― Привет, мой ночной кошмар. Привет… Эээ, а нас познакомят? За те несколько минут, что он находился в баре, Гончан успел примостить свой синтезатор на свободный стол, осмотреть часть помещения и добраться до рояля. Его ладони лежали на полированной крышке, покрытой тончайшим слоем лака, словно сливаясь со светлым деревом. ― Можно я сыграю? ― Знаешь, Сангюн, это один из тех моментов, когда ты не накосячил. Молодец, ― счета Чансоб откладывает подальше, кивая в приветствии. ― Да, парень, можно. Представься только. ― Гон Чаншик. Лучше Гончан. В своей жизни Сангюн делал очень мало по-настоящему хороших вещей и встречал слишком мало действительно хороших людей. Сейчас он попал в яблочко сразу двух мишеней. Он взорвал чертовы мишени вместе с инструктором по стрельбе и стрельбищем. Они все пропустили тот момент, когда Гончан откинул крышку и провел пальцами по клавишам, словно пробуя на вкус новый фирменный коктейль. Черная, за ней белая и ещё несколько черных. Что-то невыносимо грустное, перекатывающееся волнами по сердцу и уходящее обратно куда-то в соленое море. Гончан даже не играл, он говорил, рассказывал. Сангюн мог встать на стопку Библий и сказать, что это лучшая музыка, которую он когда-либо слышал. Невыносимо прекрасная мелодия, появлявшаяся сразу в голове. Знакомая, но с каждой нотой казавшаяся чем-то абсолютно новым. Тонкая как шелк, пронзительно нежная, с переливами и замираниями на самом пике удовольствия. Такую музыку создавали для первого класса кораблей начала двадцатого века, где богачи танцевали ночами напролёт, слушая лучших музыкантов того времени. Прямо сейчас для полной картины не хватало только мужчин во фраках и напомаженных дам, разодетых в платья с блестками и перьевые шляпки. Такая музыка была “слишком” для их бара и, в то же время, была слишком прекрасна, чтобы отказаться от нее так просто. Гончан играл целую вечность, уложившуюся всего в одну минуту, и, когда он закончил, тишина обрушилась лавиной, едва не снеся бутылки со стеклянных полок. Момент чуда был безвозвратно упущен. ― Даже если мне придется приковать тебя к этому роялю и кормить с ложечки, ― на звуки голоса вместо музыки Гончан слегка прищуривается, ― ты будешь здесь работать. Хотя бы два раза в неделю. А лучше три. ― Хоть десять. Платить будете? ― Серьезно? Просто, серьезно? Ко всем выкрутасам безумного младшего бармена Хонбин привык уже давно, но мириться был не готов. ― Кто ж, блять, знал, что он подумает о настоящей флейте! Сангюн лежал на полу лицом вниз и колотил кулаком по дверце шкафа. Ему было плохо. Ему хотелось убивать. Ему хотелось застрелиться. И дать Хонбину по морде. Сделать что-нибудь, что выведет его из состояния безумного ступора и самоненависти. Гончан понравился Чансобу в тот момент, когда коснулся клавиш, а после их небольшого разговора о финансах и графике, великое и ужасное начальство возлюбило его ещё больше. Идеальный музыкант с идеальной музыкой. “Я могу сыграть что угодно, только подготовиться дайте”, ― эта фраза Гончана стоит колом, не пропадая ни на секунду, и Сангюн готов выть. Ну не так это всё в голове было, не так. Они должны были прийти в бар, проскользнуть мимо Хонбина с Чансобом, чудесно провести время на диване в подсобке и разойтись по своим делам. Разумеется, после такого Гончан все равно бы остался в их чудесном заведении, но с чем-то подразумевающим продолжение для самого Сангюна. Короче говоря, ещё ни разу его так откровенно не динамили. ― Следующий вопрос. ― Если ты собираешься спросить, не запал ли я на этого красавчика, то можешь смело забирать его себе. Ближайшую неделю я катаюсь по волнам депрессии. Будь Сангюн внимательнее (ну или если бы не впадал в безысходность), он бы заметил удивительные эмоциональные метаморфозы на лице Хонбина. Растерянность, которая возникла в первые минуты знакомства с чем-то восхитительным, сменилась радостным удивлением, перешла в тщательно скрываемый восторг и растворилась без следа. Удивительная штука эти случайные знакомства. Вот ты с утра приходишь на работу, занимаешься обычными делами, слушаешь подколки от босса. А вот на твою голову сваливается что-то, от чего так приятно пахнет авантюрой и, возможно, нежной привязанностью. Гончан вернулся вместе с Чансобом, рассказывая про свою историю появления в баре, и Хонбин перехватил его взгляд. А потом что-то перехватило внутри у Хонбина. В отличие от Сангюна, Чансоб куда более адекватный, умный и, как минимум, более осведомленный в жизненных реалиях. Поэтому, когда он увидел, каким взглядом их официант проводил музыканта, он понял, что в ближайшее время станет свидетелем либо очередной истории любви, либо будет звонить своему любимому психотерапевту. Кстати, давненько они не виделись. ― Как тебя вообще сюда затащили? ― интересуется Хонбин, убирая с подноса пустые бокалы. Последние полтора часа Гончан провел за роялем, наигрывая каверы на популярных рок-исполнителей, и совершенно выдохся. ― Понятия не имею, ― он падает на диван, вытягивая сигарету из ближайшей пачки. ― Спроси у Сангюна. Он так настойчиво приглашал меня потрахаться, что я не мог ему отказать. ― Ты серьезно шел сюда, чтобы..? Не то чтобы Хонбин интересовался сексуальными похождениями Сангюна и его способами склеить первого встречного так надежно, что тот был готов переписать на него квартиру. Хонбин куда больше интересовался Гончаном и всем, что с ним было связано, пусть они и были знакомы меньше суток. ― На самом деле нет, ― подсобка наполняется терпким вишневым дымом. Любимые сигариллы Чансоба, видимо. Хонбин не очень любил курящих людей, потому что был вынужден сталкиваться с их последствиями в виде засунутых во все возможные места окурков и не самым приятным напрочь въедающимся запахом дешевого табака. Но смотрел на курящего Гончана и думал, что вот этой тонкой палочки с сизыми витками на конце ему не хватало для полной картины. ― Тогда зачем? ― Как насчет выпить кофе после смены? ― даже улыбка у Гончана слишком выбивалась из атмосферы их балагана. ― Я расскажу тебе все, что ты хочешь обо мне знать. А ты расскажешь мне о себе. Мысли тормозили, столкнувшись с какой-то полупрозрачной стеной, и Хонбин согласился без каких-либо раздумий, почти сразу вылетев обратно в зал. У него горели уши, горели щеки и бешено колотилось сердце. Чертовщина какая-то происходила. О чем-то спросил Чансоб, на ходу всовывая ему новый поднос с напитками, в голос смеялся Сангюн. Но где-то там за дверью остался курить Гончан, растворяясь в вишневом дыме сигарилл, и Хонбин смотрел бы на это ещё целую вечность. Ему нужно было это все обдумать. Обдумать и очень много работать. До конца ночи он так и не оборачивался в сторону Гончана, даже когда услышал свою любимую мелодию из старого итальянского фильма про пианиста. Сновал от столика к столику, вытаскивал из туалета засидевшуюся там парочку, с тяжким вздохом убирал осколки от бутылки дорогого виски, менял пепельницы, что-то пил сам. Бегал из стороны в сторону, только бы не смотреть на Гончана. После смены он порывался сбежать в одиночестве через черный вход, не попрощавшись с Чансобом, и ему это почти удалось. Настолько почти, что Гончана он встретил уже по другую сторону двери. Втягивая вишневый дым, задержал дыхание. ― Так мы идем пить кофе? Гончан улыбнулся и подхватил свой чехол с синтезатором. ― Я покажу тебе свое любимое место. Там потрясающий латте. Любишь латте? Сейчас Хонбин любил все. Даже курящих людей и Сангюна.***
― У меня нет никакого, слышишь, никакого желания снова идти туда! Вопль доносился откуда-то из душа, перебиваемый шумом воды. Повторился он ещё несколько раз на разные лады так, чтобы Чихо точно и окончательно понял все намерения Тэяна. Не то чтобы Чихо был не очень умным, он просто очень хотел поблагодарить Сангюна в пределах разумного и ещё раз шибануть “Зеленый шторм”, а потом угостить им Тэяна и уже собственноручно (и не только -ручно) поиметь в туалете бара. Чтобы знал и не выпендривался. ― Потому что там не будет Донсона? ― проорал Чихо в ответ. ― Без него ты никак? ― Я убью тебя к хуям, Шин Чихо! ― Чьим? Тэян вылетел из ванной, потрясая полотенцем, и, весь мокрый, со сползающими с головы комьями пены, что-то неистово орал. Донсон был у них запретной темой, о которой Чихо прекрасно знал, но бесить своего парня ему до ужаса нравилось. Нравилось бесить и потом мириться. А ещё нравился насквозь мокрый и, что куда более важно, голый Тэян. ― Ты гребаный придурок, слышишь! Я, блять, пойду туда один! И нажрусь! И пойду к твоему бармену! И… И… ― И что? ― И вот ничего. Он закутался в полотенце и нахмурился. Таким Чихо любил его ещё больше. И раньше тоже любил. Потому что невозможно было не любить беззащитного Тэяна, который упорно считал себя самым суровым мэном на деревне, при этом обладая внешностью пятилетки. А ещё он на энгриберда в такие моменты был похож. Уцепившись за полотенце Чихо потянул его к себе и прижался к влажной ткани лбом. Сверху капала холодная вода вперемешку с пеной, попадая на шею, и ее осторожно стер Тэян своими маленькими ладонями. ― Тогда не угрожай мне, если до конца не можешь продумать. Там есть классный коктейль, может попробуешь его? В этот вечер Чихо ловил пьяного в сопли Тэяна по всему бару, пару раз снимая его с рояля и оттаскивая от пианиста. Рассказывал Сангюну их чудесную историю любви, пока тот готовил черт знает какой по счету “Зеленый шторм”, и узнал, что этим коктейлем может быть любой алкоголь в любых пропорциях, щедро сдобренный абсентом. Ближе к утру, когда Тэян протрезвел до той степени, когда согласен был даже с парашютом прыгать, Чихо все-таки затащил его в туалет и оттрахал во всех позволяющих позах, а потом увел гулять по просыпающемуся Сеулу. И до кучи осознал, что совершенно не представляет, как добраться до бара на трезвую голову.***
Следует сказать, что с психотерапевтом Чансобу очень повезло ― они были близки по возрасту, много общались вне работы (как бара так и врачебной) и, помимо этого, жили по соседству. Познакомились они, собственно, когда с потолка Чансоба начала капать вода, и ему пришлось выяснять, какого черта произошло в этом доме. Этажом выше оказался Джехо с мокрой тряпкой, объяснивший, что у его стиральной машины сорвало трубу, и как-то так все и получилось. Что именно тогда происходило в голове Джехо, никто так и не понял, но закончилось это тем, что раз в две недели (раз в неделю, если совсем плохо было) Чансоб оказывался в небольшом кабинете на последнем этаже их дома. “Мне неудобно приглашать людей домой, а ездить куда-то лень”, ― сообщил Джехо в первый же их сеанс. С тех пор Чансоб стал отправлять туда особо печальных гостей. Помимо этого, каждое свое решение, касающееся очередного мероприятия в баре, Чансоб обсуждал с Джехо ещё и как с соседом ― в их доме квартиры в основном пустовали, потому что слушать пьяные оргии каждую ночь хотелось не всем. ― В общем, я подумываю устроить турнир по покеру, ― Чансоб вырисовывал на листе бумаги странные каракули. ― Не уверен, что это хорошая идея, потому что она Сангюна, но тем не менее. ― У Сангюна тоже бывают хорошие идеи. ― После последней ты неделю лежал с отравлением. Джехо пожал плечами. Он предпочитал не вспоминать этот период своей жизни. Точнее у него вообще не получалось вспомнить, что тогда произошло, и как он оказался голым на крыше с букетом фиалок и пятью засосами на животе. Откуда у него потом появилось ещё восемь постоянных пациентов, он тоже так и не выяснил. ― У тебя случайно нет знакомых, кто играет в покер? ― Есть пара человек с игровой зависимостью, и нет, я не расскажу им об этом. ― А жаль. Кстати у нас появился пианист, заходи послушать завтра. Здорово играет. Пока Чансоб разруливал очередные проблемы с баром по телефону, Джехо рассматривал сделанные им рисунки. Повышенная тревожность и явный стресс, но это было слишком очевидно для человека, который почти каждый день проводил в компании Сангюна. ― Или не завтра… На лице у Чансоба смешались воедино тонны эмоций, среди которых даже опытный взгляд Джехо с трудом смог уловить отдельные. ― Сангюн? ― Ты не поверишь, Хонбин. Редко, очень редко #большеада закрывался в неположенные дни. Даже когда вырубали электричество, Чансоб умудрялся устроить вечера песен под гитару, а после последнего потопа по интернету ещё месяц гуляли фотографии вечеринки в пляжном стиле. В этот раз проблемы были совсем уж непредвиденные. ― Что Хонбин? Официант из бара пару раз тоже оказывался в кабинете у Джехо и большую часть времени рыдал, жалуясь на Сангюна и собственную нестабильную психику. После курса успокоительных помноженных на арт-терапию с элементами танца (короче, Джехо сводил его на стриптиз и напоил) перестал. Здороваться при встрече, впрочем, тоже. ― Сдружился… С нашим пианистом. Будучи умным человеком и хорошим психотерапевтом, Джехо не стал задавать вопросов, потому что понял все и без них. И даже немного позавидовал Хонбину, обладавшему прекрасным вкусом. Там пианист явно не третьесортный что по таланту, что по внешности, что по всем остальным параметрам. Чтоб у него самого личная жизнь налаживалась так стремительно. ― Так мне зайти? ― Для тебя открыты когда угодно. И бар, и моя квартира. Я, кстати, запасные ключи прячу под подоконником на лестнице теперь, так что не теряй. На прощание Джехо написал Чансобу несколько телефонов проверенных людей, чей бизнес был связан с игорной сферой, и выписал новый курс успокоительных для профилактики. Проникновенную речь, коих у Джехо в запасе было предостаточно для каждого пациента, Чансоб выслушивать не стал, потому что с улицы донесся дикий вопль раненого тюленя подвида “официант обыкновенный” и странный грохот, подозрительно напоминающий ломающиеся стулья. ― Я вычту это из вашей зарплаты! ― заорал Чансоб в открытое окно, для верности снабдив свой крик цветочным горшком. Бедные анютины глазки, не так давно подаренные Джехо одним из наиболее адекватных клиентов, мелькнули в светлом небе и навсегда распрощались со вселенной. Сам Джехо отнесся к происходящему флегматично и вписал горшок в список покупок на следующую неделю. ― Хён, Сангюн ― пидор! ― пожаловались спустя несколько секунд голосом Хонбина. ― А Земля круглая! Рад за вас обоих! ― Чансоб метнулся к двери. ― Заходи, короче. Пока эти придурки не разнесли все.***
Почти сразу после ухода Чансоба дверь снова открылась, впустив рыдающего человека, сжимающего в руках спящего лемура. На улице орали, человек плакал, лемур спал, Джехо мысленно пересчитывал свои деньги и думал в какое дупло он напьется сегодня. Его не удивляло наличие лемура ― знакомство с ним случилось достаточно давно, когда какой-то придурок расплатился с Сангюном этим самым лемуром и свалил в закат, а Чансоб пришел консультироваться к Джехо на предмет знакомых ветеринаров. Таковых не оказалось ни у одного, ни у второго и пришлось звонить в ближайшую ветеринарку, где и работал очередной (на тот момент ещё будущий) пациент Джехо. Лемур был бережно осмотрен, проверен на наличие кольца и паразитов, назван Ноксалем и оттранспортирован сначала в клинику, а потом на постоянное место жительства к вышеупомянутому пациенту. ― Догюн, положи лемура на диван, сядь и заткнись, пожалуйста. По неизвестным причинам к психотерапевту Догюн всегда являлся в компании Ноксаля. Сначала он объяснял это тем, что лемур работает как подушка-антистресс, а потом признался, что тот научился открывать холодильник и один раз очень сильно отравился, оставшись без присмотра. “Прямо в хозяина весь”, ― сказал тогда Джехо в ответ на эту историю. ― Что на этот раз случилось? Работать с Догюном вообще было тяжело, как и с любым человеком, связанным с медициной ― у них постоянно кто-то умирал, заболевал, оказывался недолечен и так далее по списку, что вгоняло самого Джехо в неописуемую тоску. Потому что зверюшек было жалко куда больше, чем людей. (В этот момент на улице опять что-то сломали, и Чансоб заорал уже матом) ― Помнишь я рассказывал про кошечку, которую нам привезли неделю назад? ― Догюн всхлипнул и сжал в руках подушку. ― Ну у которой было подозрение на злокачественную опухоль? В общем… В общем… Джехо приготовился к худшему и сжал в ладони блистер с валерьянкой. ― Она жива, но… ― Но? ― Ее забирают завтра домой! А она такая хорошая! Я ее сам взять хотел, но Ноксаль был против и вообще, и что мне теперь делать! Она такая хорошая… Мягонькая такая… Услышав свое имя, Ноксаль приоткрыл один глаз, обнаружил, что хозяину очень плохо, и, будучи настоящим лемуром, снова уснул. Ему было просто отлично, в отличие от Догюна, который собирался нарыдать целое озеро с парой притоков. Джехо выдохнул. Все оказалось не так плохо, как он думал, но и не так хорошо, как могло бы быть. Вопли на улице наконец относительно стихли, идей не было никаких, а посоветовать что-то надо было. ― Догюн, тебе надо немного отвлечься. Как ты относишься к покеру?***
Чансоб не был бы Чансобом, если бы на организацию турнира у него ушло больше недели. Связи и гиперактивность Сангюна, возжелавшего во что бы то ни стало воплотить свою идею в жизнь, сделали свое дело. ― Я че-то не очень обдупляю нашу коктейльную карту, ― Хонбин вертел в руках заламинированный листок. ― Что это за хрень вообще? ― Это то, что пьют в нормальных барах. Концепт на сегодня такой. ― Окей, понял. А откуда у нас столы игорные? ― Мне один постоянник подогнал. ― А эти чуваки в жилетках? ― Оттуда же. ― А почему везде пальмы и гирлянды? ― Лас-Вегас, дорогой мой, Лас-Вегас. ― Я хочу двойную ставку. ― Разрешаю тебе подраться с Сангюном, если очень захочется. ― Ладно, так и быть, я согласен и на это. В отличие от Хонбина, который привык ко всякой херне, перманентно происходившей в этом заведении, Гончану все происходящее было в новинку. Он с удивлением рассматривал новую мебель, то включал, то выключал каждую гирлянду и с недоверием косился на приглашенных джазовых музыкантов. Играть с кем-то в компании ему уже давно не приходилось. В баре так тем более ― всегда один и только то, что ему самому нравилось или что просили гости. ― Как у тебя с джазом? ― поинтересовался мужчина-тромбонист, стоило Гончану остановиться рядом с ними. ― Я могу играть все. Он постарался ответить как можно спокойнее, но голос все равно слегка дрожал, вызвав тихий смех у музыкантов. Это оказалось куда более раздражающим, чем все остальное. ― Тогда веди сегодня ты. Мы как-нибудь подстроимся. Вечер импровизаций, да? Особого выбора не было ни у кого, кто работал в эту ночь. Даже у самого Чансоба, который с каждой секундой все больше жалел, что вообще устроил эту вакханалию. Его терзали смутные сомнения касательно законности происходящего (да, владельца заведения, где курящие траву люди не считались чем-то из ряда вон выходящим), но орущий под боком Сангюн, заливший в себя пару бокалов, эти мысли успешно прогонял. И не такое у них случалось. Вот то ли дело пожар. Или перестрелка. Или внезапно оказавшийся у них в посетителях консильери не самой тихой мафиозной семьи. Или вообще что угодно, что тут происходило. Пожалуй, главной отличительной чертой всех присутствовавших сегодня в баре людей, являлась одежда. Элегантные костюмы, последние коллекции известнейших сеульских дизайнеров, галстуки и запонки, лён и шёлк, посеребренные инициалы на нагрудных карманах, небрежно распахнутые пиджаки. На фоне этих посетителей даже Сангюн, на котором мешок из-под картошки смотрелся нарядом от кутюрье, казался случайно заглянувшим доставщиком пиццы. Что его, собственно, неимоверно бесило. ― Я так понимаю, у вас сегодня тусовка исключительно по приглашениям? ― Джехо кивнул в сторону столов. ― Не вижу особо знакомых. ― Есть такое дело, ― по стойке скользнул бокал с виски. ― Чансоб сказал, что сегодня тут бабла крутится больше, чем наш бар в принципе когда-либо стоил. Я склонен ему верить. ― То есть ты никого не знаешь? ― А что, кто-то заинтересовал? Признаться Сангюну в какой-либо симпатии означало подписать себе смертный приговор. Сначала тебя затроллят до дергающегося глаза, а потом уведут понравившегося тебе человека куда-нибудь подальше и поимеют так, что шансов на какое-либо продолжение банкета не останется вообще ни у кого. Джехо прекрасно об этом знал, а потому предпочел промолчать. Заинтересовал. Он пришел одним из первых в компании нескольких девушек, с каждой из которых почти непрерывно флиртовал, не выпуская из своих объятий. Как ему это удавалось ― одному богу известно, но девушки постоянно хохотали, вешались ему на шею и требовали продолжения банкета, совершенно не стесняясь своих подруг. Опытным взглядом Джехо определил, что этот парень явно либо сынок богатеньких родителей, либо очень хорошо шифрующийся владелец собственного доходного дела. Выглядели эти две категории почти одинаково, различаясь только деталями, не всем понятными. Лишь когда этот человек оказался у одного из игорных столов, Джехо стало понятно, что он ошибся в своих прогнозах. Впервые за долгое время. ― Ооо, я понял, на кого ты положил глаз, ― мерзкое хихиканье Сангюна прорвалось сквозь легкий джаз. ― А он и правда ничего так. ― Теперь у тебя будет цель ― склеить его до конца этого мероприятия? Сангюн прищурился и окинул взглядом спину парня. Что-то пробормотал себе под нос, на пару секунд задумавшись, разлил по бокалам очередной коктейль и покачал головой. Вот уж странно. ― Не мой тип. Не люблю мошенников. ― Кто бы говорил. ― Вот потому и не люблю. ― Слабо выяснить, как его зовут? Сангюн кивнул в сторону Чансоба, листающего список приглашенных гостей. Самый простой и действенный способ, зачем изобретать велосипеды. Все догадки как Сангюна, так и Джехо оказались абсолютно верными ― Сон Кёниль, 28 лет, не женат, промышлял шулерством в особо крупных масштабах, пойман ни разу не был. Вне своих попыток обыграть всех и каждого вел спокойный образ жизни, пару раз был замечен за курением травы. Больше никаких данных. ― Да у тебя тут прямо сводка на каждого, ― Джехо присвистнул. ― Хочешь, чтобы у вас произошел первый раз? ― Не произойдет, поверь. Этот парень тут для веселья, ― Чансоб улыбнулся, сверяясь со списком. ― Раз уж ты тут, есть ещё какие-то вопросы касательно наших гостей? Девушки расступились, оставив Кёниля в одиночестве, и дружной стайкой сбежали в сторону туалетов, открыв обзор на всех людей за столом. ― Вон тот, в черной рубашке, с меня ростом. Если бы Джехо не знал абсолютно всех, кто работал в этом баре, он бы решил, что этот парнишка местный официант или кто-то в этом роде. Слишком чуждо он смотрелся на фоне всех остальных. Слегка испуганный, явно не понимающий, как вообще здесь оказался, и что ему теперь делать, он постоянно оглядывался, словно боясь ошибиться в своих действиях. Да ещё и одетый слишком просто для всей этой расфуфыренной публики. ― Понятия не имею, кто это, ― Чансоб нахмурился, проследив за направлением взгляда Джехо. ― Скорее всего кто-то из “+1” к приглашенным. Хонбин, ерш твою медь! Не дожидаясь хоть какой-то реакции от Джехо, Чансоб умчался на громкий вопль единственного официанта, который что-то бурно объяснял одному из гостей, размахивая подносом. На него бросал заинтересованные взгляды пианист, постоянно порывавшийся пойти помочь, а Сангюн снимал происходящее на неизвестно откуда взявшуюся go-pro. Обычный вечер бара #большеада. ― Вы явно отличаетесь от всех, кого я сегодня видел. К этому моменту в Джехо уже скопилось порядочное количество алкоголя после встречи с Догюном (без Ноксаля, что странно) и предельно серьезного разговора со случайно встреченным клиентом, так что очередному диалогу он даже не попытался удивиться. ― То же могу сказать и о вас, ― Сангюн, не глядя, подменил пустой бокал на новый, заполненный почти до краев. ― Мы знакомы? ― Нет, но можем познакомиться. Ярко-синяя голова собеседника и растяжки в ушах явно не были присущи всем тем мажорам, которые в большинстве своем уже успели покинуть бар, впрочем, как и футболка с Five finger death punch. Да и вообще этот парень выглядел идеально неадекватным для этого места вне турнира по покеру. Возможно поэтому Джехо решил продолжить знакомство. ― Ким Джехо. ― Пак Хёнхо, ― бокал с кусочками льда качнулся в приветствии. ― Я смотрю, вы тоже один из спецгостей Чансоба? ― Вообще я его сосед сверху, но это мало кого здесь волнует. Народу в баре действительно стало в разы меньше: кто-то вылетел и предпочел свалить в закат, кому-то наскучил джаз и слишком спокойная атмосфера, кто-то просто успел нажраться в такие слюни, что отчалил на специально вызванном такси. Чансоб, наконец, перестал носиться как ужаленный между музыкантами и баром, порываясь устроить стэнд-ап шоу, а Сангюна пришибло до той степени, когда ему вообще фиолетово было. Хонбина же Джехо последний раз видел с час назад и что-то ему подсказывало, что исчезновение пианиста тоже его рук дело. Впрочем, джаз можно и без рояля сыграть. ― Традиционный вечерний променад? ― поинтересовался Хёнхо, пока они пробирались к свободному столику чуть поодаль от барной стойки. ― Или тоже решил проверить удачу? Каким-то чудесным образом их диалог все же не скатывался в пространные рассуждения о жизни и философии как это обычно бывало у незнакомых малотрезвых людей. Зато Джехо рассказал почти всю подноготную сначала о Чансобе, а потом и о Сангюне, и если про хозяина бара Хёнхо слушал скорее для проформы, то монолог о Сангюне он вбирал до самого последнего слова и даже задавал какие-то вопросы. ― Только не вздумай даже общаться с этой рыжей бестией, ― Джехо предостерегающе качнул бокалом. ― Он та ещё скотина. ― Может быть такие как раз в моем вкусе, откуда тебе знать? Улыбаться у Хёнхо получалось очень странно. Вроде и пытался быть дружелюбным, но вместо обычного выражения возникал какой-то оскал, который нехило напугал Джехо. Он, конечно, понимал, что все в порядке, но выглядело это и правда очень странно. Прямо в духе Сангюна. Точно споются. Со стороны они вдвоем, наверное, выглядели очень странно. Вроде и говорили друг с другом, вроде даже осмысленно, но один все время таращился на бармена, а второй куда-то в зал. Джехо бы и заржал в голос, но боялся потерять из виду Кёниля, который уже собирался покидать стол в компании приличного выигрыша и новых девушек. ― Говоришь, ты психотерапевт? ― Ага. А ты чем развлекаешься на досуге? ― О, ― Хёнхо снова улыбнулся в своем монструозном стиле, ― это очень интересная история. Начать он ее в лучшем стиле этого бара, конечно же, не успел. О стену в паре сантиметров от головы Джехо разбилась бутылка, за ней прилетел полупустой бокал. ― Что за х…― начал Хёнхо, поднимаясь со своего места, и окончание его фразы потонуло в адской какофонии, накрывшей весь бар подобно лавине. Резко порвалась на невнятные куски музыка, кто-то начал орать, был слышен треск и звон, только поднимающейся стеной пыли не хватало для полноты картины. Разумеется, рано или поздно подобного можно было ожидать. Особенно в этом месте и с подобными людьми. Полупьяный мозг Джехо с трудом обрабатывал поступающую информацию, при этом умудряясь сохранять относительную ясность, чтобы хозяин не ломанулся в гущу событий. За свою жизнь он видел много драк, в некоторых даже участвовал сам, но происходящее в баре сейчас выглядело слишком постановочно, словно актеров из боевика вытащили. Отточенным движением Кёниль перебросил +1-парня через себя на стол, разбрасывая карты и фишки. Они разлетелись дождем, за которым разбежались в стороны люди. Вылетели цветастыми смерчами девушки из туалета и понеслись к выходу, сшибая мебель и зазевавшихся гостей, кто-то громко кричал, замолкли музыканты. Стол накренился и упал вместе с навалившимися людьми. ― Гребаный ублюдок! ― прорвался сквозь адскую пелену шума крик Кёниля, за которым последовали глухие звуки ударов. Его движения были замедлены алкоголем и кулаки не всегда попадали по лицу или груди лежащего парнишки, разбиваясь о пол. ― А ну прекратили, блять! Это уже Сангюн попытался взять ситуацию под контроль, да только кто его будет слушать. Слегка развернувшись и продолжая одной рукой удерживать своего оппонента за воротник рубашки, Кёниль почти не глядя швырнул на голос разваливающийся стул. Наверное, из-за алкоголя и слишком быстрой смены кадров перед глазами Джехо окончательно завис. Время замедлилось, не хватало только Нео, уворачивающегося от осколков. Перевернулся ещё один стол, с которого Джехо едва успел подхватить оба стакана, и разбираться с ситуацией ушел уже Хёнхо. Сухой треск смешался со звоном стекла и хрустом непонятно от чего, в волосах у Сангюна запутались осколки ― на его счастье Кёниль промахнулся и расшиб полки на стене, ― откуда-то возник Хонбин и так же внезапно влетел спиной в дверь подсобки, сметенный мощным ударом в грудь от Хёнхо. ― Текилы хочешь? Спросили откуда-то сбоку, и поболтали ещё целой бутылкой прямо перед носом Джехо. Он осторожно повернул голову, надеясь, что его прямо сейчас не уебут этой же бутылкой, и к своему облегчению обнаружил там Догюна. Почему-то с Ноксалем на плече. Лемур жевал крекеры из пакетика и чувствовал себя абсолютно спокойно посреди этого ада. ― Так да или нет? С другой стороны приземлился кто-то незнакомый, слава богу, без лемура. Такого потрясения психика Джехо не выдержала бы. Догюн, судя по всему, решил за него, потому что спустя несколько секунд они втроем (не с Ноксалем, а с этим незнакомым парнем) уже глушили текилу, наблюдая за разворачивающейся в баре войной. Драка постепенно переходила в ту стадию, когда все уже не помнят из-за чего сыр-бор и продолжают махать кулаками скорее по инерции, нежели с какой-то высшей целью. По крайней мере, Кёниль уже забыл и про парнишку, и про Сангюна и теперь с яростью выколачивал пыль из Хёнхо. ― На кого ставишь? ― спросил Догюн. ― Я вон на того, который синий. ― Они оба, бля, синие, ― прокомментировали происходящее с другой стороны. ― Только у одного ещё и башка синяя. Вышеобозначенный товарищ с синей головой в данный момент явно выигрывал в этом бою ― Хёнхо удалось зажать Кёниля у стойки и нанести ему пару отрезвляющих ударов в грудь, чтобы выбить дыхание и желание устраивать погромы. Помогло это примерно никак. За счет своей комплекции, изрядного опьянения и достаточно сильной озлобленности непонятно на что Кёниль превратился то ли в берсерка, то ли в дерущегося идиота, которому любые формы рельефа доставали до определенных частей тела. ― Короче, на того который дважды синий. ― Хёнхо. Неизвестно какой по счету стул треснул, разваливаясь на части прямо в воздухе. Кёниль пошатнулся и выбросил вперед колено, целясь между ног Хёнхо, но пропустил удар в корпус и рухнул на пол, придавив свою первоначальную жертву. ― ‘Кеюшки. На него, короче. Ноксаль тоже. ― А я на второго, ― снова оживился незнакомец, прикладываясь к текиле, ― Он какой-то… Ваще. ― А я на Сангюна. На полу Кёниль пролежал недолго: сшиб с ног Хёнхо, при этом случайно заехав в нос все ещё не одупляющему происходящее парню, и поднялся едва ли не одним прыжком. У него на лице уже наливались синяки, а на кулаках были видны кровоточащие ссадины. В своих попытках добраться до Хёнхо он странно двигался, то стараясь не наступать на одну ногу, то перенося весь вес на неё. Движения у Кёниля становились рваными, замедленными, он давно выдохся, но не желал останавливаться, напирая на противника последней атакой. Видимо, терпение у Хёнхо закончилось окончательно, потому что происходящее в следующие несколько секунд не поддается никакой логике. Вот Кёниль сделал резкий выпад вперёд, вынося кулак, вот Хёнхо чуть отклонился в сторону, парируя атаку, сделал красивую подсечку и прямо в воздухе, пока Кёниль падал, вывернул ему руку. Джехо старательно моргал. Уложить в голове всё, что он увидел в последние несколько минут, оказалось слишком сложно. Тишина давила со всех сторон. После грохота и какофонии драки она оказалась настолько неожиданной, что Джехо первые секунды не понимал, что вообще сейчас произошло и что только собирается происходить. Спокойствие сохранял только Чансоб. Где-то у входной двери он уже несколько минут разговаривал по телефону, договариваясь о ремонте и возмещении убытков, а так же выяснял, кто может настучать по голове обоим придурка из списка приглашенных. Для полноты картины не хватало только классической фразы “когда пыль рассеялась…”, но пыли не было. Хруст крекеров Ноксаля вывел Джехо из полузабытья, заставив, наконец, врубиться в ситуацию. У барной стойки в полном отрубе лежал Кёниль, придавленный к куче осколков и обломков мощной ногой Хёнхо. Рядом валялся в обмороке все ещё неизвестным им всем парень, на чьем лице начинала подсыхать кровь. И на самой стойке, как памятник абсолютному бреду, возвышался Сангюн с огнетушителем в руках. ― Вы охуели! Подвёл он черту под всем этим. Джехо смотрел на огнетушитель. Смотрел, как он встречается с макушкой Хёнхо. Смотрел куда-то в потолок. Он победил в этом споре, но сейчас ему лучше погладить Ноксаля. И текилы. Да, текилы было бы неплохо.***
― А можно помедленней? ― Ты записываешь или просто тормоз? Полную сарказма реплику Джехо предпочел проигнорировать. Он бы с радостью записал всю эту историю, а потом зачитывал бы с чувством и толком каждому, кто пожаловался бы на недостаток острых ощущений в жизни. И видеозапись произошедшего у Чансоба тоже бы выпросил. Перед сном бы смотрел. Думал, что он ещё нормальный, что в его жизни ещё все хорошо. Если не считать того, что Ноксаль сейчас заканчивал дожевывать вторую сторону воротника его рубашки. ― Слюна лемуров не обладает никакими лечебными или хотя бы относительно полезными свойствами, ― сообщил Догюн. ― Так что на твоем месте я бы ее постирал. ― Спасибо, капитан Очевидность, ― в диалог вклинился Чансоб. ― Вернемся к теме разговора. И я задам вопрос, который беспокоит меня с того момента, как перевернулся первый стол. Какого хрена тут произошло? Сама драка закончилась едва ли не час назад. Все это время Сангюн в компании Хонбина и Гончана приводил бар в относительный порядок и порывался настучать по голове Хёнхо с Кёнилем ещё раза два. Вполне вероятно, что и огнетушителем. Останавливать его никто не пытался, но и поддерживать тоже не стремился никто. Все участники побоища, включая несчастного паренька, получившего ни за что ни про что, валялись в глубоком отрубе где-то в подсобке. Для верности Кёниля заковали в наручники (их наличию никто даже не попытался удивиться), обмотали ему запястья скотчем и уложили в самый дальний угол. Хрен его знает. Хёнхо же оказался под покровительством относительно протрезвевшего Джехо и теперь отлеживался на диванчике на мягкой подушечке-сердечке с компрессом из льда на голове. Почувствуй разницу, как говорится. ― Может, мы кого-нибудь распинаем и у них спросим? На Хонбина уставились все присутствующие, включая Ноксаля. И если люди посчитали его дебилом, лемур обнаружил на лацкане его рубашки остатки чипсов, которые теперь манили его. ― Хоть кто-нибудь в курсе происходившего в этом месте? ― Чансоб постукивал ручкой по стойке. ― Море волнуется раз, море волнуется два… Попытки выяснить, что же тут все таки произошло, начались четверть часа назад, когда Чансоб сдвинул несколько столов к барной стойке и уселся на нее. Хонбин притащил с собой Гончана, усадил рядом Сангюна, попросил Джехо со своими компаньонами занять свободные места. Вот прямо так и сказал: “ты и твои придурки с лемуром”. Придурки с лемуром неплохо заобщались, хотя были знакомы максимум два часа, судя по степени опьянения и разговорам. И одного из них Джехо не знал. Вообще не знал. Ни разу не видел в баре, у себя в кабинете и даже в круглосуточном магазинчике на углу, где любил ночами покупать энергетики. Этот парень просто оказался рядом. С текилой. ― Этот, который синий, понятия не имею, кто он, ― оживился парень с текилой, и все взгляды устремились к нему. ― Но вот тот второй, который повыше. Он это все начал. ― Ясен красен, ― Чансоб усмехнулся. ― А ты кто? ― Шихён. Так вот. Он же этот, ну из этих… Ну вы поняли. ― Гей? ― Трансвестит? ― Танцор балета? Все опять красноречиво посмотрели на Хонбина. ― Я просто предположил. ― Шулер он, ― продолжил Шихён. ― Я весь вечер с ним за столом сидел. Потом мне надоело смотреть, как меня обчищают, и я нашел этого… ― Догюна? ― Лемура. ― Одно и то же, в принципе. Дальше? ― А этот мелкий, он тоже из этих. Ну и естественно, в какой-то момент его длинный спалил на том, что он его лохом выставил. И тонко намекнул, что не надо так делать. Ну и там слово за слово… ― Ясно. Понятно. В баре повисла тишина. По очереди все приложились к бутылке текилы, пущенной по кругу. Чансоб что-то отметил в своем списке и уставился в потолок. Джехо бы с радостью помог всем разобраться в ситуации. Это ему не впервой было. Но только вот с чем разбираться и как. Да и зачем. ― Мы их в полицию сдадим? ― Да не, пусть проспятся. Времени сколько? ― Пять утра. За что Джехо очень любил Чансоба, так это за умение мгновенно сориентироваться в ситуации, какой бы идиотской она ни была. Даже если вокруг все рушилось и грозилось пойти по всем известному органу, Чансоб мастерски находил решение. Конечно же, за всем этим Джехо видел стресс и чудовищные личностные проблемы, но предпочитал в них не влезать до тех пор, пока ему самому не начинали об этом рассказывать. Сейчас Чансоба ему было очень жаль. Провальное мероприятие, неудавшийся погром, три неизвестных тела в отрубе, стресс у коллег и безудержно веселая компания за столом. ― Ты и ты, ― Чансоб ткнул рукой в официанта и пианиста. ― По домам. Отсыпаться и отдыхать. Оба вечером чтобы здесь были. Ты и ты, лемур включительно, отправляетесь куда-нибудь, но туда, где вас глаза мои видеть не будут и за пределами моего бара. Ты и ты, остаетесь здесь. Всем понятно? Все присутствовавшие синхронно кивнули. Сангюн записал номера Шихёна и Догюна, проверил, чтобы Гончан с Хонбином добрались до остановки, и выдал Ноксалю прощальный кусок зеленого яблока, после чего вернулся к начальству и местному психотерапевту. ― Ты как вообще? Я знаю, что не привыкать, но тем не менее. Чансоб покачал головой. Он устал. Он очень устал, ему хотелось лечь спать, никому никуда не звонить и вообще провести хотя бы неделю вдали от этого адского места. К его сожалению, он мало того что не мог, так ещё и не хотел этого делать. Это как из дома сбежать без гроша за душой. А бар был его домом. И все, кто здесь работал (плюс Джехо, разумеется), были его очень ебанутой, но нежно любимой семьей. ― Может, ты завтра выспишься? ― по старой привычке Джехо подошел поближе и позволил Чансобу уткнуться в его живот лбом. ― Никто сюда не сунется ещё пару дней точно. ― Я не могу. ― Ты живешь этажом выше. Всегда можешь спуститься и проверить что и как. Ребята справятся без тебя. Отдохни хотя бы сутки, ладно? Джехо знал лучше всех, что Чансоб никогда этого не сделает. Вечером снова будет за стойкой раздавать коктейли гостям и подзатыльники Сангюну. Потому что Чансоб был долбаным трудоголиком без личной жизни. Потому что у него не было ничего, кроме этого бара. И потому что в этом баре была заключена абсолютна вся его жизнь. Зачем Вегас и Гавайи, когда можно привезти их прямо сюда? Зачем куда-то летать, если давние гости могут прислать что угодно из любого конца Земли? И Джехо было очень жаль, что этому своему пациенту, своему другу, он никак не мог помочь. Вот уже который год не мог помочь. Только вот так стоять рядом с ним да гладить по голове, когда совсем плохо становилось. В такие моменты даже в Сангюне просыпалась тактичность, и он старался слиться куда-нибудь подальше, давая своему шефу время на выдохнуть и успокоиться. И никогда не спрашивал, о чем они там разговаривали. ― Наверное, если ты так говоришь, то и правда нужно сделать. Пора бы уже давно. Чансоб отвечал очень глухо, едва слышно бормотал в складки рубашки на животе Джехо и тяжко вздыхал. ― Господа хорошие, ― какой-то черт вынес из подсобки Сангюна, ― Один очнулся. Побитый парень представился Иджоном, быстро умылся в туалете и сам вызвал такси, открещиваясь от всех расспросов. Он пообещал прийти ближе к вечеру и тоже оставил свой номер телефона Сангюну, напоследок получив от него же подзатыльник. Извинения сыпались из него как из рога изобилия, будто бы это он устроил здесь побоище и в одиночку перебил мебель. Даже расплатиться пообещал. ― С этим справились, а с двумя другими что делать будем? ― спросил Сангюн, провожая взглядом такси. Втроем они сидели на бордюре, раскуривая вытащенный Сангюном кальян. Потому что в #большеада можно было только так ― ранним утром сидеть на улице после ночной вакханалии и курить кальян в компании обоих барменов. ― А можно я синенького себе заберу? ― Хёнхо его зовут… Погоди что? В первые секунды Джехо казалось, что его просто изрядно проглючило из-за литров алкоголя и слишком крепко забитого кальяна. Сангюн посмотрел на него как на дебила, повторяя свою просьбу. Даже объяснил, мол, понравился ему да и вообще адекватно выглядит. Напоминать, что на Хёнхо живого места не было, а одежда превратилась в лохмотья, никто не решился. С Сангюном в такие моменты вообще было бесполезно спорить. ― Забирай, ― Чансоб выдохнул светлый дым в небо. ― Я вызову вам такси, вечером чтобы был на месте даже если он тебя убьет, позвони, как будешь дома. От бара отъехало очередное такси, в котором Сангюн что-то объяснял постепенно приходящему в сознание Хёнхо, и день начал приобретать относительно адекватные очертания. Если вообще можно было назвать этот день таковым. Пока кальян не выдохся, все было не очень важно. ― А Кёниль? ― А че Кёниль? В Чансобе начал просыпаться если не пофигизм, то куда более спокойное отношение к происходящему, или это он просто расслаблялся после уходя Сангюна. Этот момент Джехо не очень уловил, но ему определенно нравилось, что его друг молча курил в утреннее небо и при этом не выглядел как заебанный жизнью владелец недо-борделя. ― Куда его девать. Не оставлять же тут. ― Забирай себе. Сангюн же нашу синюю фею забрал. Если что, я рядом. Да и парень нескоро оклемается после такого. Проспит сутки минимум. Поверь. Он выжрал океан. К собственному ужасу, Джехо соглашается. Дотащить все ещё находящегося в несознанке Кёниля до квартиры ему помог Чансоб. Он же помог снять наручники и разрезать скотч, несмотря на протесты (“если что ― ори из окна”), и даже уложить это тело на диван. Если бы Джехо знал, к чему это все приведет. Если бы он только знал.***
Прогнозы касательно Кёниля оказались верными ― очнулся он ближе к ночи, изрядно помятый и не осознающий, какого хрена вокруг него вообще происходит. Примерно в том же состоянии был Джехо. Только он, в отличие от своего внезапного квартиранта, почти не спал и все время порывался спуститься к Чансобу. Вдвоем было как-то безопаснее. ― Привет. Кёниль лежал лицом в подушку так, что было видно только один глаз, почти не тронутый ссадинами, и, кажется, улыбался. ― Привет. Отвечать ему очень не хотелось. Поздороваться надо было хотя бы для приличия. Хотя какие к черту правила приличия, когда на твоем диване лежит побитый полупьяный неизвестный мужчина в разодранной одежде и при этом ухмыляется. ― Если ты объяснишь, где я, почему все так болит и что было вчера, я буду тебе очень благодарен. Джехо продал бы почку и Догюна вместе с лемуром только бы ему самому кто-нибудь объяснил, какого черта случилось этой ночью. Почему вот прямо сейчас почти голый ― когда он только успел снять рубашку?! ― Кёниль сидел и смотрел на него плывущим взглядом, в котором читалось примерно ничего хорошего. Почему он вообще притащил его домой. И, черт возьми, почему он старался таращиться в пол, потому что стоило поднять глаза, как по лицу начинала разливаться предательская краска. В принципе, ответ на один из вопросов был предельно ясен. ― Тебе хотя бы понравилось? ― разбитая губа Кёниля дернулась и, вместо улыбки, получилось что-то непонятное, ― Или не очень и поэтому ты меня избил? ― Понравилось что? Все ещё невыносимо хотелось спать. И что-нибудь выпить ― похмелье никто не отменял. Джехо нашел среднее арифметическое и пошел делать кофе как верный способ избавиться от половины проблем разом. ― Секс. Кёниль прострелил его насквозь. Короткое слово вошло куда-то между лопаток, пробиралось там долгих несколько секунд, разорвало органы, вылетело наружу и разбило самую любимую чашку. Вот так просто. Вместо ответа у Джехо вырвалось невнятное мычание, плавно перетекающее в ещё более невнятное бормотание. Вроде и надо было ответить что-то типа “Ничего не было” или “Ты сильно ошибаешься, думая, что мы переспали”. Надо было. Не получилось. ― Надо признаться, в этот раз мне повезло, ― Кёниль потащился за ним на кухню, демонстрируя свою побитость и, господь всемогущий, абсолютно шикарное тело. ― Ты очень милый. Какого. Долбаного. Хрена. Тут. Происходит. Джехо силился сказать хоть что-то, заваривая кофе, и потерпел абсолютный крах. Не было же ничего, почему так сложно сказать об этом, почему так сложно вообще что-нибудь сказать этому человеку. И почему так нравилось думать, что у них и правда был секс. От последней внезапной мысли уши у Джехо вспыхнули и начали методично тлеть. Надо было заканчивать это все прямо сейчас. ― Так всё-таки, ты мне расскажешь, откуда у меня это, или я сам угадать должен? Джехо подумал, что вот это все совсем неправильно. Что не надо было столько пить, что надо было научиться разговаривать нормально не только со своими пациентами, но и с людьми в принципе. Что Кёниль очень классный, чуть выше, чем казался в баре, не настолько уж сильно побит и что не горел желанием свернуть шею первому встречному. ― А для меня кофе тоже будет? Наверное, он делал так с каждым, с кем просыпался по утрам (или вечерам). С любым парнем и любой девушкой. Продолжал очаровывать, завлекал все дальше за собой, чтобы никаких вопросов не возникало и чтобы шли, бежали, летели только за ним. Джехо знал таких. Каждый второй его пациент, жаловавшийся на неудачи в личной жизни, был точно таким же. Пациенты оставались пациентами, как бы они ни старались охмурить Джехо, никому ещё не удавалось завоевать даже его симпатии. И вот, здравствуйте. Ходил по его кухне, выискивая аптечку, что-то рассказывал о прошлом вечере, жаловался на потерю памяти и невыносимо болящую грудь, и Джехо казалось, что Кёниль был здесь не первый раз. “Одевайся и уходи, если ты в порядке,” ― думал Джехо. “Я пиздец как влип,” ― написал он смс Чансобу. ― Умоешься, и будет тебе даже ужин, ― ответил он, чувствуя подбородок Кёниля на своем плече.***
Догюн вышел на улицу вслед за малознакомым парнем с текилой – Шихёном – и с удовольствием втянул в себя прохладный утренний воздух. Ноксаль на его плече затих, дожевав последний кусок яблока, и теперь мягко сопел прямо в ухо, щекоча своим дыханием. Догюн не любил драки и разборки, это разрушало и без того расшатанную долгими годами работы в ветеринарной лечебнице психику, но несмотря ни на что, Догюн чувствовал себя хорошо. Возможно, дело в текиле. Алкоголь в крови и лемур на плече делали этот мир гораздо лучше. А может, на самом деле, виной этому ― высокий парень, шагающий рядом. Кто знает. ― Подвезти? – Шихён улыбался и крутил на пальце ключи от машины. В его улыбке было что-то странное, но Догюн не мог понять, что именно. Но он в принципе никогда не умел разбираться в людях. Так вышло, что большую часть его жизни вокруг были только животные, и ни на что другое времени не оставалось. ― Ты пьян, ― Догюн нахмурился. Ноксаль на его плече потянулся, едва не заехав ему в глаз лапой. ― Я тебя умоляю, ― Шихён все еще улыбался, и его раскосые глаза блестели в полутьме. Он был пьян, он был очень пьян. – Ты что, не любишь приключения? Догюн хмыкнул и согласился. В салоне было чисто и пахло кофе. Догюн не успел разглядеть марку и номера, но сейчас это – последнее, что имело значения. Главное, что тут было тепло, уютно, лемур мирно сопел на заднем сидении, а Шихён что-то рассказывал своим прекрасным низким голосом. ― Турнир по покеру, матерь божья. Я всегда думал, что такие мероприятия проходят очень пафосно и скучно. Хорошо, что ошибался. Догюн рассмеялся. У него в голове было подозрительно пусто и легко. Кажется, последние несколько глотков текилы явно были лишними. Он никогда в своей жизни не совершал безумных поступков. До сих пор самым безумным было то, что у него дома жил лемур. Ну и то, что он согласился пойти с Джехо в этот бар. ― Чего ты ржешь? Я никогда не думал, что на подобном мероприятии встречу кого-то достаточно неадекватного. Вроде тебя. ― Чего? – Догюн повысил голос, раздумывая, надо ли ему пристегнуться, или уже было поздно – Шихён выехал на свободную трассу и, кажется, он не видел знаков, ограничивающих скорость. В упор. – Кто тут еще неадекватный. ― Ну не у меня же дома живет настоящий живой лемур. Догюн хотел возмутиться, сказать, что лемуры очень даже прекрасные животные – за ними не нужно было гоняться по всей квартире, пытаясь отучить грызть обои или мочиться в тапки. И не было риска того, что лемур загрызет до смерти соседскую девочку. Вот убить своей прекрасной мягкой прелестью – вполне. Фигурально выражаясь. Шихён резко повернул руль, уходя от столкновения с внезапно выехавшим на встречу автомобилем, и Догюн вцепился в подлокотник дрожащими пальцами. Зря он не пристегнулся. Очень зря. ― Хочешь сказать, что ты из этих скучных офисных крыс, для которых самым отчаянным поступком всей их жизни является покупка квартиры в ипотеку? – в голосе Шихёна мелькнул намек на вызов, и Догюн хотел бы сказать ему что-нибудь в ответ, если б он не был занят попыткой отцепить собственные пальцы от подлокотника. Шихён хмыкнул, вдавливая педаль газа в пол. Он выглядел безумным. Отчаянным. Способным на странные и внезапные поступки. Догюн был уверен, что таким он и был в жизни. И почему-то от собственной обыденности и никчемности стало тошно. ― Ой заткнись, ― он попытался звучать дерзко. Получилось не очень. ― Я сейчас достаточно пьян, чтобы совершить любое безумство. Шихён улыбнулся, опуская одну руку на рычаг переключения передач. Догюн проследил за ней – за тем, как тонкие пальцы обхватили головку рычага, как уверенно сжали ее, как толкнули в нужную сторону. Он был расслаблен так, словно родился за рулем. Ему это шло, до безумия, несправедливо, нечестно. Человек не мог выглядеть настолько потрясающе, просто ведя машину по утренней трассе. ― Совершенно любое? Догюн сглонул, поднимая взгляд, и бездумно облизнул губы. В тоне Шихёна звучал уже неприкрытый вызов, и Догюн мог доиграться, он кожей чувствовал это, но все равно кивнул. Потому что не мог уступить. Почему-то прямо сейчас это было важнее всего на свете. ― Даже, ну например, я не знаю… Отсосать незнакомому парню в его машине? Взгляд Шихёна через зеркало заднего вида явно не предвещал ничего хорошего. У Догюна сердце колотилось так, что вот-вот выскочит из груди. И виной этому были не огромная скорость и пьяный водитель за рулем. Догюн в сотый раз проклял собственную неизвестно откуда взявшуюся страсть к поиску приключений на собственную задницу (кажется, в буквальном смысле). ― Я… “Натурал!” – хотелось завопить Догюну. Но кого он бы обманул. Он всю дорогу пытался не пялиться на Шихёна (ну то время, пока не закрывал глаза от страха, по крайней мере), и это было странно, но его влекло к нему с неимоверной силой. “Не умею!” – ну, это было больше похоже на правду. Но признаться в этом было еще страшнее, чем признать собственную никчемность. И черт знает, почему. “Не хочу!” – ну и кому ты, На Догюн, собрался соврать. Алкоголь в крови имел собственное мнение, и почему-то это мнение перевешивало любые доводы разума. -… боюсь, что ты не справишься с управлением, ― получилось даже чуть кокетливо, на грани флирта даже (“Мать твою, какой к черту флирт! Мы разобьемся!” ― вопил тоненький голосок внутри, но он опять остался проигнорированным). Шихён скинул скорость настолько, что Догюну уже не хотелось орать во всю глотку. У его глотки, кажется, намечалось занятие куда интереснее. Назад дороги не было ― он согласился на все ровно в тот момент, когда захлопнул за собой дверь в салон этого проклятого автомобиля. И не стал пристегиваться. Шихён будто случайно медленно провел пальцами по своей груди, цепляясь за пуговицы. Классические брюки, рубашка ― гребаный дресс-код Чансоба, даже пиджак, валяющийся на заднем сидении (и в котором Ноксаль, кажется, свил себе гнездо), ― шли ему до чертиков и пятен в глазах. Догюн почему-то подумал о том, что голым быть ему наверняка шло ничуть не меньше, ― и покраснел еще сильнее, хотя лихорадочный румянец от алкоголя и смущения горел на его щеках практически все сегодняшнее ночеутро. Он тяжело вздохнул, глядя на полубезумную улыбку Шихёна, и подвинулся ближе, неуверенно поднимая руку и прикасаясь к животу Шихёна, скрытому белоснежной рубашкой. Шихён одобрительно прогудел, накрывая его руку своей, и нетерпеливо повел её вниз, к своему паху. Догюну хотелось заорать, что он не готов, но он сдержался, решая, что пойдет до конца. Да, он пойдет до конца. Шихён чуть поеозил по сидению, позволяя дрожащим рукам Догюна расстегнуть его ремень и брюки и прикоснуться сквозь ткань трусов к его члену. Чужой член ощущался в руке очень странно, он был большим, горячим и пока еще мягким, и Догюн совсем не был уверен, что он сможет это исправить, но Шихён одобрительно улыбнулся, и ради его улыбки можно было свернуть горы. Наверное, надо было бы сначала его поцеловать – господи, как хотелось бы, ― но он все еще был за рулем, и они все еще ехали по городу, и это было банально небезопасно. Ага. А то, что Догюн собирался делать ему минет – это было безопасно, как же. Но подумать о двойных стандартах он не успел, потому что Шихён резко затормозил, в ответ на удивленный взгляд пожал плечами – “Светофор”, ― и грубо схватив Догюна за волосы, потянул к себе, накрывая его губы своими. Ворвался в его рот языком, вылизал небо, укусил за нижнюю губу – быстро, страстно, жадно, ― торопился, потому что беспощадные секунды красного сигнала неумолимо заканчивались, но и этого хвататило, чтобы Догюн начал плавиться, уносясь куда-то в сказочную даль. Загорелся зеленый. После поцелуя во рту остался привкус текилы, мяты и еще чего-то, неуловимого, и Догюн облизывается, пытаясь заставить себя перестать смотреть на губы Шихёна. ― Подожди, ― голос у Шихёна был глубоким и низким, почти грудным, и Догюн готов был ждать еще вечность, когда Шихён взял его за руку и медленно, почти сосредоточенно вылизал языком внутреннюю сторону ладони. И, закончив, игриво пошевелил бровями. У Догюна пылали уши, и ком стоял в горле, не позволяющий дышать нормально, но он все-таки медленно, почти сквозь силу, опустил взгляд вниз и накрыл теперь уже влажной от слюны ладонью его член. Шихён еле слышно постонал сквозь зубы и вздрогнул, и почему-то это подстегнуло Догюна лучше любых слов. Он пока еще несмело прошелся ладонью по всей длине, ловя то, как реагировала чувствительная плоть на каждое его прикосновение. Шихён крепче сжал руль и шумно сопел откуда-то сверху, словно старался контролировать каждый вдох. Машину немного повело вправо, но Шихён контролировал ее, он контролировал себя, Догюн не должен был беспокоиться о таких пустяках, пусть только продолжает, не останавливается. Догюну неудобно – рычаг больно давил на грудь, и он попытался переместиться так, чтобы избежать ненужных неудобств, и, в конце концов, забрался с ногами на сидение, едва не вставая на колени. Его задница, наверное, забавно торчала из окна. И оставалось только надеяться, что никто не увидит этого. Шихён был уже почти возбужден – ласкать член другого парня оказалось ненамного сложнее своего собственного – просто привыкнуть к чужому размеру, к другому углу – и ничего, все получится. Нужно было только постараться. Он трогал его еще некоторое время, наслаждаясь тем, как чужой член реагировал, как твердел в его руках, как проступали венки и очерчивалась головка, пока Шихён не надавил рукой ему на шею, намекая и мягко подталкивая в нужную сторону. Догюн набрал воздуха в грудь, как перед прыжком в воду, и опустился ниже, прикоснувшись, наконец, к его члену губами. Из небольшого жизненного опыта он помнил – никаких зубов, это может быть весьма неприятно, но в остальном он был профаном, поэтому действовал инстинктивно, практически наугад. Мягко провел кончиком языка по головке, словно пробуя ее на вкус, описал круг, пощекотал. Шихён хрипло выдохнул, проглотив полузадушенный стон, и Догюн почувствовал себя уверенней. Он широко прошелся языком по стволу несколько раз, едва задевая яички, попутно смазывая член своей слюной. Остановился ненадолго, чтобы языком пощекотать набухшую вену, и Шихён дернулт бедрами, с трудом сдержав желание прекратить эту пытку и засунуть весь свой член в теплую глубину чужого рта. Догюн мягко надавил на его бедра – он не должен был отвлекаться от дороги, и помог себе рукой, мягко перекатывая его яички через пальцы. Он чувствовал, что возбуждался сам – от этой странной власти, которую имели его губы и руки над Шихёном, над их жизнями, прямо сейчас. Это пьянило не хуже текилы или коктейлей Сангюна. Кажется, он был на пути к тому, чтобы самому начать получать огромное удовольствие от минета, и это – очень странное ощущение. Но Шихён это, кажется, почувствовал. Он оторвал одну руку от руля и опустил ее на шею Догюна. Мягко, почти нежно погладил по плечам, зарылся в волосы, словно благодарил или поощрял, и Догюну хотелось скулить от того, насколько это было приятно. Но спустя некоторое время ему снова пришлось вцепиться обеими руками в руль, потому что Догюн, сильнее сжав основание его члена в руке, медленно взял головку в рот. Он помнил про зубы, поэтому работал только одними губами и языком, и со стороны это выглядело, наверное, очень комично. Но Шихён, изредка бросавший на него взгляды сверху вниз, совсем не выглядел веселым. У него на щеках был такой же лихорадочный румянец, влажный взгляд и странное, не поддающееся расшифровке, выражение лица. Дыхание с его приоткрытых губ срывалось рвано, неровно, чередуясь с короткими едва слышными стонами, и Догюн ловил каждый его стон, старался запомнить его, потому что ничего эротичнее и интимнее он не слышал никогда в жизни. Он обхватил его член губами и задвигал головой, погружая его в рот и почти выпуская наружу, набирая ритм, но не вынимая его при этом полностью. Он попробовал добавить язык, и, спустя несколько неловких, корявых попыток, ему все-таки это удалось. Шихён над ним стонал уже откровенно, цепляясь побелевшими пальцами за несчастное рулевое колесо. Догюн чувствовал, что он приближался к пределу. Страх вновь возник в его сердце – Шихён не раз резко дергал машину в стороны, отвлекаясь на слишком приятные ощущения, и с каждым разом это становилось все опаснее, но адреналин почти кипел в крови, подстегивая его, и становилось практически наплевать. Смешно, наверное, будет тем, кто найдет их, если они разобьются. Спустя некоторое время у Догюна начали болеть губы и щеки, но оно все того стоило – Шихён закусывал губу, шипел, стонал и дрожал в его руках, и это было бесценно. Он всасывал его член все глубже с каждым разом, активнее помогая себе рукой, двигал языком, вычерчивая невероятные узоры на чувствительной плоти, ускорялся с каждым разом, ласкал поджавшиеся яички, и едва не пропустил тот момент, когда Шихён грубо зарылся обеими руками ему в волосы, начиная задавать свой ритм, ускоряя движения. Он позволил ему – пожалуйста, да все, что угодно, ― пока наконец тот не кончил с хриплым стоном, прямо ему в рот. И это очень, очень странное ощущение. Догюн проглотил сперму (господи, пошлость какая), удивляясь тому, что вкус гораздо… терпимее, чем он себе представлял. Он бы и выплюнул, но Шихён смотрел прямо на него из-под влажной челки, блестящими и сытыми от удовольствия глазами, и Догюну ничего не оставалось, кроме как. И только когда Шихён наклонился к нему, оставляя на его губах поцелуй, полный благодарности, и слизнул остатки спермы с его щек, только потом, когда Шихён укусил его за подбородок, только потом Догюн осознал. ― Мы что, остановились?! ― Ага. Я, может, и ненормальный, но не самоубийца, ― голос Шихёна был ниже на несколько тонов, с хрипотцой и неповторимыми нотками, и Догюн едва сдержал желание изо всех сил укусить его за член. – К тому же, мы приехали. И я ж не виноват, что ты так увлекся процессом. Догюн злобно ударил его по плечу, и огляделся вокруг. ― Это не мой дом. ― Ага, ― Шихён застегнул брюки, поправил одежду и вышел из машины, потягиваясь. – Это мой. Лемур проснулся на заднем сидении, и они с Догюном долго смотрели друг на друга. Во взгляде Ноксаля читалось все, что тот думал о ситуации в целом и о нем самом в частности. А еще в этом взгляде явно сквозило: “Че стоишь, придурок, Шихён и приключения долго ждать не станут. Как и мой желудок”. ― Как насчет отправиться в квартиру к незнакомому парню спустя несколько часов и один шикарный минет после знакомства? Ты достаточно безумен для этого? – Шихён обошел машину и навис над замершим Догюном, улыбаясь. Даже через стекло от него пахло парфюмом, алкоголем и неуловимым, странным уютом. Да. Он был достаточно безумен.***
― Серьёзно, ничего страшного, что я оставляю Ноксаля у тебя? ― Догюн разбирал пакеты с едой, ― Он тебя не беспокоит? ― Не, он просто отличный. Шихён валялся в гостиной и играл в приставку, мало реагируя на происходящее. Рядом с ним на спинке дивана восседал Ноксаль с пакетом нарезанных и очищенных яблок, по очереди засовывая кусочки то в рот себе, то в рот Шихёну. За последнее время лемур изрядно потолстел и обленился, но зато приобрел целую кучу несомненно полезных навыков. Не то чтобы Догюн поощрял эксплуатацию животных, он вообще был по другую сторону баррикад, поддерживая только те инициативы, которые не шли вразрез с животной природой. И он явно не помнил, чтобы лемуры кормили людей яблоками. С Шихёном вообще было бесполезно спорить, к тому же, когда Догюн попытался увезти Ноксаля с собой в клинику, они вцепились друг в друга и синхронно заорали. Причём почти одинаково. Догюн был не очень уверен, кто на кого вдруг стал похож ― Шихён на лемура или наоборот, но какие-то общие черты у них определённо появились. ― Я закончу и приготовлю ужин, ― Шихён вскинул руку, ― Так что сходи пока в душ и всё такое. Я скачал тебе второй сезон “Стрелы”, как ты просил. ― Но сегодня моя очередь. ― В душ иди. С того момента, как они познакомились, Догюн вернулся домой только один раз, чтобы захватить свои вещи и любимую игрушку Ноксаля. От квартиры Шихёна до работы было чуть ближе, пусть и добираться не так удобно, зато все постоянные посетители их клиники жили в этом же районе и заходить к ним по дороге домой стало проще. А еще у Шихёна был какой-то невероятно дорогущий ортопедический матрас, после которого совсем не болела шея. Конечно же, на кровати Шихёна. Потому что спали они вместе. В первый раз Догюн попробовал откосить, сославшись на то, что Ноксаль привык спать с ним в одной кровати и по ночам переползать с одного места на другое, так что лучше им спать на диване, но как-то так вышло. Шихён просто его не послушал и поволок за собой в спальню, а Ноксаль в одиночестве хозяйничал на кухне. Готовил Шихён тоже потрясающе. По собственному признанию, он не очень любил этим заниматься, потому что для себя самого стараться не очень хотелось и потому обходился либо полуфабрикатами, либо заказывал что-нибудь на дом. ― Морепродукты или курица? ― пока Догюн переодевался, убойное комбо принялось за ужин. ― Или что-то более обычное? ― Что угодно, только горячее! Разумеется, абсолютно идеальным Шихён не был. Он храпел, пинался во сне, ходил по дому в одних трусах, учил Ноксаля не самым лемурьим вещам и вообще был достаточно странным в общении. Хорошо, ходить по дому в нижнем белье очень даже неплохо. В отличие от всего остального. Догюн искренне не понимал, почему он остался здесь и теперь считал это место своим вторым домом. Ему здесь нравилось, ему было здесь хорошо. И всё равно оставалось давящее ощущение неправильности происходящего. Он считал, что только безголовые дураки сначала соглашаются на то, что случилось с ними в машине, а потом вдруг начинают жить вот так. “Я готов на любое безумство”. Сам же тогда это сказал. Почему он вообще должен думать о том, что происходящее вдруг оказалось настолько странным. ― Тебе не кажется, что это не очень правильно? Шихён поднял глаза от тарелки. У него на груди были брызги острого соуса и мелкие царапины после игр с Ноксалем. И, конечно же, он всё еще сидел в одних трусах. ― Не. А должно? ― Мы с тобой познакомились в баре, ― Догюн гонял куски курицы по тарелке, поглядывая на лемура, уже выбравшего себе наиболее привлекательный. ― Потом мы надрались, а твоё имя я узнал, когда мы уже собирались ехать. И с чего ты тогда взял, что я не ударил бы тебя на твоё предложение? ― Ты серьёзно? ― Абсолютно. Во вздохе Шихёна было слишком много всего, что не поддавалось расшифровке. А еще вместо ответа он продолжал есть и молчал до тех пор, пока тарелка не стала чистой. По логике, у них сейчас должен был случиться предельно серьёзный разговор, в котором они расставили бы всё по своим местам и, либо разошлись насовсем, либо закончили вечер раньше на кровати. Шихён обязательно попытался бы объяснить свой душевный порыв и конечно же сказал что-то вроде: “Я считаю, что это нормально”. Так обычно бывает. По крайней мере, у Догюна так было раньше. Не минеты в машине с пьяным водителем, а серьёзные разговоры о серьёзных отношениях. ― Я что, не знаю, какие люди вообще суются в этот бар? ― В смысле? Догюн был немного дезориентирован. Погрязнув в своих мыслях, он настроился на определённый диалог, и вдруг что-то, чего он совершенно не ожидал. Про бар он действительно знал не так уж и много, только то, что иногда рассказывал Джехо, и что видел сам, когда пару раз зашёл после тяжёлых операций. Углубляться в его историю он не хотел, да и незачем было ― постоянным посетителем Догюн не был. И Джехо был единственным, кто вообще об этом месте знал. ― В прямом, ― Шихён включил чайник. ― Это место слишком специфично, чтобы ожидать от него нормального. Серьёзно, ты их барменов видел? А официанта? Да что там. Ты в интернете поищи инфу про них. Узнаешь много нового. ― То есть ты был абсолютно уверен, что я соглашусь? ― Еще в тот момент, когда твой лемур кинул мне крекер в стакан. Как они вообще познакомились, Догюн помнил очень сомнительно. В тот момент он уже был пьян до того состояния, когда лезут танцевать на барной стойке и пытаются склеить первую подвернувшуюся под руку девушку. Он, вроде как, даже пытался. Судя по тому, что закончили они с Шихёном в компании Джехо, делая ставки на победителя в драке, у него это не очень вышло. ― К тому же ты мог уйти как только проснёшься, ― Шихён медленно запустил ладонь в его волосы. ― И всё равно ты здесь. И вернулся потом. И вот ты ешь на моей кухне еду, которую я приготовил тебе, а твой лемур свил гнездо в моём шкафу. Первые пару дней Догюн даже считал, сколько раз между ними случалось что-то, из-за чего по коже бежали мелкие мурашки. То, как Шихён говорил, то, что он делал, как лениво целовал с утра перед уходом на работу, как гладил по спине перед сном. Сейчас он со счёта откровенно сбился. Было не слишком много всего ― в самый раз ― просто было постоянно, и это затапливало до самых глубоких подвальных помещений. Эта абсолютная идиллия, когда ни единой мысли о негативе не возникает, явно не могла продолжаться долго. И никогда бы не продолжилась, не бывает в таких ситуациях счастливого конца. Догюн убежал в клинику как можно быстрее, рвано прощаясь и забывая захватить обед. Спрятался на работе от себя и своих мыслей. Старался как можно больше общаться с посетителями, даже с самыми скандальными и неприятными. Навязывался на ночные дежурства в стационар и засыпал над отчётами. Почти неделю жил в клинике, забрав в собой Ноксаля. Бежал куда угодно, только бы подальше от самого себя. Что-то глупо решил, отгородившись от Шихёна и разбросав мысли по полкам в случайном порядке. Шихён писал ему раз в день, спрашивал, не нужно ли было забрать его после работы и собирался ли он вообще возвращаться. Пару раз писал, что соскучился по Ноксалю и устал от безупречного порядка дома. Ещё несколько раз спрашивал, не хотел ли Догюн после работы заехать в какой-нибудь ресторан. И больше ничего. Что-то внутри у Догюна пришло в негодность, и вместо этого появилась мелкая, но крайне неприятная дыра. И Догюн ждал, когда же ему придёт сообщение о том, что соскучились именно по нему, что домой ждут его, что на ужин его любимый рис с курицей. Искренне ждал и недоумевал, неужели Шихён правда не догонял, что вот прямо сейчас нужно сказать. Сообщение не пришло, зато коллеги выгнали Догюна, предварительно убедив всё начальство в несуществующей конференции паразитологов, специализирующихся на лемурах. Очень доходчиво они объяснили, что некрасиво устраивать из работы бесплатные консультации психотерапевта, так что лучше бы Догюну с пользой провести время на конференции и вернуться с чистой головой, пока его не переклинило посреди какой-нибудь серьёзной операции. “Забери меня с работы, пожалуйста” Шихён это сообщение, кажется, даже не прочитал, или караулил Догюна в машине рядом с работой, потому что появился спустя пять минут и едва ли не с пинка открыл переднюю дверь. ― Садись и поехали. У него на лице не было ни единой эмоции, идеально-нейтральная пустота, по которой Догюну сложно было определить ― злятся на него за молчание или нет. Вроде бы, ничего плохого и не сделал, но нервы всем знатно потрепал. И в себе разобраться в итоге так и не смог. ― О чём ты вообще думаешь? ― Шихён вывернул в противоположную от дома сторону. ― Явно ни о чём хорошем. Опять что-то на работе? Догюн был бы и рад ответить, что да, на работе. Что опять тяжело больная кошка, хозяева которой оказались полными мудаками. Или очередные проблемы с оформлением документов на экзотическое животное. Или ещё чушь какая, вплоть до внезапной эпидемии простуды. Очень рад был бы сказать что-нибудь такое, но не мог. И накручивал себя день за днём, представляя их первую ссору, возвращение в свою квартиру, споры из-за Ноксаля. Тонны идиотских мелочей, которые никак не мог выкинуть из головы. Они были знакомы меньше месяца, почему его вообще волновало что-то подобное? ― Если ты вдруг решил задуматься о том, насколько непродолжительными будут наши отношения, то скажу, что еще час, если ты не перестанешь думать об этой херне. ― Почему сразу… ― Я ленивый, но не тупой, ― Шихён пожал плечами. ― О чём ты там мог ещё себе думать с таким лицом и вцепившись в мою руку, как Ноксаль в пакет зефира? Ладони Догюна разжались, оставляя на светлой коже ярко-красные пятна. Когда только умудрился схватить. Он бесконечно извинялся, стараясь не смотреть на Шихёна, и нес какой-то жуткий бред про работу и “как ты мог об этом подумать”. Только чтобы не говорить правду. ― Между прочим, мы из-за тебя могли попасть в аварию. Сообщил Шихён, пока они стояли на светофоре. В ответ ему хотелось напомнить про то, как они впервые вместе домой добирались, и что вот тогда риск жизни действительно был, а сейчас так, лёгкие неудобства. Догюн молчал и таращился в окно. Подобрать слова для этой ситуации оказалось слишком сложно. Испортить её ― проще простого. ― Во-первых, мы идём в кино, ― Шихён припарковался рядом с кинотеатром, ― Во-вторых, никакого попкорна. После того, как Ноксаль им обожрался, я перестал любить его. Попкорн, не Ноксаля. И в-третьих, ― он слегка наклонил голову, ― Если кто-то тебя спросит, скажешь, что я твой парень, ладно? Догюн отрешённо кивнул.***
― Ты чего такой грустный? – Сангюн почти час наблюдал за тем, как Чихо методично пытался напиться, бормоча себе под нос что-то неразборчивое про “тупых упрямых идиотов, которые ничего не понимают”. ― У нас с Тэяном годовщина сегодня. И мы поссорились. ― Да ладно, ― Сангюн развел руками в притворном изумлении. – Вы же почти никогда не ссоритесь, живете душа в душу… ― Ой, заткнись, ― стараясь не переборщить, Чансоб отвесил младшему бармену лёгкий подзатыльник. – Нашёлся тут великий знаток. Чихо невесело ухмыльнулся. На самом деле, все начиналось более чем прекрасно: он приготовил романтический ужин, свечи, все как положено, но Тэян вернулся с работы уставший и злой, опять в своем странном настроении “не трогай меня, а то руку откушу”, и начал придираться ко всему. Слово за слово, вилка за вилкой, так и поругались, после чего Тэян хлопнул дверью и свалил в неизвестном направлении. Интуиция подсказывала Чихо, что рано или поздно они встретятся в баре, так что время он решил не тянуть. Очень-очень-очень любил его Чихо, честно любил, по-настоящему, несмотря на все его недостатки. Любил, когда Тэян был таким ранимым, беззащитным, маленьким, когда полусонный рано утром тыкался холодным носом ему в шею, когда сопел, засыпая у него на коленях, и носил его рубашки. И даже те периоды, когда в Тэяне просыпался суровый мужик, тоже любил. И когда болел, и когда уставал, и когда пересаливал еду и скачивал не тот фильм. И когда ночью пинался. И вообще. Но даже он был человеком со своими границами терпения, не всегда вмещавшими все проблемы маленького и смешного Ким Тэяна. ― В общем, он заявил, что я слишком давлю на него, и он больше так не может, и поэтому уходит от меня к Донсону. И свалил. Сангюн смотрел на Чихо с выражением абсолютного недоумения на лице несколько долгих секунд, пока Чансоб всё-таки не нарушил затянувшуюся паузу: ― И ты так просто отпустил его? Чихо пьяно засмеялся, притворно вытирая несуществующие слёзы. ― Что я, парня своего не знаю, что ли. Напьется, побуянит – и вернется. Ему нравится периодически строить из себя грубого недоступного мужика. ― Вот смотрю я на вас… ― в голосе у Сангюна чувствовалась лёгкая досада, ― и понимаю, что ни хрена не понимаю в ваших высоких отношениях. ― Ты вообще в отношениях ни хрена не понимаешь, ― осадил его Чансоб. ― То, что у вас там происходит с Хёнхо, я отношениями не назвал бы даже под страхом смерти. ― Кто тут еще ничего не понимает… ― пробурчал Сангюн, возвращаясь к своим рабочим обязанностям. – “Мы такие хорошие друзья, что я бы даже с ним встречался, но мы просто друзья”. Да, хён, да? Реакция Чансоба оказалась неожиданно странной и не сулящей ничего хорошего: Чансоб стремительно покраснел, что-то бессвязно пробормотал и, отшвырнув в сторону блокнот, улетел в сторону подсобки, оставляя после себя лёгкую атмосферу чистого охуевания. ― Я вас не хочу прерывать, но лучше бы вы его оттуда сняли. Чихо сфокусировал взгляд в том месте, куда указывал Хонбин, и увидел, как его Тэян, пьяный в хлам, пытался залезть на рояль, по пути расстегивая молнию своей толстовки. Его пока ещё останавливал от более развратных и опасных действий крайне сердитый Гончан. У Чихо что-то в груди потеплело от гордости – Тэян с виду совсем маленький и щуплый, а силы в нем столько, что даже парень крупнее и выше него на голову не мог с ним справиться. И неважно, что Тэян был пьян просто вдрызг. В атом, как говорит Сангюн. В который раз Чихо порадовался, что хоть иногда сердце подсказывало ему верные решения. И тому, что Тэян тоже любил этот бар. ― Ладно. Чего не сделаешь ради хороших людей и пары бесплатных фирменных коктейлей, ― пробурчал Чихо, вставая и направляясь к буянящему Тэяну. ― Эй, хватит, пошли домой ― Чихо? – Тэян поднял на него свои совершенно пьяные глаза и улыбнулся, демонстрируя миру самые очаровательные ямочки на щеках, которые только могли существовать на этой планете. Он рад был его видеть, на самом деле рад. – Чихо… Он заныл и почти повис на нем, и Чихо мысленно простонал, крепче перехватывая его руку и сгребая его в объятия, чтоб не уронить. Тэян бормотал что-то малопонятное, улыбался и вис на Чихо. Пьяный засранец. ― Я прошу прощения за него, ― одними губами прошептал Чихо Гончану, указывая головой на свое пьяное сокровище. Гончан кивнул в ответ, улыбаясь. Можно было ехать домой. ― Ты меня не любишь… ― пьяно ворчал Тэян, никак не собираясь успокаиваться. Он пытался залезть на колени к Чихо с тех пор, как они сели в подъехавшее такси. Чихо предпочел игнорировать странные взгляды таксиста, случайно пойманные через зеркало заднего вида. ― Люблю. ― А ты сделаешь мне дома какао с зефирками? ― Все, что угодно, пьяная скотина. Чихо вопрошал мироздание, за что ему посылали все эти испытания на прочность, и за что в его жизни постоянно происходил какой-то непередаваемый пиздец. И у этого пиздеца даже было имя. Красивое имя, кстати. ― Ты меня любишь? – Тэян замер, неловко уткнувшись подбородком Чихо в плечо. От него несло перегаром и сигаретами. А ведь раньше Чихо думал, что это он здесь напился. Да он был трезв как стеклышко. ― Ты уже спрашивал сегодня. Раз пятнадцать. ― И что ты мне ответил? Его язык заплетался, и он все никак не мог справиться со своими руками, которые, кажется, жили отдельной жизнью. Чихо пришлось поймать его за запястья и сжать в своих ладонях, чтобы тот случайно не врезал ему куда-нибудь в солнечное сплетение. По пьяни Тэян становился очень сильным. И болтливым. ― Что люблю. ― Ага… ― Тэян закрыл глаза и сполз еще ниже, начиная успокаиваться и засыпая. В конце концов, он уткнулся лицом в грудь Чихо и тихо засопел, позволяя Чихо немного расслабиться. ― Ты такой хороший у меня… ― едва слышно пробормотал Тэян, и его голос показался гораздо более трезвым, чем был до этого. ― Больше не хочешь уйти от меня к Донсону? Тэян помотал головой, а потом тихо охнул. Видимо, алкоголь все-таки давал о себе знать. Чихо не смог сдержать улыбки, обнимая его. Тэян был странным, иногда вел себя как суровый мужик, а иногда – как нежная, склонная к истерии, принцесса, но Чихо любил каждый из таких приходов. И он бы ни за что не признался даже самому себе, как сильно его напугало заявление Тэяна о том, что он уходит от него. Слишком сильно, чтобы можно было об этом подумать, не почувствовав острую боль в груди. ― Прости меня, ― почти неразборчиво пробормотал Тэян, сильнее вжимаясь в Чихо всем телом. Чихо тепло улыбнулся, поцеловал Тэяна в макушку и запустил пальцы в его спутанные волосы, мягко поглаживая и успокаивая. Он давно уже простил.***
Неизвестный номер телефона маячил перед глазами уже какой день подряд. Впрочем, номер был вполне себе известным, так вышло, что Иджон предпочел не заносить его в список контактов, подобные знакомства ему не нужны. “Мы ждем тебя у нас. Сообщи, когда соберешься.” То, что это был Сангюн, сомнений не вызывало ― сам же ему номер оставил, а те двое навряд ли бы стали тратить своё время на выяснение контактов. Происходящее невыносимо бесило, разрывало Иджона напополам так и не принятым решением: если он придет в бар, то, почти стопроцентно сможет наконец нормально выйти на Кёниля, попросить его номер (он у Иджона уже был, но тем не менее), извиниться и, может быть, что-то хорошее случилось бы потом; при всём при этом, оставалась мизерная вероятность, что этого не случится, или, куда более крупная, что его заставят скидываться и возмещать убытки. Или что Кёниля там уже давно и след простыл. Что делать-то. В баре в тот вечер он вообще оказался случайно. По его собственным меркам ― случайно. На деле же Иджон просматривал вскрытую очень давно почту Кёниля, чтобы отыскать там хоть какие-то зацепки по его местонахождению в ближайшие дни. Сначала проигнорировал письмо от какого-то странного адреса, посчитав его спамом, но спустя какое-то время после прочтения Кёниль соизволил на него ответить. Приглашение на закрытую вечеринку с тематикой казино. У Иджона тогда даже мурашки по спине побежали. К тому моменту он слишком долго следил за Кёнилем. Знал всю его жизнь от и до. Номера банковских карт, страховки, адреса, телефоны, контакты и имена друзей, все клубы, в которых у Кёниля были заведены VIP-карты, куда он любил ходить, сколько времени проводил в тех ли иных местах, сколько денег тратил каждый день. Миллион фактов, которые даже сам Кёниль не всегда помнил. А Иджон досконально изучил. Ему даже стыдно становилось от такого. Влез в чужую жизнь просто так, забрал себе её по сути. И смотрел со стороны, каждый раз улыбаясь, когда Кёниль действовал по заведённым порядкам и планам. При наличии всей этой информации Иджону не стоило никакого труда узнать, чем же Кёниль зарабатывал себе на жизнь. Поначалу он подозревал, что дело в богатых родителях или теневом бизнесе, но потом вскрыл то ли третью, то ли вторую личную почту, где обнаружил письма с одной и той же тематикой ― азартные игры. Кто-то настойчиво сливал ему всю информацию о грядущих событиях в подпольном мире игр, и после каждого из них банковский счет Кёниля пополнялся на внушительные суммы. Несколькими звонками и парой разговоров Иджон добыл себе пропуск в подобное место. Чтобы посмотреть, почему его так тянуло на подобные авантюры. Чтобы просто посмотреть на него ещё раз. Не украдкой, не на фотографиях. Посмотреть на человека, сожравшего его сердце и даже не подавившегося. Потом ещё много раз Иджон оказывался рядом с Кёнилем, когда он выигрывал. Когда вокруг него вились девушки (и парни, впрочем, тоже). Когда в нем алкоголя было больше, чем крови. Когда его почти ловили на мошенничестве и все равно не могли доказать его вину. Иджон всегда был рядом и делал всё, чтобы остаться незамеченным. Видимо, ему это удавалось отлично, если Кёниль так его и не заметил. А, может, он был слишком невзрачным, чтобы обращать внимание. Всё это время Иджон чувствовал себя бесконечным идиотом. Настолько бесконечным, что каждый день бросал в почтовый ящик Кёниля конверт с очередным коротким стихотворением или цитатой из незаконченной песни. Пару раз даже не выдержал и оставил его прямо в двери. Он делал всё, чтобы Кёниль не узнал, от кого эти письма и как они попадали к нему. А потом этот бар, где чертов официант, ничего не спрашивая, подсунул ему странный коктейль. И башку снесло начисто. Иджон не пил вообще, ни капли, старался не затуманивать голову всякой чушью, чтобы четко и полно воспринимать информацию. В любом плане бывают осечки. Даже в самом идеальном. Вписаться к кому-то балластом оказалось слишком легко, хотя найти этого “кого-то” было куда сложнее ― клиенты странного бара особо не распространялись о происходящем в его стенах. Была даже шальная мысль вписать самого себя к Кёнилю, подтверждение он бы удалил едва оно пришло. Но слишком велик был риск, что Кёниль бы это заметил. А потом коктейль. Что за хрень они туда намешали, Иджон так и не понял, зато обнаружил себя за столом, рядом с Кёнилем и стопкой фишек около своей руки. Он не был первоклассным игроком, разве что немного изучил правила. Этого вполне хватило, чтобы к середине вечера разобраться в системе. И чтобы обойти Кёниля. Им даже удалось немного поговорить о какой-то чуши. Обменяться мнениями о происходящем, обсудить девушек, торчавших рядом с ними всё это время. Иджон в тот момент думал только о том, как бы не спалиться, как бы не брякнуть что-то, из-за чего Кёниль всё поймет. И как-то так вышло, что прокололся в абсолютной мелочи. Ляпнул что-то про мошенничество и легкие деньги, что он новичок, но справляется с этим на “ура”. Случившееся потом осталось на лице ссадинами и серьезными ушибами на ребрах. Он даже и не понимал особо, что так выбесило Кёниля. Сам факт, что его обдурили, или что это сделал новичок. Или он все-таки узнал в Иджоне того придурка, который неотрывно преследовал его последние несколько месяцев. Или алкоголь в голову ударил, а дальше по накатанной. Вариантов была тьма. “Я зайду сегодня” В ответ приходит лаконичное “ок”, и больше ничего. На большее Иджон и не рассчитывал. Где-то в глубине его души теплилась надежда, что там будет и Кёниль.***
По дороге до бара Иджон умудрился потеряться два с половиной раза: сначала свернул не туда, потом ушел на параллельную улицу, а потом начал идти в неправильном направлении, но быстро спохватился. Возможно, если бы он меньше думал о Кёниле и о встрече, которой может и не быть, он бы добрался в несколько раз быстрее. Не получалось. В голове по кругу вертелись события той ночи, мелко давящие на каждый синяк. Ладно хоть рёбра оказались не сломанными. И на том спасибо. Что делать, если Кёниль тоже там окажется? Его тоже могли пригласить на “разговор” или, как это бывает по закону подлости, он мог просто захотеть выпить именно там именно сегодня. И что ему тогда говорить? Успеет ли он вообще хоть что-нибудь сказать, прежде чем от Кёниля опять прилетит отточенный удар с правой. Надо было продумать хоть какой-то план. ― Ты всё-таки пришёл! Иджон кивнул. У него не было особого выбора. Точнее, он был, но какой-то слишком сомнительный. ― Пить будешь? Или так? ― Сангюн кивнул в сторону бутылок. ― У нас есть на любой вкус. ― Я не пью. ― На твоем месте, я бы взял слова обратно, ― у конца стойки улыбался второй бармен. ― Я ― Чансоб, и я рад, что ты к нам вернулся. ― Простите за погром, ― Иджон старался смотреть в сторону, пока Сангюн наливал что-то в бокал. ― Не ожидал, что так… ― Я тебя умоляю, тут и не такая вакханалия происходила. Если бы Иджон не присутствовал во время творившегося ада, он бы в жизни не поверил, что этот ад вообще был: всё было восстановлено, сияло и блестело, даже полки за спиной Сангюна словно не встречались с обломками стула. Только рояль был тот же. Странно, что его не задели в пылу драки, такую-то махину. ― А теперь, когда мы все радостно познакомились, и тут нет лишних ушей, не хочешь ли ты нам помочь в восстановлении этой истории с самого её начала? ― Чансоб сел на соседний стул и придвинул бокал ближе к Иджону. ― Мы были бы очень благодарны. Не волнуйся, с тебя ничего не потребуется. Только история. Иджон поднял глаза. Он был категорически не уверен, что стоило говорить этим людям истинную причину случившегося. Как и не стоило рассказывать, что Кёниля он знал не первый день. Впрочем, ничего из того, что Иджон вообще мог рассказать, не стоило выносить на публику. За такое по головке не погладят. Прогнав в голове с десяток типичных фраз для начала разговора, Иджон тяжело вздохнул и встречтил взгляд Сангюна. Абсолютно спокойный, с легкими искрами в глубине, он словно что-то пытался сказать. Не столько сказать, сколько дать понять ― здесь безопасно и убивать никто не будет. ― Я обманул его. И с этого всё началось. Этим можно было обойтись. Вот и вся история. Всё понятно, лишних слов нет, закрываем тему. Иджон и рад был бы заткнуться, но продолжал говорить и рассказывать всю свою историю появления в этом баре. Чансоб с Сангюном слушали его, даже не пытаясь прервать, хотя в движениях Сангюна чувствовалось какое-то нетерпение и любопытство. ― И вот, я здесь. Рассказываю об этом вам. Коктейль в бокале закончился почти одновременно с историей. Был ли в нём алкоголь ― дело десятое, не до этого сейчас. Иджону было страшно поднимать глаза, он боялся реакции на свою историю, боялся, что сейчас откуда-нибудь выйдет Кёниль и выскажет ему всё, что думал. Разумеется, слишком личные детали в виде писем и постоянного сталкинга, рассказывать Иджон не стал, но и без того подробностей хватало на средней паршивости детективный роман. ― Понятия не имею, что делать дальше, если честно, ― говорить было неожиданно просто. ― Извините за то, что я стал причиной столь дурацкой истории. ― Я тебе уже сказал, что всё в порядке, ― Чансоб хлопнул его по плечу и улыбнулся. От этого странного жеста симпатии Иджону стало в разы спокойнее, хотя ощущение полного провала так и не пропало. Зачем он вообще рассказал обо всём. Зачем пришёл сюда. За каким чёртом. Так вышло. Просто так вышло. ― Если хочешь, можешь остаться и немного выпить, ― в руках у Сангюна тонкий бокал с чем-то светло-розовым. ― Мы угощаем, не волнуйся. На прощание Чансоб говорил что-то про квалифицированную психологическую службу чуть ли не в этом же доме. Она бы действительно не помешала, но Иджон отказался даже от визитки. Он пока морально не готов был рассказывать кому-то ещё о своих проблемах; самому бы в голове всё по полочкам раскидать и распутать, а не задвигать ногой в тёмный угол. ― Знаешь, что самое забавное в людях? ― посетителей в баре не было совсем, только одинокий Иджон у стойки и препирающиеся официант с пианистом где-то в районе рояля пытались выяснить, кто кого ведёт на свидание в этот раз. Сангюн занимался какими-то своими делами, прерываясь на жонглирование бутылками, и был настроен немного поговорить за жизнь. Иджон пожал плечами. За другими людьми он вообще не очень наблюдал, если совсем не прижимало, конечно. Он и в себе самом как-то не справлялся разобраться. ― Чаще всего здесь я слышу “я не пью”, ― смех у Сангюна был странным. ― Если бы Чансоб доплачивал мне каждый раз, когда кто-то это произносит, я бы уже давно свалил в закат и прожил безбедную жизнь. ― Ты работаешь только из-за денег? Бокал перед Иджоном опустел слишком быстро. Пилось легко и не слишком било в голову, почему бы не продолжить в том же духе? Сангюн профессионально понимал, что нужно делать дальше, и водрузил на стойку еще один коктейль, который готовил до этого, ― светлый, непрозрачный и вкусно пахнущий персиком. ― Рекомендация от нашего музыканта, классная штука. Не волнуйся, я не преследую цели споить тебя в атом. ― Почему в атом? ― Это венгерский, ― Сангюн пожал плечами, возвращаясь к своим делам. ― Там есть фраза “пьяный в атом”. Мне Чансоб рассказал, когда учил венгерский. ― Он знает венгерский? ― А еще немного сербский. И свободно говорит на японском, китайском, английском и французском. Правда, классное у меня начальство? Вполне законный вопрос возник у Иджона ― если Чансоб был такой весь из себя классный, что же он забыл в этом странном месте и почему до сих пор отсюда не свалил. Этот вопрос он решил оставить при себе. У каждого могли быть собственные загоны, и не сталкеру осуждать кого-то с подобной работой. Он бы и сам с радостью нашёл какое-нибудь классное “дело всей жизни” и отдался бы ему всем сердцем и душой, забил бы на Кёниля и родителей, которые продолжали проедать мозг на тему семейной жизни. Ходил бы в подобные бары каждую неделю, чтобы познакомиться с кем-нибудь и провести приятный вечер, и вообще вёл бы достаточно свободную жизнь. ― Я смотрю, у тебя всё удачно с твоим подкидышем. Голос Сангюна вырвал его из размышлений. Первые секунды Иджон соображал, к чему его об этом вообще спросили, а потом он повернулся на движение сбоку и обнаружил еще одного посетителя. С этим парнем они виделись в судьбоносную ночь мордобоя, и тогда он остался, когда все уже разъехались. Значит, кто-то из местных завсегдатаев. ― Иди на хрен, Сангюн, сделай одолжение, ― он устроился поудобнее и положил голову прямо на стойку, придерживая шарф на шее. ― Я не хочу пить, мне просто надо было свалить куда-нибудь, потому что у меня дома грёбаный зоопарк. ― Так он прямо зверь в постели? ― Сангюн вопросительно приподнял бровь, почти не глядя наливая в бокал со льдом что-то прозрачное. ― Повезло тебе. Их перепалка больше напоминала встречу давних друзей, которые привыкли друг друга подкалывать, чем серьезную словесную баталию, но что-то всё равно напрягло Иджона в каждом из сказанных ими предложений. Ему казалось, что они говорили о ком-то очень знакомом, кого слегка затуманенный алкоголем мозг пока был не в состоянии опознать. ― Знаешь, лучше бы это был Кёниль, чем придурочный Догюн со своими зверюшками, ― бокал со льдом вернулся к Сангюну. ― Он припёр ко мне енота по имени… Да какая к чёрту разница, как его зовут! У меня дома енот, которого Догюн не может оставить, потому что они не поладили с Ноксалем. Охуеть теперь. Ещё плесни. Ему точно послышалось. Не может быть это очень долбанутым совпадением. ― То есть ты хочешь сказать, что ты оставил дома енота? Одного? ― Нет, там еще Кёниль. С Кёнилем они теперь лучшие друзья и вместе жрут мою еду. Даже сквозь невнятный бубнёж в поверхность стойки Иджон снова услышал то самое имя. В голове сложились хитрые схемы, всё еще искажаемые алкогольной дымкой, и, по-хорошему, нужно было встать и уйти. Прямо сейчас закрыть для себя эту тему и больше никогда к ней не возвращаться. Но Иджон хотел знать о Кёниле всё. Даже с кем он спал и как кормил чужого енота. Это та информация, которую он сам бы ни за что не смог вытащить, даже если бы взломал замок квартиры Кёниля. Вернулся из подсобки Чансоб и перебросился с недавно пришедшим знакомым парой слов, посмеялся над историей про енота и пообещал найти приют или зоопарк, куда его можно было пристроить. До кучи Иджон узнал, что этого парня звали Джехо, и что Кёниль всё еще торчал у него дома, потому что ему было слишком лень ехать домой, а у Джехо был енот. Иджону было безумно мерзко от происходящего. От голосов этих людей, от рассказов Джехо, от подробностей, которые вытягивал Сангюн ради собственного удовольствия. Мерзко от того, что он потратил столько времени в попытках найти хоть какой-то контакт с Кёнилем и так легко проебался на самом простом моменте, а какой-то абсолютно левый человек так легко оказался рядом. Куда более мерзко, что Кёниль… Просто Кёниль. Что он вообще был и был где-то чёрт знает где, а не с Иджоном прямо здесь. ― Он собирался зайти сегодня ночью, кстати, ― Джехо потянулся за звонящим телефоном в карман. ― Точнее, я очень надеюсь, что он всё-таки вытащит свою задницу сюда, потому что я хочу нормально поспать. ― Бурная ночка выдалась? ― Сангюн примерился и сдернул с шеи Джехо шарф, обнажая кожу в кровоподтёках. ― Вот это ничего себе. А ты у нас мазохист, оказывается. В замедленной съемке Иджон просканировал синяки, и как Джехо попытался закрыться ладонями, едва не роняя телефон. Следы зубов, мелкие царапины, переходящие на спину. Сон блядская рожа Кёниль. Ему бы встать сейчас и уйти, пока остальные заняты своими делами. Подняться и не возвращаться. Третий раз за этот вечер Иджон поймал себя на мысли, что очень хотел это сделать, и третий раз, когда отказался от этого. Прикрыл глаза, сосредоточившись на фоновой музыке, и обратился к собственным мыслям. Уже не раз он представлял это всё. Как Кёниль улыбался и клал руки ему на плечи, притягивал ближе, прикусывал кончик уха и что-то пошлое шептал. Медленно раздевал его, утягивая за собой на кровать. И целовал. Целовал так, что внутри рождалась и умирала целая вселенная, разрывая на миллион ошмётков. Иджон приоткрыл глаза, цепляясь мутным взглядом за синяки на чужой шее, и отпечатал их на себе. В тех же местах, с той же интенсивностью. Выжег на себе те места, где Кёниль касался губами. Запомнил каждую точку. Дышать стало невообразимо тяжело. Иджон потянулся за своим бокалом, хватая пальцами пустоту, и вынырнул на поверхность собственных мыслей. ― Эй, ты там вообще ок? ― Сангюн смотрел на него даже с какой-то заботой. ― Там почти не было алкоголя, но… ― Всё в порядке. Я пойду, пожалуй. ― Погоди. Вот от него это услышать Иджон явно не ожидал. Застопорился на полпути, едва не упав с барного стула, и поднял глаза, мол, жги. ― Кёниль просил это передать, если вдруг ты тут окажешься, ― Джехо вытащил из кармана сложенный листок бумаги. ― А ребята сказали, что ты собирался зайти. Не знаю, что ему в башку ударило. Может, извиниться решил. Всё это просто пьеса абсурда. Одна сплошная игра плохих актёров без антрактов и перерывов. Иджон тупо таращился на послание и, с подозрительной задержкой, убрал его в карман. Свежий воздух на улице ударил по голове огромным молотом, вышибая все мысли и сознание. Раз за разом Иджон возвращался к тому, что случилось в баре, и раз за разом убеждался, что всё оказалось полнейшим дерьмом. Вспоминал то, что говорил Джехо. То, как он говорил. Словно не познакомился с Кёнилем пару дней назад при весьма сомнительных обстоятельствах. Словно уже давно у них всё устоялось и даже не думает рушиться. А еще Иджон надеялся, что в Джехо достаточно тактичности, чтобы не читать чужие письма. Иджон сжал листок в кармане и пошел в сторону дома. Вокруг всё горело. И он сам горел. И он в аду.***
― Ты уверен, что всё в порядке? За своих гостей Чансоб волновался редко. Можно сказать, что он старался не думать о них сразу после того, как они покидали его заведение. В этом правиле были и свои исключения, но под них Иджон явно не попадал. Зато попадал Джехо. И сейчас он оказался в той ситуации, которую предсказать хотя бы на один день вперёд было практически невозможно. ― Что ты имеешь в виду? Он может ему просто не звонить. Свой шарф Джехо снова обмотал вокруг шеи, убедившись, что большая часть синяков скрыта, и теперь пил нечто сомнительное от Сангюна. ― То есть ты всё-таки прочитал записку? ― Сангюн снова обратился в слух. ― Заняться мне больше нечем. Кёниль весь день строил планы о том, что же там написать, чтобы было достаточно интригующе. И все его идеи я слышал не по разу. ― Он серьёзно торчит у тебя до сих пор? Это беспокоило Чансоба. И то, что дома у Джехо ошивался не самый приятный по жизни человек, и то, что самого Джехо это, казалось, вообще не волновало. За всё то время, что они знакомы, Чансоб привык воспринимать его как относительно рассудительного человека. И одинокого. Когда копаешься в чужих мозгах, на собственные почти не остается времени и желания. Так и вышло с Джехо. В его квартире, кроме Чансоба и иногда Сангюна, за эти годы так и не побывало вообще никого даже на обычных дружеских посиделках, что уж говорить о сожительстве или… Подобных ситуациях. Чансоб старательно убеждал себя, что маленькая мерзкая херня, свербящая у него в груди, это просто дружеское беспокойство за достаточно близкого человека, а не еще какая-нибудь пакостная чушь. Он очень на это надеялся, но, когда увидел краем глаза всё то, что оставил после себя на чужой шее Кёниль, маленькая свербящая хрень превратилась в отбойный молоток. И это не сулило ровным счётом ничего хорошего. ― Я надеюсь, что сегодня он свалит. Правда для этого придётся постараться. ― На самый крайний случай можешь переночевать у меня, ― Чансоб не узнаёт собственный голос. ― С ним и енотом ничего не случится. С лёгкой задержкой губы Джехо растянулись в улыбке. ― Тогда зайду в магазин и куплю тебе твои любимые кексы. И досмотрим наконец тот фильм. Я уже забыл, как он называется. Чансобу хотелось сказать, что он проведёт всю ночь в баре, что ему нужно работать и что до утра его ждать не нужно, а кексов и так целый вагон дома лежал. Он даже собрался это сделать, но наткнулся на взгляд Сангюна и кивнул. ― Он называется “Легенда о пианисте”, и лучше бы нам посмотреть его сначала. По крайней мере, хоть что-то в Джехо осталось таким, каким было всегда. И это Чансоба радовало.***
“Позвони мне. Номер у тебя есть”. Скомканный лист бумаги лежал рядом с ноутбуком, постоянно притягивая к себе взгляд. Иджон перечитал однострочное послание раз двадцать, если не больше, чтобы убедиться, что ему не показалось. Он ожидал увидеть какие-то обвинения, пожелания смерти, сам номер телефона, рецепт кексов с вишней ― что угодно, но только не такое. При первом прочтении он даже списал это на очень плохую шутку Джехо, но, вглядевшись в буквы, с лёгкостью узнал почерк Кёниля, который скоро в кошмарах сниться будет. Если он знал, что у Иджона есть номер его телефона, значит, знал и всё остальное. Видел его, замечал его и ничего не говорил, чтобы не спугнуть. Иджон прошелся по всем облачным хранилищам и записям в своём ноутбуке, уничтожая любые крупицы информации о Кёниле. Все его номера и счета, фотографии, заметки, записи. Всё до последнего символа стер навсегда. Это ему было больше не нужно. Палец замер над телефонным дисплеем. Позвонить? Удалить номер? Что ему вообще хотел и мог сказать Кёниль, если обстоятельства сложились таким образом. Зачем ему вообще нужно связываться с ним. Что вообще происходит? Иджон сделал глубокий вдох и выбрал третий вариант ― написал сообщение. “Что ты хотел?” В последнюю секунду сомнения снова одолели его, заставляя дрогнуть, но в голове всплыла покрытая синяками шея Джехо, и сообщение отправилось адресату. Будь, что будет. Руки сами потянулись к толстому блокноту с пустой обложкой. Внутри было больше половины исписанных страниц. Исчерченных стихами вдоль и поперёк. С рифмой и без. Робкие попытки осилить рифмовку на английском, пробитые насквозь грубыми штрихами маркера. Мелкие зарисовки на каждом свободном от текста кусочке. Неумелые портреты. Все его черновики за последний месяц или около того, даже чуть меньше. От них тоже придется избавляться, наверное. “Я хотел, чтобы ты позвонил.” “Не люблю телефонные разговоры.” “Сообщениями здесь не обойтись :) Как насчет встретиться?” Здесь точно был какой-то подвох. Серьёзный такой, на грани адского фола, когда проще затолкать самого себя в шкаф, закрыться изнутри и не подавать признаков жизни. И сейчас снова оставалось только два выхода ― либо Иджон соглашался, либо добавлял номер в чёрный список и забывал обо всём этом навсегда. “Просто встретиться поговорить, обещаю. Можешь выбрать место.” Снова ожил телефоном сообщением от Кёниля, окончательно спутывая мысли. Зачем он делал это всё. Будь Иджон на его месте, он бы и на километр не подошёл к столь странному человеку, для профилактики прописав бы ему ещё пару успокаивающих звездюлей. “#большеада?” Напечатал он, проклиная самого себя. “Завтра вечером тебя устроит?” “Вполне.” Иджон совершал огромную ошибку и будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь, только вот соблазн слишком велик. Терять ему было уже нечего, разве что здоровье и пару целых зубов, так почему бы не попробовать встретиться с Кёнилем. Может быть, в глубине души Иджон очень рассчитывал на это, у них что-то даже и получится. На одну ночь. Хотя бы на одну ночь. В которой не было бы ни Джехо, ни потасовок, ни чего-нибудь ещё, что превратило бы их встречу в ад на земле. “Тогда увидимся :) Я угощаю~”***
Выбрать местом встречи бар Чансоба, с одной стороны, было очень хорошим решением, с другой стороны, слишком много всего странно-нехорошего здесь уже произошло. Навряд ли что-то более идиотское еще могло бы с ними случиться здесь. ― И снова здравствуйте! Улыбнулся Сангюн как какой-нибудь мелкий демон, нашедший жертву на эту ночь. В его руках подрагивал высокий бокал, в который бармен насыпал лёд. Что-то в этой картине показалось Иджону странным. Уцепиться мыслями за свои наблюдения не получилось. ― Можно что-нибудь… Не очень алкогольное? ― Всё для тебя, дорогой. Один бокал сменился другим, с тонкой ножкой и почти плоским, туда не так много вместится, и это тоже немного удивило Иджона, который уже свыкся с мыслью, что тут пили на убой. Мимо пролетел с подносом официант, что-то бормоча себе под нос. Краем глаза Иджон заметил на его шее красные следы и окончательно убедился, что в этом заведении у всех с личной жизнью было просто отлично. Поэтому они её остальным и пытались организовать. Бар казался уютно-домашним, несмотря на обстановку типичного места для глобальных попоек. Найти хорошего музыканта и столь же хороший инструмент определенно было потрясающим решением для создания успокаивающей обстановки. Успокаивающей, да. Иджон потряс головой в попытках прогнать воспоминания о злополучном вечере, когда тут разворачивалась третья мировая с подручными средствами, и перевел взгляд на Сангюна. Бармен выглядел странно болезненным, тяжело дышал и с трудом удерживал в трясущихся руках шейкер. ― Всё в порядке? ― поинтересовался Иджон, надеясь, что у него получилось сказать это с нужной интонацией и без сарказма. ― Д-да, ― голос сорвался на выдох, ― Абсолютно. Уже примерно шестнадцать раз за этот вечер Иджон пожалел, что вообще согласился сюда прийти. Глядя на Сангюна он пожалел в семнадцатый и понял, что здесь явно что-то не так. Не в баре и не в самом вечере, а в Сангюне, который, казалось, сейчас задохнется или перевернет содержимое шейкера себе же за шиворот. ― Может, позвать кого-нибудь? ― Не надо. ― Ну хорошо. Когда вместо Сангюна ответил кто-то из-под стойки, до Иджона начало доходить, какого хрена тут вообще происходило и почему некоторым личностям так “плохо”. ― Заткнись, ― прошипел бармен. ― И ты тоже заткнись. Какое из “заткнись” предназначалось ему, Иджон понял слабо. Зато отлично почувствовал, как краска залила его щеки и перебралась на уши, устраивая до кучи откровенный пожар мозга. Он, конечно, подозревал, что здесь всё очень запущенно, но чтобы настолько… Шарахнув шейкером о стойку, Сангюн сделал несколько глубоких вдохов и закрыл лицо ладонями, продолжая мелко подрагивать. Мимо снова пробежал официант, упорно игнорирующий существование всех в этом баре. ― Я бы извинился за происходящее, ― из-под стойки показалась ярко-синяя макушка, ― но это не в моём стиле. С ужасом в глазах и на лице Иджон наблюдал, как рядом с Сангюном буквально из ниоткуда вырос странный парень, который в своё время выколачивал пыль из Кёниля. Он улыбнулся и вытер рот ладонью. Иджон даже захотелось сначала отказаться от коктейля. И сбежать. И еще какое-нибудь бесполезное действие совершить, типа навернуться со стула и поползти под рояль. Синеволосый с изрядной долей меланхолии погладил Сангюна по спине и поцеловал в щеку, обещая что-то малослышное. Иджон был не уверен, что хотел бы слышать то, что он там сказал, потому что Сангюн за мгновение весь стал под цвет собственных волос и начал громко шипеть. Препирательства длились полторы минуты, в которые коктейль продолжал готовиться, а Сангюн вернулся к привычному телесному цвету. В итоге его fiance это надоело, и он, на прощание еще раз поцеловав бармена в щеку, ушел в сторону уборных ― Твой Смокинг, ― Сангюн осторожно подвинул бокал по стойке, мужественно справляясь с дрожью в руках, ― И ты ничего не видел. Мысленно Иджон пожаловался на опаздывающего Кёниля раз двадцать, пока не осознал, что на конкретное время они не договаривались ― только день и место, так что вполне возможно, что ему придётся просидеть тут едва ли не до закрытия. Ну или пока терпение не лопнет. Или пока еще какая-нибудь фигня не случится. Люди у стойки сменялись один за другим. Кто-то заходил поздороваться и опрокинуть пару бокалов пива, кто-то раз за разом подходил за новой порцией алкоголя, кто-то разговаривал с Сангюном о происходящем, пару раз спрашивали Чансоба и план мероприятий на месяц. С невысоким парнем, промывшем все мозги бармену на тему какого-то давнего случая на чьем-то дне рождения, Иджон даже немного поболтал и обменялся мнениями касательно опаздывающих людей. Парня звали Тэян, и он прождал своего друга полтора часа, после чего разозлился окончательно и решил накатить для полного счастья. Разговор у них получился продуктивным и ярким, несмотря на краткую продолжительность ― после второго шота и монолога Иджона про ужасные характеры некоторых людей в бар влетел цветастый вихрь, сгрёб Тэяна за капюшон толстовки и утащил на улицу. ― Как я рад, что у них всё хорошо, ― Сангюн усмехнулся. ― А всего-то надо было немного поработать купидоном. ― Это как? ― Это один отсосал их общему другу, а второго я трахнул, после чего они поняли, что любят друг друга, ну и там прочие бла-бла-бла. Иджону начинало казаться, что еще пара ночей в этом баре, и он перестанет удивляться вообще всему. Вот бы у них с Кёнилем так что-нибудь получилось. Без сторонних помощников и случайного секса, конечно. ― Ты просто так или встреча какая? На стойке оказался еще один Смокинг, который Сангюн подвинул поближе к Иджону. Тот, в принципе, был не против. От алкоголя проще думать и проще делать. Наверное, такие ощущения испытывали желающие нажраться в ноль люди. ― Жду одного человека. ― Уж не нашего ли драчуна? ― Не твоё дело. Телефон тихо завибрировал в кармане, вселяя робкую надежду на то, что Кёниль его всё-таки не игнорирует. “Выходи. Жду тебя снаружи.” По изменившемуся выражению лица посетителя Сангюн понял, что пора прощаться, и что-то ободряюще сказал, на всякий случай приглашая в бар ещё, что бы у них там ни произошло. Свежий воздух сдавил голову прохладной подушкой, слегка проясняя сознание. Возможно сейчас, в таком состоянии Иджон даже сможет сделать что-нибудь адекватное. Или наконец рассказать всё и признаться, что это он присылал все те стихи, и писал их тоже он. И еще кучу странной, но очень важной, информации выдать. ― Прости, что заставил ждать. В первые секунды Иджону показалось, что сейчас всё будет очень плохо. Что зря он вообще пришёл, зря пил, зря вообще существует. Появился даже смутный порыв сбежать, но пропал слишком быстро ― в баре не спрячешься, а по улице Кёниль его быстро догонит. ― Я подумал, что в такую погоду лучше немного прогуляться. Нам обоим не помешает проветриться. В этом районе ночью Иджон предпочёл бы лишний раз не появляться. При его обострённой паранойе и слабовыраженной социофобии находиться вне дома в тёмное время суток было не самым лучшим решением, но сегодня с ним был Кёниль. Что, в принципе, делало ситуацию безысходной. ― Если ты хочешь снова меня побить, то, пожалуйста, давай не будем далеко уходить, ― Иджон застегнул толстовку до горла. ― По-быстрому это сделаешь и разойдёмся. Он поднял глаза, надеясь, что всё это не займёт слишком много времени, и наткнулся на недоумевающий, слегка потерянный взгляд Кёниля. В нём было яркое удивление и немного обиды. ― Я же сказал, что просто хочу прогуляться. И поговорить. ― А если я тебе не доверяю? ― Тогда мы разойдёмся, и второго шанса у тебя не будет. А жаль. “В смысле?”― рвался из горла у Иджона идиотский вопрос, который он всё же не задал. Возможно, это алкоголь так действовал на непривыкший организм, вызывая слуховые галлюцинации. Верить в сказанное не получалось. Как не получалось верить в тон, в выражение лица, в то, что Кёниль до сих пор не ударил его. ― Ты не будешь меня бить? ― Если ты не мазохист, то не буду. У Иджона остался последний шанс, чтобы сбежать, и этот шанс отправился в мусорку. Он не хотел. Даже если бы хотел, не смог бы развернуться и просто так уйти. Под рёбрами бился безмолвный страх, что это всё был обман, что Кёниль просто вешал ему лапшу на уши. И, заглушая этот страх, электрическими бабочками плыло ощущение достигнутой цели. Вот, наконец-то, он был рядом с Кёнилем и не прятался, не скрывался. Может стоять перед ним и смотреть, запоминать. Видеть целиком картинку, а не собирать её по кусочкам разодранного паззла. Неплохо. Как уставшая и немного сбитая с толку собака, Иджон потряс головой, отгоняя от себя ненужные мысли. Пусть всё идёт своим чередом. В запасе у Кёниля оказался миллион и одна история из жизни: все они странные, немного бессмысленные, иногда даже слегка пугающие не самыми добрыми подробностями. Каждую из них Иджон слушал очень внимательно, даже слышал то, что и сам знал, благодаря слежке. Он старался не прерывать, лишь иногда вставляя какие-то свои вопросы и комментарии, когда Кёниль отвлекался, чтобы закурить. ― А ещё ты очень милый, ― пауза для вдоха. ― Я тебя заметил один раз у своего дома давно уже. А потом нашёл письмо. Правда, очень мило. Окольными путями они добрались до моста Мапо, и на набережной настала очередь Иджона рассказывать о собственной жизни. Как назло он не мог выдавить даже какой-нибудь бредовой истории со школы, чтобы поддержать разговор, и что-то неразборчиво говорил сам себе, пока Кёниль рассматривал реку. Сложно было жить в Сеуле и ни разу не побывать у этого моста. Особенно, когда у тебя в голове творился долбаный ад, и ты не знал, как тебе быть дальше. Иджон часто приходил сюда и переходил мост туда-обратно, читая надписи на перилах. Иногда останавливался у бронзовой статуи, разгоняя дурацкие мысли, и смотрел куда-то в небо. Ночью же не приходил никогда. Что-то подсказывало ему, что сюда ночью лучше приходить с кем-то. Смотреть, любоваться, говорить. В одиночестве шансов справиться с пугающими мыслями тёмного времени суток было бы просто невозможно. Ирония судьбы, и вот он стоял рядом с мостом в компании человека, из-за которого пошла прахом вся его жизнь за последний год. Из-за которого он сюда и приходил. Чудесные философские размышления после пары бокалов алкоголя. ― Никогда, кстати, здесь не был пешком. На такси всегда проезжал или на машине, ― Кёниль кивнул на мост, ― Как насчёт пройтись? Иджон кивнул. После первого шага по мосту он осознал, что ноги как-то странно подгибались, и вовсе не из-за алкоголя, давно выветрившегося из организма. Читал знакомые, давно выученные наизусть, надписи. Смотрел на переливающуюся где-то внизу яркими огнями воду. Молчал. Держал Кёниля за руку. На самом деле, это его Кёниль держал за руку. Сжимал немного, чтобы не сбежал и не потерялся. Или черт знает почему еще. Оно вообще само получилось. Шли, молчали и вот. Надписи слегка подсвечивались, стоило подойти к ним поближе, и где-то внутри у Иджона что-то странное тоже подсвечивалось тёплым светом. Его губы шевелились, когда он проговаривал каждое слово, растворяющееся во тьме. ― Почему тут эта скульптура? На середине моста они, наконец, остановились вровень с бронзовыми фигурами, сидящими на скамейке. ― Ты правда не знаешь? Вместо ответа Кёниль покачал головой. ― Это мост самоубийц. Почему его так называют, думаю, понятно. ― А надписи? Иджон потянул его за руку. Он знал об этом месте не так уж и много, но и этого вполне хватило, чтобы рассказать небольшую грустную историю с некоторыми личными подробностями. Первую нормальную историю из его жизни. Ему вообще много чего хотелось рассказать. От и до. Объяснить все свои поступки, да только он сам для себя их объяснить не мог, что уж говорить про кого-то другого. Хотелось рассказать обо всём, что приходило в голову каждый раз, когда он здесь гулял. Как писал первые стихи. Как смотрел в закат. Про разговоры с такими же потерянно-странными людьми, встречавшимися здесь каждый раз. Пока хватит. Хватит на сегодня странных эмоций. ― Когда идёшь и читаешь их, начинает казаться, что с тобой кто-то разговаривает, ― Иджон остановился у короткого слова, приветливо зажигающегося белым. ― Доходишь до конца и уже забываешь, что ты пришёл сюда один с гудящей от боли головой. Он смотрел на эту надпись так, будто видел её впервые, и понимал, что вот в этом слове абсолютно всё, что он хотел и мог сейчас сказать. Что это слово было ответом на любой вопрос, который бы ему сейчас задали. Дурацкая фраза, употребляемая к месту и не очень. ― Ты больше не боишься меня? Иджон помедлил, всматриваясь в яркие буквы. От Кёниля пахло горьковатым парфюмом и сигаретным дымом, а в его глазах была ещё сотня незаданных вопросов. Наверное, он сейчас тоже боялся разрушить всё то, что случилось за эту прогулку. Наверное. Иджон не знал, что там происходило в его голове. ― Не знаю, ― прочитал Иджон вслух, ― Пока не знаю. Ладонь Кёниля сжалась чуть сильнее.***
Главной проблемой любого мозгоправа была категоричная и абсолютная невозможность разобраться в самом себе. Поэтому существовали мозгоправы для мозгоправов, у которых в свою очередь были свои. В какой-то момент этот порочный круг замыкался не без помощи теории шести рукопожатий. У Джехо не было того, кто раскладывал всю вакханалию в его голове по полочкам, зато были Чансоб и Догюн со своей лемуротерапией, и это, в сущности, было лучше любого психотерапевта. С Чансобом можно было поговорить о чём угодно, не стесняясь выражений и самого себя в первую очередь. Чансоб был тем самым классным другом, которому было круто выговариваться, не ожидая никакого ответа или не очень нужных советов. А Ноксаль был классным лемуром. Из тех самых лемуров, которых просто обнял, и всё сразу стало хорошо. Жил бы Джехо и дальше, разбираясь с изредка возникающими косяками в голове при помощи Чансоба и Ноксаля, но тут судьба решила, что в его жизни обязательно нужно появиться Кёнилю. И пусть всё неслось с горы в такой ад, что задница Сатаны показалась бы райским местом. У них всё было бы даже хорошо, если бы в жизни Кёниля во всей красе не появился Иджон. Вот здесь отредактированный жизненный сценарий дал сбой сразу у всех. Кроме Ноксаля. Потому что Ноксаль был классным лемуром.***
Писать стихи Иджон начал не так давно. Прочитал где-то, что это неплохой способ сублимации и самореализации, а дальше даже не пытался понимать, как так вышло ― обнаруживал себя за столом с кипой исписанных, смятых листов и полнейшим смятением чуть пониже солнечного сплетения. Его лирический герой всегда оказывался каким-то странным человеком с ветром в голове и бесконечными страданиями по выдуманному идеалу, а слова “боль” и “темнота” повторялись едва ли не в каждой строчке. Потом стало чуть легче. Он пробовал писать песни, подходящие под инструменталки, играющие в его плеере каждый день. Что-то даже получалось и появилась робкая и дурацкая идея когда-нибудь записать одну из них и отправить Кёнилю. ― О чём ты задумался? ― Не важно. Иджону иногда казалось, что он вел себя как придурочный щенок, которого подобрали на улице и который теперь должен доказать хозяевам, что он того стоил. Сутками он торчал в квартире Кёниля, готовил ему завтраки и умолял, чтобы этот странный сон никогда не заканчивался. Вдохновение накатывало странными волнами, меняя тематику стихов с черного на белое. Их Иджон читал Кёнилю перед сном вместо рассказов о прошедшем дне. Пару раз ему писал Сангюн с вопросом, всё ли там в порядке и не нужна ли какая помощь. Вместо ответа Иджон присылал фотографию спящего Кёниля, до самого носа завернувшегося в одеяло, и получал одобрительный смайлик с припиской “так держать”. ― Тогда выбирай, ― Кёниль сдул чёлку со лба, поудобнее устраивая голову на коленях Иджона. ― Мы идём в клуб, гулять, смотрим фильм или навещаем наших старых знакомых. ― Вообще мне в голову пришла идея одна, и я хотел бы сегодня дописать её, но, если ты хочешь… ― Раз так, оставайся дома, а я прогуляюсь до наших друзей. Ты же не будешь против? Будь Иджон в такой ситуации с кем-нибудь другим, он бы начал что-то подозревать. Дал бы ревности знатно пожрать себя изнутри, исписал бы дюжину листов признаниями в любви и верности, а потом забылся бы беспокойным сном почти на сутки. Но Кёниль проводил почти всё своё время с ним. Разрешал оставаться на ночь. Слушал его стихи. Рассказывал о себе. Делал много тех вещей, которые успокаивали Иджона и повышали градус доверия с каждым днём. Кёниль позволял любить себя именно в той мере, в которой Иджону было нужно выплёскивать свои эмоции, и это устраивало их обоих. И всё равно Иджону было мало. Хотелось ещё. Хотелось быть рядом с ним круглые сутки, приглашать его к себе домой (как раз появился бы повод убраться), водить в свои любимые места и везде ходить с ним, даже по его личным делам. А еще хотелось, чтобы эти странные сообщения перестали приходить каждую ночь. Кёниль говорил, что это оповещения с сайтов и рассылка с его личной почты, но после каждого из них начинал длительную переписку, а на следующий день пропадал на несколько часов и возвращался немного грустным. Зато говорил такие вещи, что любые подозрения сразу выветривались из головы. ― Тебя подбросить до дома? ― Я пешком, ― Иджон подхватил сумку с пола и неловко поцеловал Кёниля в щёку, ― Я позвоню, как доберусь. ― Лучше напиши. В этом положении Кёниль чувствовал себя просто идеально. Ему нравилось находиться рядом с невинно-влюблённым Иджоном, распространяющим вокруг себя волны нежности, поглощающие с головой. Нравилось видеть его у себя дома и слушать его милые, пусть и слегка странные, стихи. Весь Иджон вызывал у него давно позабытое чувство заботы, от которого совершенно не хотелось избавляться. Только вот прикасаться к Иджону чуть сильнее и грубее, чем он делал это сейчас, Кёниль не хотел. Для этого у него был Джехо. С Джехо у них были и развратные поцелуи прямо в прихожей у едва прикрытой двери, и крышесносный секс, слегка приправленный алкоголем, и тягучая нежность в полутёмной спальне. Два почти противоположных человека, каждый из которых давал Кёнилю то, чего ему не хватало. Выбрать кого-то одного было просто невозможно. ― Тебе Иджон звонил четыре раза, ― Джехо протянул ему телефон. ― Перезвони ему. Волноваться же будет. ― Я просил его написать, ― очередной звонок сбросил автоматически. ― Я не виноват, что он не умеет выполнять указания. ― Ты его кем вообще воспринимаешь? Кёниль пожал плечами и отвернулсяк окну. Никак он Иджона не воспринимал. Не понимал ещё, какое именно место отведено этому мальчишке в его жизни, и понимать в ближайшее время не хотел. С пониманием приходила ответственность за людей. С ответственностью на плечи ложился тяжёлый груз из чёрт знает чего, который не позволял уже так легко забивать и забывать. Кёниль пока не понимал, что для него значил Джехо. И вот это уже начинает его напрягать. Да, они почти сразу перешли ту черту, за которой уже сложно оставаться друзьями, и при этом всё, что у них было, оказывалось чистым сексом. ― Перезвони ему, ― телефон Джехо сунул едва ли не прямо в лицо Кёниля. ― Прямо сейчас.***
Иджон тяжело вздохнул, откладывая телефон подальше. Позвонить Кёнилю хотелось ещё раз двадцать, останавливало только осознание того, что ответа он всё равно не дождётся. Сообщение тоже ушло бы в пустоту, да и услышать сейчас голос Кёниля хотелось совершенно запредельно. На самом деле, с огромным удовольствием Иджон бы доехал до дома в машине Кёниля, еще раз поцеловал бы его на прощание и провёл ночь в какой-нибудь онлайн игрушке, не отрываясь ни на минуту. Но нет, захотелось подумать, организовать мысли в голове, теперь расплачивайся. Прогулки всегда приводили его в лёгкое смятение и давали строчки из ещё ненаписанных стихов. Сейчас, когда Кёниль был так близко, позволял прикасаться к себе, хотя бы просто невесомо, почти по-дружески, Иджону грех было сетовать на судьбу и жаловаться, но рвущейся на части душе этого не хватало. Невыносимо было быть так близко и, одновременно, так далеко. Иджон не смел просить о большем и настаивать на чем-то, он просто пытался быть счастливым от того, что у него есть. Но сказать всегда было проще, чем сделать. Кёниль вел себя с ним как с щенком, глупым, неопытным и ручным. Кормил с рук, гладил, иногда баловал. Только ошейник пока еще не подарил. И Иджон, чертов придурок, принимал это всё с такой радостью. С таким неподдельным счастьем позволял считать себя бесплатным приложением непонятно к чему. И всё равно мечтал, чтобы Кёниль посмотрел на него как на человека. Как на того, кто занимает хоть какое-то место в его сердце. Телефон пискнул, оповещая о входящем сообщении, и Иджон не успел подумать, как руки против воли, сами рванулись к нему. Мимо. “У нас сегодня гавайская вечеринка, приходи, будет весело! (Мы надели на Хонбина юбку и заставили танцевать хулу, а Гончан где-то достал укулеле. Клянусь, никогда не видел ничего смешнее)” Иджон почему-то мог отчетливо представить, как Сангюн улыбался и кивал головой, набирая смс. По коже прошёл мерзкий озноб. Он не планировал никуда идти сегодня. Он вообще не планировал выходить из дома в ближайшие пару дней, если только Кёниль не позвонит и не позовет куда-нибудь, но Кёниль не позвонил, потому что он встречался со своими друзьями, а эти встречи никогда не заканчивались так быстро. Если бы Иджон был чуть большим параноиком, если бы хоть раз предал сам себя и снова попробовал следить за этим человеком, он бы уже всё прекрасно понимал и снова спрятался бы в свой угол. В глубине души он и так знал, что никакие это не “друзья”, но всё равно старался не углубляться и не искать себе лишних проблем. Замазывал свои чёрные очки ярко-розовой краской. Большие мальчики должны разбираться со своими проблемами сами. Иджон уже давно вырос и может себе позволить посвятить одну ночь не надуманным страданиям, а чему-нибудь повеселее. В зеркале у входной двери отражался непривычно красивый человек с подведёнными (совсем немного!) глазами, почти сошедшими ссадинами на скулах и странновато-грустной улыбкой. Возможно таких даже любят. Иджон натянул старую кожаную куртку и, бряцая мелкими цепочками, отправился в гости к Сангюну. У него тоже были друзья, которых можно навещать.***
― Да? И что он тебе ответил? – шейкер в руках Сангюна превратился в невиданный магический инструмент, в котором рождался очередной странный коктейль. Непередаваемая атмосфера жаркого острова со всем прилагающимся расползалась вокруг, в связи с чем Сангюн уже битый час пытался заставить Иджона снять майку, получая в ответ только ослиное упрямство. В какой-то момент Иджон даже почти согласился, но тут по стойке пробежал полуголый парень, с которым они виделись здесь пару дней назад, и прыгнул куда-то в толпу. Желание раздеваться отбило почти мгновенно. ― Ничего. В этом и проблема, ― грустно вздохнул Иджон, укладывая подбородок на барную стойку в ожидании нового коктейля. Первое время ему здесь было некомфортно, он никого не знал, но спустя пару часов и несколько вкусненьких коктейлей “от Сангюна”, а также парочки странных парней и лемура, он освоился и даже почувствовал какое-то давно забытое спокойствие и тепло на душе. Все было не так плохо, на самом деле. Главное – не думать. ― Но вы вместе? Сангюн был барменом от Бога. Несмотря на странную улыбку, иногда граничащую с оскалом, несмотря на сарказм, переходящий в откровенный троллинг, несмотря на почти постоянные разговоры с другими посетителями. Он умудрялся слушать, делать и что-то даже советовать. ― Да не знаю я! Иджон хотел побиться головой о барную стойку, но к нему медленно и гордо прошествовал лемур, протягивая в маленькой лапке оливку. Противостоять обаянию лемура было сродни самоубийству. ― Мы не разговариваем об этом, если честно. Единственный раз, когда я набрался смелости и спросил, он ответил, что “ну чего ты начинаешь, все же и так классно”, и вот. Мы вроде и вместе, и вроде бы нет, и я чертовски запутался. ― Не нравится мне этот парень, ― задумчиво протянул Сангюн, отдавая Иджону очередной коктейль. – С самого начала не понравился. ― Ага. Это потому, что он наставил синяков твоему драгоценном Хёнхо, ― сквозь какофонию прорвался знакомый голос. ― Иди в жопу, Догюн. И Шихёна забери, а то он наглеет. Догюн проворчал, пытаясь скинуть с себя руки обнаглевшего (и явно не особо трезвого) Шихёна, который, кажется, потерял весь последний стыд. ― Давай наденем на тебя юбку, тебе очень пойдет! – язык Шихёна заплетался, в отличие от рук, которые, казалось, стали в несколько раз сильнее, вовсю хозяйничая под чужой футболкой, и по Догюну было видно, что кто-то скоро очень сильно огребет. – Грех скрывать такие ноги! Ребята, я видел, на пацана отвечаю! Шикарные… Окончание фразы у Шихёна не получилось ― Догюн вмазал ему плечом в нос, чтобы наконец заткнуть, и с трудом вытаскивая чужие руки из-под своей одежды, кивнул Сангюну и Иджону: ― Приглядите за Ноксалем несколько минут, окей? Очередь в туалет грозила стать бесконечной. Глядя на них, Иджон улыбался ― хоть у кого-то в этом сумасшедшем мире всё было в порядке. А вот о своём месте посреди всего этого бедлама думать совершенно не хотелось. ― Если эти два дебила не вернутся до того, как… ― карнавал прерванных фраз продолжил уже Сангюн. ― Богом, блять, прошу. Слышишь. Не оборачивайся. Во взгляде Сангюна было слишком много всего намешано, чтобы вот так сходу разбираться, и, конечно же, Иджон его не послушал. Ему показалось, что секунды растянулись на пару тысячелетий. Вот медленно, чертовски медленно, открылась дверь и сквозь мелькающие спины веселящихся людей проглядывал Кёниль с тем парнем. Джехо. Кажется, его звали Джехо. Они вошли вместе, едва не врезаясь в кого-то пробегающего мимо, и в той же замедленной съемке Кёниль обнял Джехо за плечи. Наклонился к его уху. Рассмеялся. Отличные друзья, которые ни хера не друзья. Внутри Иджона вместо сердца рвалась чёрная дыра.***
Взгляд Кёниля, мутный, расфокусированный и уже очень пьяный, скользил поверх голов посетителей бара, не останавливаясь ни на ком конкретно. Он смеялся, запрокидывая голову, и вовсю облапывал своего спутника, не стесняясь никого, и Иджон хотел умереть на этом самом месте. Его накрыло собственными эмоциями с головой. Всей той дрянью, которую он так старательно закапывал поглубже. Которую прятал, не хотел принимать и понимать, от которой отказывался, чтобы окончательно не задушить себя этой бесполезной влюблённостью. И вот её теперь уже никуда не деть. Чем меньше было шансов, тем сильнее Иджон любил. И искренне надеялся, что его точно так же будут любить в ответ, что ещё не всё у них потеряно, в самом-то начале. Думал, что Кёнилю просто нужно немного привыкнуть и отойти от своей безумной жизни, засасывающей в водоворот событий быстрее, чем он понимал, что вообще происходит. Иджону хотелось встать и уйти – тихо и незаметно, чтобы никто не понял, что он здесь был, чтобы никто его не вспомнил. Спрятаться где-нибудь, забиться в угол и попытаться залечить рану, заткнуть ее чем-нибудь. Чем угодно. Хотя гораздо сильнее ему хотелось устроить Кёнилю скандал. Кричать на него, ударить, кинуть в него что-нибудь, обвинить во всех грехах человечества. Но он был умным мальчиком и понимал, что на все это у него просто не было права. Совершенно никакого. Он ему даже не парень ― просто так, домашний зверек, которого приятно иметь под рукой, но без которого планета совершенно точно не перестала бы вращаться. Особенно – планета афериста и искусного мошенника в области чужих чувств Сон Кёниля. Иджон только в тайне надеялся, что тому парню, который прямо сейчас был в его руках, повезло больше, и его не угораздило влюбиться в Кёниля так же, как и он сам. Планета Кёниля слишком большая, чтобы заметить что-то столь ничтожное, как чужие чувства. ― Ты в порядке? – рядом вдруг оказался Хонбин. Замедление времени пропало, и Иджон с удивлением обнаружил, что костяшки пальцев побелели ― сжал бокал и даже не заметил. ― Да. Все хорошо, ― кривая улыбка. Во только расплакаться здесь не хватало. Иджон уже очень давно не плакал, особенно из-за кого-то. Только из-за боли, из-за обиды. Впрочем, эти причины отлично подходили под эту ситуацию. ― Может, вызвать тебе такси? – тёплые пальцы Хонбина осторожно коснулись плеча. Вот в этом был весь он. Почти не знал человека, а уже готов был забить на работу и помочь ему. Не зря его тут все любили. Не зря его любил такой же хороший и добрый Гончан, с которым Иджон нормально познакомился совсем недавно. И почему бы ему самому было не влюбиться в кого-то такого же нежного и теплого? Но нет, мы не ищем лёгких путей. ― Не волнуйся, не нужно, спасибо, ― не глядя, Иджон вытянул деньги из кармана и дрожащими руками сбросил их на стойку. – Мне просто нужно прогуляться и подышать воздухом. Приглядите за Ноксалем. Среди танцующих людей только что вошедшая пара потерялась быстро. Так было даже лучше. Смотреть на них было пыткой. Смотреть на Кёниля. Как он целовал не его, как держал в своих руках кого-то чужого. И, что самое мерзкое, знать того, кто удостоился чести быть приближённым к его величеству Сон Кёнилю. До выхода всего пара шагов. Только бы вырваться, только бы не остановить самого себя. Судьба всегда издевалась над ним, принося все новые сюрпризы. ― Иджон..? Словно специально музыка и крики затихли, или Иджона настолько накрыло, что голос Кёниля он услышал бы даже через рёв бури. Замер прямо перед дверью, вытянув перед собой руку, и конечно же встретил этот взгляд. Удивлённо-испуганный, немного взволнованный. Ещё бы. Когда одна твоя пассия обнаружила, что ты тусуешься с кем-то другим, при этом наврав с три короба, только таким твой взгляд и будет. У самого Иджона в глазах билось огромное солёное море. Накатывало чудовищными волнами, разбивалось изнутри о веки. ― Ты чего здесь вообще делаешь? ― Кёниль осторожно коснулся его руки, но так и не сжал пальцев. ― Я думал ты дома. ― А я думал ты с друзьями. Классные у тебя друзья. Спасибо, что хоть красивого выбрал. Ему бы только сбежать, вырваться домой, чтобы закрыться в четырёх стенах и собственном сознании. Снова уйти в бессмысленную писанину с чёрно-серыми стихами, с незаконченными песнями. Гулять одному по улицам. Стоять на мосту Мапо и уговаривать себя не прыгать вниз. Только бы сбежать. Кёниль сжал самый край рукава его куртки ― не так уж и сильно ― уйти, правда, всё равно не получилось. Вместо ног две вросшие в пол колонны и хоть удвигайся ― ничего не выходило. Через шум барного веселья прорвался ещё один знакомый голос, зовущий Кёниля и заставляющий Иджона повернуться в другую сторону. Джехо уже изрядно набрался, когда они, блять, только успели, махал рукой, подзывая к себе, и спросил что-то ещё. Что именно ― Иджон уже не слышал, вылетев из бара. Пусть грёбаный Кёниль думает, что хочет. Пусть сидит и упивается до чёртиков со своим чудесным Джехо, с которым чудесно трахался всё это время. Какая теперь, к чертям собачьим, разница. Пытаться удержать самого себя на плаву, чтобы окончательно не погрузиться, и в итоге только навесить несколько бетонных плит для полного счастья. Молодец, Иджон.***
За происходящим после того, как они попали в бар, Джехо наблюдал с изрядной долей лени. Он ожидал увидеть что угодно, вплоть до обнажённого Хёнхо, разгуливающего по бару с горящими бутылками в руках, вместо этого случилось куда более интересное представление. По всем законам подлости, Мёрфи и кого там ещё в баре оказался Иджон. По ещё более дурацким законам мироздания, они с Кёнилем столкнулись едва ли не в первые секунды. А дальше всё сделал алкоголь, чужая влюблённость, тупость, снова алкоголь. Джехо смотрел и выжидал нужный момент. На какой-то краткий момент ему даже удалось поймать взгляд Иджона, в котором опытный мозг психотерапевта расшифровывал целую кучу всего. Опыт не пропьёшь. Но лучше бы они сели подальше от входа. Джехо позвал Кёниля, потому что знал ― ничего хорошего не случится, если их не растащить по углам. А потом произошел какой-то бред. Вот пропал Иджон, и Кёниль, как большая потерянная собака остался стоять, таращась в одну точку и отклоняясь от пролетающих мимо тел. Стоял, не шевелился, даже не дышал, кажется, и Джехо уже порывался сам к нему подойти, как вдруг он сорвался с места. ― Ты куда? – для проформы спросил Джехо, прекрасно понимая, какая Санта-Барбара сейчас будет твориться на улице, если эти двое пересекутся. ― Я тебе говорю, у этого парня в башке полный бедлам. За столик к Джехо подсел Чансоб, по случаю очередного тематического безумия одетый не только в форменный фартук, но и щеголяющий цветочной гирляндой на шее. ― Без тебя знаю. ― Тебе стоит решить это как можно быстрее. ― Чансоб, я большой мальчик, который привык ковыряться в чужих головах и решать любые жизненные проблемы. С полупьяной заботой Джехо поправил барменский фартук и расправил смятый цветок в куче других. Вытянул ноги и осторожно уложил голову на плечо Чансоба, зная, что он явно был не очень против. ― Я не хочу, чтобы ты потом лежал посреди моей гостиной и выл, что хочешь умереть. ― Когда это я так делал?! Возмущенно поинтересовался Джехо, почти принимая вертикальное положение, но Чансоб прижал его к себе. Дружески хлопнул по плечу, мол, было, не отпирайся, и добавил что-то ещё про принятие заботы. ― Кстати, один наш общий знакомый хочет тебя увидеть. Только не переборщи, пожалуйста. ― Гавайская вечеринка со шлюхами и кокаином? ― Ну, шлюх здесь нет, а вот по второму пункту ты всё же обратись.***
― Иджон оставил приличные чаевые, ― пробормотал Хонбин, наблюдая за тем, как Сангюн пытался отобрать измятые деньги у Ноксаля, отчего-то решившего, что это ему дали новую, еще не опробованную ранее еду. ― Ага. Когда он снова придет ― верну, ― Сангюн с торжествующим победным кличем отобрал банкноты у лемура и спрятал их в карман. Лемур и Хонбин посмотрели на него как на идиота. ― С каких это пор ты стал таким щедрым и отказываешься от приятных бонусов? Сангюн пожал плечами. Не в его правилах заводить себе “любимчиков” среди клиентов, но было что-то в этом парне особенное. Сангюну было очень жаль его. Он не мог позволить ему вот так вот пропасть. ― Не знаю. Он мне нравится. Хонбин распахнул глаза в притворном ужасе, и Сангюн с воплем “ой, всё!” ударил его полотенцем по плечу. Лемур дожевывал апельсин, честно украденный из чьего-то стакана. ― Как ты думаешь, может, мне переспать с Кёнилем? Хонбин едва не выронил очередной заказ из рук ― вопрос Сангюна застал его врасплох. Впрочем, как всегда. ― Ну что ты так смотришь. С Чихо и Тэяном же прокатило. Вдруг и тут повезет? ― Идиот ты, ― покачал головой Хонбин, высматривая в зале Гончана. У пианиста был перерыв, и теперь он шумно беседовал с толпой странных парней. Хонбину они не нравились. – Думаю, тут все будет совершенно иначе. И ты сделаешь только хуже. Сангюн неопределенно пожал плечами. ― К тому же, Хёнхо тогда убьет всех, до кого дотянется. Сангюн с криком “ненавижу вас обоих!” хотел запустить в Хонбина шкурку от апельсина, но тот уже был на полпути к своему пианисту.***
Кёниль несколько часов бесцельно бродил по улице, пытаясь выветрить из головы алкоголь и отвратительные мысли. И ему безумно не нравилось то, к чему каждый раз приводили его размышления – образ Иджона, его грустные глаза, прожигающие насквозь, никак не выходили у него из головы. И от этого было ужасно плохо. В глубине души Кёниль хотел бы, чтобы Иджон устроил ему скандал. Высказал все, что думает, что чувствует. Тогда Кёниль, возможно, ответил бы ему что-нибудь глупое, и вместо ссоры они бы уже целовались, и все было бы хорошо. Но точно так же ясно он понимал, что сам вёл себя как последняя скотина. А Иджон заслуживал гораздо большего. Кёниль понимал это, но все так же эгоистично не мог заставить себя отказаться от него. И в то же время – не мог быть только с ним. Он окончательно запутался и совершенно не знал, что ему делать дальше. И как справиться со всем этим. И сидящий прямо на пороге подъезда его дома Джехо, зябко кутающийся в тонкую рубашку, явно не спасающую от холодного ветра, стал для него чем-то вроде глотка воздуха в бездонной пучине удушающих мыслей. ― И что ты делаешь у двери моего подъезда в три часа ночи? – Кёниль встал прямо над ним, пытаясь разглядеть чужое лицо в темноте. Он ушел слишком быстро, не попрощавшись, опять эгоистично сбежал. Джехо в ответ лишь пожал плечами. ― Мимо проходил. Кёниль хмыкнул и, помедлив секунду, все-таки снял свою куртку, чтобы накинуть ее на чужие дрожащие плечи. Джехо испуганно вскинул голову, но буквально через секунду расслабился. Чужая одежда была слишком большой, но зато тёплой и прекрасно спасала от ветра. Джехо блаженно выдохнул, кутаясь в куртку как в одеяло. Возможно, раньше он бы начал орать, что не девушка для таких жестов, что ему не холодно, и ничего не нужно, но сейчас было слишком тихо вокруг, и эта тишина слишком волшебная, чтобы ее нарушать. Поэтому Джехо прошептал чуть слышно: ― А еще у меня есть отличная травка.***
― Не уверен, что хочу знать, где ты ее взял, ― Кёниль пропустил Джехо вперед, пока сам скидывал кроссовки в прихожей. Джехо был таким забавным в этой огромной курте и был похож не то на птенца, не то на котенка, хотя это впечатление держалось ровно до того момента, пока ты не рискнешь заглянуть ему в глаза. Кёниль боялся рисковать, хотя ему безумно этого хотелось. ― Один из приятелей Чансоба, ― небрежно бросил Джехо, и это объяснило все. После вакханалии с мордобоем и покером удивляться чему-либо, где был замешан Чансоб, было бессмысленно. ― Не поверишь, иногда у меня бывают такие запущенные пациенты, которым может помочь только что-то радикальное. Ого. Джехо остановился в центре чужой спальни и оглянулся. Пол и часть письменного стола были усыпаны маленькими бумажками и вырванными из альбомов листами. Измятыми, скомканными, порванными. Невозможно было удержаться и не заглянуть хотя бы в один. ― Иджон, ― тяжело вздохнул Кёниль, падая на кровать. От воспоминания о нем стало еще хуже, чем было до этого. Кажется, силы окончательно покинули его, оставляя ему только бесконечную тоску и усталость. Надо было выкинуть всё. Причём ещё тогда, когда они только приходили. Даже не читая. Идиот. ― А парень пишет неплохие стихи, ― Джехо улыбнулся немного печально, разглаживая очередной скомканный листочек. – Хотя если судить по тексту и почерку, он явно находится в глубокой депрессии. ― Ты сюда практиковаться в психологии пришел или курить? – раздраженно бросил Кёниль, подрываясь и дергая Джехо за руку, заставляя его упасть на кровать. Поток воздуха от упавшего пиджака поднял несколько листочков с пола, заставляя их кружиться в странном подобии вальса.***
Кёниль лежал на кровати, раскинув ноги и руки, как морская звезда. И никак не мог перестать улыбаться. Джехо лежал здесь же, удобно устроив голову на плече Кёниля, и медленно вдыхал ароматный дым, позволяя ему проникнуть в легкие. И так же медленно выпускал его куда-то в потолок. Вместо папиросной бумаги они использовали листы со стихами Иджона, и в этом было какое-то извращенное удовольствие – смотреть, как чужая боль тлеет вместе с травой, принося с собой чувство непередаваемого удовольствия. Кёниль будет гореть в аду за это, он был уверен. Но, несмотря ни на что, Кёнилю первый раз за несколько часов чувствовал странную легкость. Он был расслаблен, тяжелые мысли отступили, оставляя после себя только белый шум. Казалось, что если бы Джехо не придавливал его собой к кровати, он бы взлетел и выпорхнул наружу через приоткрытое окно. Это странное чувство, но Кёнилю оно безумно нравилось. Хотя гораздо больше ему нравилось то, как горячий Джехо барахтался рядом с ним, поворачивался и прижимался к его боку, медленно, словно дразня, поднося косяк к его губам, позволяя Кёнилю затянуться. Он никогда не испытывал ничего подобного. Да, он курил как-то, совсем еще по молодости, но это не было вот так. Остро, легко, горячо. Не было так возбуждающе. Джехо улыбался, дразня Кёниля. Касался его губ пальцами, словно случайно, пока держал импровизированную сигарету у его рта. Щекотал их, словно напрашиваясь, пока Кёниль втягивал в себя дым, и отводил, едва Кёниль приоткрывал губы и выдыхал. Он делал так уже не первый раз за вечер, но с каждым разом это становилось все невыносимее, и, наконец, Кёниль не выдержал ― выдернул косяк из чужих пальцев, потушил его об изголовье кровати и откинул куда-то в сторону, грубо переворачиваясь и подминая слабо трепыхающегося Джехо под себя. Джехо рассмеялся. Громко и заливисто, и, словно провоцируя, откинул голову назад, обнажая бледную шею. И Кёниль поддался ― впился в эту шею губами, жадно, словно только она сейчас может его спасти, облизал ее, поцеловал каждый сантиметр, особенно усердствуя там, где с каждой секундой все быстрее билась тонкая вена. Джехо задохнулся и застонал ― голова кружилась от травки и горячих губ Кёниля, которому все мало, ужасно мало. Он облапал Джехо через одежду, трогал везде, куда только мог дотянуться, и с каждым моментом ему хотелось еще больше. Казалось, эта пытка не закончится никогда. Джехо тихо хныкнул. Ему было жарко, тело словно горело в тех местах, где его касались чужие губы, и завтра точно на всей его шее останутся синяки и засосы, и осознание этого заставило сердце Джехо бешено колотиться в груди. Кёниль выше почти на голову, крупнее, гораздо сильнее, и Джехо казался обманчиво-хрупким в его руках. Он никогда не думал, что мысль о том, чтобы принадлежать кому-то, может быть настолько возбуждающей. Но сейчас он только тихо стонал и пытался уцепиться пальцами за плечи Кёниля, чтобы хоть немного ослабить напор и попытаться вздохнуть. Слова были излишни. Джехо задохнулся чужим именем в своем горле и выгнулся всем телом, когда пальцы Кёниля забраись под его рубашку и нежно погладили напрягшиеся мышцы пресса. Ладони у Кёниля огромные, чудовищно огромные, и он с легкостью мог бы сжать его горло одной из них ― и Джехо задохнулся бы. Умер бы от нехватки воздуха. Эта мысль заставила Джехо рвано вздохнуть и податься ближе, ловя тепло чужого тела. Кёниль может убить его, разорвать напополам одной только рукой, ― но никогда не сделает этого. И Джехо рыдать хотелось от того, что Кёниль такой ― и прямо сейчас – только для него. Между тем Кёниль добрался до ключиц Джехо, и укусил ― ощутимо, почти отчаянно-больно, от чего Джехо вскрикнул и задрожал. Но Кёниль тут же зализал место укуса, и Джехо ничего не мог с собой поделать ― запустил пальцы в чужие растрепанные волосы и потянул его на себя, заставляя посмотреть себе в глаза. И допустил этим самую главную стратегическую ошибку в своей жизни. Глаза у Кёниля расфокусированные, словно одни сплошные зрачки, без радужки, и в них горел огонь отчаянного желания. Губы ― блестящие, влажные от слюны, а от улыбки мурашки бегали по коже, и у Джехо свело скулы от отчаянного желания целоваться. И Кёниль выполнил его желание, затягивая в бесконечно-долгий, отчаянный поцелуй, полный неприкрытого желания обладать. Потерявшись в ощущениях, Джехо смутно осознал, как они оба сели на кровати, пытаясь сорвать друг с друга одежду, но не прервать поцелуй. В конце концов, Кёниль плюнул на нежности и просто рванул рубашку на груди Джехо, отрывая пуговицы к чертям. И следом потянулся, чтобы снять свою футболку. Джехо, словно загипнотизированный, потянулся к его груди, самыми кончиками пальцев оглаживая солнечное сплетение. Его тело было потрясающим. Восхитительным, прекрасным, блестящим от пота в свете тусклой настольной лампы, красивым, как у бога. Безумно хотелось потрогать каждый кубик его пресса, каждый сантиметр его груди. Лучше всего ― языком. Джехо решил, что обязательно сделает это попозже. Кёниль улыбнулся, и, грубо схватив его за запястья, опрокинул Джехо на спину и навис над ним. Джехо ничего не мог с собой поделать ― сопротивляться Кёнилю, когда он такой жадный, голодный и сводящий с ума ― было совершенно невозможно. ― Ты такой красивый... ― прошептал Кёниль, наклоняясь ниже и смазано проводя губами по щеке Джехо. Джехо хотелось смеяться. По сравнению с Кёнилем он был не то, чтобы не красивым. Страшненьким. Уродливым даже. ― Я хочу выебать тебя так, чтобы ты потом неделю не мог сидеть. Джехо вздрогнул, представляя это. Он хотел возразить, но с трудом признался самому себе, что уже давно согласился со всем, что угодно Кёнилю. Еще с самой первой их встречи. Он сделал бы все, о чем Кёниль бы его ни попросил. Поэтому вместо ответа Джехо просто рвано вздохнул и приподнялся на кровати, неловко потираясь своим стояком о ногу Кёниля. Кёниль должен был понять. И он понял. ― Да, детка, ― Кёниль пьяно улыбнулся, садясь на кровати между ног Джехо. Тот поморщился от этого прозвища, но через секунду снова застонал, потому что Кёниль погладил его член сквозь брюки и тут же начал их расстегивать. Пьяный, шальной взгляд, расширенные зрачки и полубезумная улыбка Кёниля сводили с ума. Он был потрясающе прекрасен, и Джехо отдаст ему все, что у него было. Поэтому когда Кёниль избавил его от штанов и грубо развернул спиной к себе, Джехо только прогнулся в спине, упираясь лбом в одну из подушек. Прикосновение прохладных влажных пальцев напугали его. Он был слишком открыт и беспомощен, возбужден до предела, готов был принять Кёниля хоть сейчас, но все равно обжигающее прикосновение напугало его. ― Расслабься, ― в голосе Кёниля звенело нетерпение, и Джехо проглотил желание послать его подальше, и только прогнулся сильнее, принимая в себя первый скользкий палец. И откуда он только достал смазку. ― Вот так... ― шептал Кёниль, свободной рукой поглаживая его по торчащему члену, гладя ягодицы и поясницу. ― Тебе нравится? Джехо промычал что-то в подушку, кусая ее и комкая в пальцах простынь. Это не было больно или неприятно, это было... волнующе. И горячо. Кёниль гладил его изнутри, надавливая пальцем на чувствительные точки, и господи, Джехо хотелось кричать, выгибаться, подаваться навстречу и умолять о большем. Кёниль трахал его пальцами, слишком умело, бормоча какой-то бред, и Джехо уносило все дальше и гораздо сильнее, чем от какой-то там травки. ― Х-хватит, Кёниль, иначе... ― Иначе что? Кёниль резко вытащил пальцы, и Джехо не смог удержать разочарованного вздоха. Кёниль был настоящей скотиной. Мудаком. ― Я... ― Попроси меня. Джехо задохнулся, поднимая голову и встречаясь взглядом с безумными глазами Кёниля. И все слова застряли в глотке, в сотый раз за этот вечер. ― Пожалуйста... ― прозвучало отчаянно тихо и беспомощно, так, что Джехо возненавидел себя на короткий миг. До тех пор, пока сильные руки Кёниля не притянули его за бедра к себе, и он не толкнулся внутрь. Джехо закусил губу, чтобы не стонать в голос. Кёниль был слишком большой, слишком горячий, слишком резкий в своем нетерпении... и Джехо нравилось всё это до безумия. Кёниль сразу начал двигаться, едва слышно постанывая и рыча, и Джехо не мог сдержать собственные стоны. Господи, он был рожден для этого момента, никогда еще ему не было так восхитительно хорошо. Кёниль не церемонился и не нежничал, но от того, как он толкался ― грубо, резко, до темных кругов перед глазами и искусанных в кровь губ ― от того, как он сжимал его бедра, впиваясь ногтями в кожу, оставляя после себя следы, от того, как Кёниль наклонялся и кусал его за плечи, загривок и особенно от того, как с силой сжимал его волосы в кулаке, заставляя прогнуть спину и едва не кричать от боли, смешавшейся с наслаждением, Джехо готов был кончить, даже не прикасаясь к собственному члену. И, кажется, Кёниль слышал его мысли, потому что он снова отчаянно грубо схватил его за волосы, заставляя встать на колени и прижаться спиной к нему, обхватил рукой за грудь и, господи, сжал рукой его горло, давя на кадык, не сильно, но ощутимо, так, что Джехо едва мог вздохнуть. И начал трахать его по-новому, в совершенно невозможном ритме, отчего Джехо только бесконечно стонал, пытаясь схватиться хоть за что-то и не умереть от нахлынувших чувств. И, наконец, кончил, закричав в голос и падая вперед, разрывая контакт и утыкаясь лицом в кровать, не имея возможности вздохнуть. Только на краю сознания чувствуя, как его спину обжигает чужая горячая сперма. ― Еще один раунд? Только на этот раз, пожалуй, я хочу видеть твое лицо, искривленное от удовольствия. ― Ненавижу тебя. ― Кажется, я вчера немного погорячился. ― Когда именно? Когда пришел ко мне с травкой? Или когда потом расцарапывал мне спину, умоляя двигаться быстрее и глубже? ― Ты сволочь, ― пробормотал Джехо. ― Настоящая скотина. И за что только бедный Иджон пишет тебе любовные стихи…. ― Ты не понимаешь. Не надо ему любить меня. Он слишком чистый еще, невинный. Неиспорченный. Я слишком сильно боюсь его сломать. ― А меня ты сломать, значит, не боишься. Ну ты и скотина. Кёниль глупо хихикнул, притягивая Джехо к себе. ― Нет, не боюсь. Когда мы встретились, ты уже был сломанным. К тому же, ты не влюблен в меня так по-детски мило и наивно. Джехо нервно хмыкнул. Не влюблен. Как же. ― Но ты не можешь отрицать, что Иджон тебе очень нравится. ― Безумно. До потных ладоней, зубного скрежета и идиотского желания спрятать его где-нибудь и никому не показывать. Джехо попытался встать с постели, но Кёниль, игнорируя слабое сопротивление, силой потянул его обратно и лег сверху, целуя в шею. Джехо слишком маленький по сравнению с этой горой мышц и дурацких идей в дурацкой голове. ― Но ты нравишься мне не меньше. Кёниль улыбался как счастливый щенок, которого подобрали на улице, и Джехо решил, что сегодня он позволит ему вести.***
Джехо надоело. Ему непростительно, адски, нечеловечески надоело происходящее. Особенно то, что происходило в его квартире в те моменты, когда он оказывался там с Кёнилем, который почему-то решил, что имеет полное право едва ли не жить здесь. В последние дни он приходил совершенно вымотанным и падал спать. Доходил до кровати, по дороге сгребая Джехо, и засыпал, едва голова касалась подушки. Бормотал какую-то чушь во сне и просил прощения сразу у всех за то, что не справлялся с самим собой. Если бы в его бреднях имя Иджона повторялось не в каждой фразе, Джехо бы даже заволновался. Попытался помочь Кёнилю разобраться с самим собой и с ними двумя так, чтобы это не превратилось в огромную личную драму ни для кого из них. Еще Джехо откровенно бесил тот факт, что их любовный треугольник стал поводом для горячих споров среди персонала бара. Сангюн даже порывался ещё раз натравить Хёнхо, чтобы выбить из башки Кёниля кого-нибудь лишнего. На фоне всего этого складывались совершенно бредовые перспективы ― Джехо не любил Кёниля, даже не пытался этого делать. Он с самого первого своего появления просто нравился внешне, нравился как человек с которым можно было трахаться пару раз в неделю, но не более того. Все эти мерзкие противоречивые чувства появились только потому, что в глубине души Джехо был тем ещё собственником и категорически не любил делить с кем-то людей. Возможно поэтому они с Чансобом оставались очень хорошими друзьями на протяжение уже нескольких лет. Чансоба можно было делить только с баром. По-хорошему, ему самому надо было встретиться с Иджоном и расставить всё по своим местам, объяснить, что у них с Кёнилем только секс и больше ничего. И осознание этого факта бесконечно бесило ― объяснять влюблённому до розовых соплей человеку, что объект его влюблённости тоже в него влюблён, но просто боится лишний раз к нему прикасаться, было изначально провальной идеей. Потому что Иджон бы не понял, как это вообще возможно. Сам Джехо тоже нихера не понимал. И с каждым днём у них с Кёнилем всё становилось совсем непонятным. Вроде и спали вместе, вроде и проводили ночи в одной постели, говорили о самых странных вещах, вместе пили, занимались сексом в конце концом. Вроде так и должно было быть, если опираться на все известные мировые сценарии. Иногда Джехо даже хотелось, чтобы Кёниль на всё наплевал и остался с ним. Просто из принципа хотелось. Джехо был большим мальчиком и сам разобрался бы со своими проблемами.***
С изрядной долей сомнения Сангюн смотрел на Кёниля, вливающего в себя очередную порцию виски. Тут вроде и помочь надо, а вроде и не его дело, особенно после лекции от Джехо на тему “заебали лезть в наши отношения”. Когда Сангюн вообще слушал кого-то. ― Если бы мне платили за то, что я выслушиваю всех разочаровавшихся в жизни людей, я бы давно стал миллионером и купил себе дирижабль. Выкладывай. Зачем ему понадобился дирижабль, Кёниль предпочел не думать, молча допил и протянул пустой бокал. ― Я совершенно не знаю, что делать. ― Подожди, я сделаю бинго, чтобы вычёркивать твои фразы и в конце закричать “еблан”! ― вместо очередного бокала Сангюн поставил вазочку с орешками, ― Не можешь выбрать между двумя потрясающе красивыми парнями? Кёниль подавился воздухом и закашлялся. Сангюн его немного пугал. И полубезумным взглядом, и опасной улыбкой, и тем, что вроде как был вместе с тем синеволосым, с которым они подрались, когда Кёниль попал в этот бар в первый раз. Но больше всего – его осведомленностью в вопросе чужих отношений. ― Твой ненаглядный скоро плешь Чансобу проест на эту тему, успокойся. Я не телепат. Хотелось послать Сангюна куда-нибудь подальше, но на глаза попался телефон, под завязку наполненный старыми, почти ничего не значащими смс от Иджона, вроде простого “Как ты там?”, “Не болит голова после вчерашнего? Хочешь, я привезу тебе лекарство?”, или удивительно милого “Ты хотя бы поел? Т_Т”. Дома у Кёниля теперь лежал целый альбом, в который он бережно собрал все стихи и послания от Иджона. Измятые, местами порванные. Все, которые смог спасти. Он перечитывал их раз за разом, каждый раз находя что-то абсолютно новое для себя и удивлялся тому, каким же сентиментальным мудаком его делает этот мальчишка. А наверху, в своей квартире, прямо сейчас его ждал Джехо. Красивый как черт, податливый и горячий. Но он – не Иджон. ― Нет. Не могу, ― смысла врать Сангюну не было, раз уж он знал всё. – Не знаю, что делать. ― Кинь монетку? – бармен протянул ему крупную старую монету, кажется, американского происхождения. ― Выпадет орел ― останешься с Джехо. Решка ― пойдешь вымаливать прощения у малыша Иджона. Кёниль взял эту монету с величайшей осторожностью, словно Сангюн ему змею предлагал. Металл приятно холодил пальцы, и монета прекрасной тяжестью легла в ладонь. ― Разве это нормально ― доверять такое решение какому-то случаю? Вот так просто решать, с кем мне остаться? Сангюн хмыкнул, подливая Кёнилю еще виски: ― Судьба ― отмаза для неудачников. Когда кинешь, ты уже будешь ожидать какой-то конкретный вариант и надеяться на него. Кёниль ошарашено замер, подняв глаза на изображающего бурную деятельность Сангюна. Он не думал, что в этом парне, помимо сарказма, скрыта еще и мудрость. ― Я это в книге прочитал, идиот, ― улыбнулся Сангюн в ответ. ― А я уже было начал тебя уважать. ― Это ты зря, ― бросил бармен, прислоняясь к стене спиной. ― Вообще, не подумай, мне не хотелось бы, чтобы ты был хоть с кем-то из них. Ты мне не нравишься, и я считаю, что они достойны гораздо лучшего. Но я устал уже смотреть на вашу бесконечную мелодраму. Я комедии больше люблю. А ещё истерящий Джехо расстраивает Чансоба, и он капает на мозг мне. Кёниль медленно кивнул и, глубоко вздохнув, подбросил монету в воздух, уже заранее зная, какую из сторон он бы хотел увидеть.***
― Я вчера видел Иджона, и, знаешь… Он выглядел очень плохо, ― Джехо перекладывал свои бумаги, пока Кёниль валялся на диване, бездумно щелкая пультом от телевизора, ― Я тебе как врач говорю. ― Мне жаль, но я ничего не могу поделать. Отложив в сторону записи с историями бесед, Джехо вопросительно посмотрел на Кёниля, ожидая продолжения. ― Я с тобой. Я выбрал. “Ты сам-то в это веришь?” ― хотелось спросить у него. Джехо, вот, не верил. Потому что слишком хорошо знал людей. Слишком хорошо знал Кёниля. И слишком хорошо знал, что после чётко сказанного “нет” всегда следует десяток каких-нибудь “но”.***
В реальность Кёниль вырвался с непонятным бормотанием. Ему снилось что-то плохое, но что именно – он вспомнить не мог, даже маленького кусочка сна не приходило на помощь. Знал только, что ничего хорошего. Он слепо пошарил рукой по соседней половине кровати, но, ничего не найдя, все-таки с трудом продрал глаза и оглядел полутемную комнату. Джехо сидел на самом краю кровати, свесив босые ноги на холодный пол и низко опустив голову. В полумраке, освещенный лишь тусклым светом уличных фонарей Джехо казался нереальным, маленьким и хрупким, каким-то неправильно-сломанным. В какой-то момент Кёнилю даже показалось, что он видит Иджона, настолько странно-похоже выглядели эти два человека в такие моменты. Сквозь пелену сна Кёниль едва мог разглядеть темные синяки на шее и спине Джехо. Еще совсем недавно он стонал, отчаянно цепляясь пальцами за плечи Кёниля, запрокинув голову и подставляя шею под жадные поцелуи. Совсем недавно он подавался навстречу, желая продлить мгновения их близости, и по венам Кёниля растекалось жаркое, тягучее удовольствие от одной только мысли о том, что Джехо ― вот он, в его руках. А сейчас маленький грустный Джехо сидел на краю кровати, изображая квинтэссенцию боли и отчаяния. Кёниль видел, как в свете фонарей перекатываются мышцы на чужой голой спине и дрожат напряженные плечи. ― Что случилось? – говорить не хотелось совсем, но голова грозила лопнуть от давящей тишины, с каждой секундой сжимающейся на черепе всё сильнее. Кёниль протянул ладонь, наткнувшись на чудовищно холодное плечо, и почувствовал, как Джехо осторожно отодвигается в сторону. Так, чтобы между ними оставалось еще больше места. ― Джехо, ты пугаешь меня. Что случилось? – Кёниль сел рядом, и голого тела неприятно коснулся прохладный воздух из приоткрытого окна. – Всё же в порядке было. Он попытался поцеловать застывшего Джехо в шею, но тот дернулся, как от удара, и отодвинулся подальше, резко и как-то слишком отчаянно, словно от дикого зверя пытался спастись. На несколько секунд Кёниля парализовало. Словно вся кровь в венах вдруг загустела. Глаза у Джехо отвратительно пустые. Смотришь и проваливаешься в сплошную чёрную дыру, не в силах зацепиться за что-нибудь. Он молча сидел на самом краю кровати и таращился в одну точку, не утруждая себя даже морганием. ― Джехо… ― Кёниль тяжело сглотнул, пытаясь проглотить ком в горле. Он не понимал, что происходит. Нет, он прекрасно понимал. Но признаться самому себе в этом было слишком страшно. ― Хватит, ― голос у Джехо был сорванный и глухой, словно через слой ваты звучал. Он судорожно провел дрожащей рукой по пересохшим, искусанным губам. ― Хватит, Кёниль. Мы слишком заигрались. На ответ у Кёниля не было времени, Джехо не дал ему времени даже на подумать. Продолжил, пока были силы. ― Позвони Иджону. Я помню, что вы вроде как разошлись, но я знаю, что он все еще ждет, пока ты перестанешь быть эгоистичным мудаком и сделаешь это уже. ― Но… ― Он любит тебя. И ты его. Хватит вам обоим вести себя как последние кретины. Кёниль осторожно прикоснулся руками к ледяным коленям Джехо и замер, боясь сделать хоть что-то еще. Видимо, ему сейчас требовалась вся выдержка и последние крохи силы воли, чтобы удержать себя в адекватном состоянии. Или он бы уже давно разнёс тут всё, через окно выйдя на улицу. Как-то раз Джехо рассказывал, что может держать себя в руках когда и как угодно, работа располагала. Что может быть уравновешенным даже, когда хотелось обнять пациента и расплакаться вместе с ним. ― Но ты… Джехо поднял голову к потолку и часто-часто заморгал, словно пытаясь остановить непрошенные слезы. Кёниль не понимал. А ещё он не помнил, как совсем недавно, прижав Джехо к себе и уснув, он пинался во сне и глухо, отчаянно звал кого-то. Не Джехо. Совсем не Джехо. ― Я не могу, Кёниль. Ты классный. С тобой отличный секс. Но вместе мы быть не можем. Поверь мне, мы слишком плохое сочетание. Да в каком месте они, чёрт возьми, плохое сочетание. Кёниль же всё сделал, всё сказал, всё, что только мог. Видимо, не всё и не так, как надо было. ― Прости, что... ― Ты не виноват, ― улыбка у Джехо до странного никакая, безэмоциональная и пустая. ― Ничего. Я справлюсь как-нибудь. Иджон и правда сделал из Кёниля сентиментального мудака, которому подавай любовь и нежность. И вот сейчас он, поддавшись порыву, обнял Джехо и зашептал очередную бессмысленную чушь. Улыбка превратилась в грустный оскал человека, который всё давно решил, но её Кёниль так и не увидел. ― Я вроде как тебя ненавидеть должен, ― Джехо говорил медленно, словно с усилием, будто пытаясь держать голос под контролем. Его холодные пальцы дрожали, запутавшись в чужих волосах. ― Чертов ты мудак, Сон Кёниль. Чертов ты мудак. Всё вдруг стало до ужаса абсурдным. Болезненным. Кёниль молчал, наблюдая за тем, как Джехо медленно собирал вещи и одевался. Ему не хотелось отпускать, хотелось схватить в охапку, стиснуть в объятиях и зацеловать, чтобы и мыслей никаких не было об уходе за пределы этой комнаты, но понимал – не имеет права. Не после того дерьма, которое он уже натворил. Ведь если бы он сделал это, то Джехо точно остался бы, а Кёниль снова и снова лил кислоту на незаживающие царапины. Не намеренно, но непременно. По-другому Кёниль не мог. По-другому у него бы и не вышло. Он словно слышал, кожей чувствовал, как сердце Джехо разрывалось. И его собственное сердце рвалось вслед за ним. Поэтому он молчал, просто провожая его долгим, отчаянным взглядом, и краем уха слышал, как тот звонил по телефону и говорил что-то про то, что ему срочно необходим лемур и нажраться. Кёниль молчал, раскинувшись на кровати, как морская звезда. Голая и выброшенная на сушу, совершенно запутавшаяся в жизни и самом себе морская звезда. Даже когда входная дверь громко хлопнула, извещая о том, что Джехо покинул эту квартиру, Кёниль душил в себе порыв сорваться вслед за ним и затащить обратно. Сейчас нужно было постараться не поступить как эгоистичный мудак, коим он и был. За всё то время, что он провёл в весьма фривольной манере, не задерживаясь с людьми надолго, впервые его настолько сильно шибануло человеком. Двумя сразу. Одним, как в каком-нибудь хорошем романтическом фильме со всем прилагающимся: нежными поцелуями, милыми фразами, взаимной заботой, бабочками в животе, объятиями, совместными воспоминаниями. И другим, в воспоминаниях о котором был только секс, алкоголь и лёгкие наркотики. Казалось бы, выбрал бы что-то одно, а второе пришло бы само. Кёниль выбрал неправильно.***
В баре было шумно, из колонок грохотала чудовищная электронная музыка, а рояль пустовал. У пианиста был выходной, хотя Кёниль лично видел, как тот некоторое время назад ошивался здесь, хвостом следуя за официантом и отбивая его от особо приставучих клиентов. Рядом сидел Иджон, медленно потягивал ярко-розовый коктейль (его изобрел Чансоб, обозвал “Похоронами девственности” и ни под какими предлогами не выдавал, из чего именно он состоит). Тот самый Иджон, который совсем недавно забрасывал его грустными стихами и смс, надоедал звонками и вообще… таскался за ним с видом самого несчастного человека на земле. В итоге, конечно же, всё получилось так, как получилось, и сюда они пришли уже вместе. После очень странного примирения, за которое Кёниль раз сто сказал “я был дебилом” и ещё столько же раз пообещал исправиться. Упрямый ребенок. Упрямый, фантастически красивый, чудовищно сексуальный ребенок. Кёниль опрокинул в себя очередную стопку водки и тяжело вздохнул. ― Хён, ― тянул Иджон, наигранно-лениво, вязко, пьяно. – Мой любимый хён. Кёниль пробормотал что-то, отдаленно похожее на “чертова пьянь”, и вдруг замер, напрягся всем телом, потому что эта пьянь, слегка пошатываясь, забралась к нему прямо на колени. И заглянула в глаза – почти счастливо, безумно преданно. Кёниль слишком поздно это осознал, и теперь уже никак не мог скинуть зарвавшегося младшего с себя – жалко, покалечится ещё (Кёниль же не зверь, ну в самом деле), и, к тому же, он такой горячий, такой податливый в его объятиях, что руки неосознанно потянулись к нему, чтобы погладить по спине, и убрать их совершенно никак не получалось. Иджон выгнул спину под жадными руками Кёниля, прогнулся весь, подался ещё ближе, и Кёнилю хотелось орать в голос. Иджон был похож на огромного кота, гибкого, ласкового, только почеши за ухом – начал бы мурлыкать. Кёниль и почесал бы, с удовольствием бы почесал, да рук не оторвать от его спины. Вместо этого он приподнял чужую футболку и нежно, почти невесомо прошелся пальцами по голой коже на его пояснице, пощекотал, словно кота погладил. И Иджона повело. Он рвано вздохнул, выгнулся ещё сильнее, казалось, что вот-вот переломится, и поерзал на его коленях ещё бездумнее, почти отчаянно. Кёнилю это очень понравилось. Он провел пальцами по его выступающему позвоночнику – медленно, очень нежно, а Иджон рвано дышал, уткнувшись носом ему куда-то в шею. И мелко вздрагивал иногда, когда ногти Кёниля вдруг царапали его спину. На них оглядывались с соседних столиков, кидали заинтересованные (или брезгливые) взгляды, но Кёнилю на них было плевать. Иджону, кажется, тоже. Какое кому было дело до двух обнимающихся парней у самого дальнего столика бара. И что, что один из них сидел на коленях у другого, прижавшись к нему всем телом. И что, что руки другого были под футболкой первого. И что, что гладили и трогали везде, где только могли. Кому какое дело. Иджон утробно застонал, когда Кёниль провел руками под его футболкой, оглаживая выступающие ребра, и вдруг с силой ущипнул за соски, помял их в своих пальцах, почти до боли. Иджон стонал, сладко и протяжно, и Кёниль почувствовал, как чужой член напрягся в джинсах, упираясь в его собственный пах. И это гораздо чувственнее и интимнее, чем если они были бы полностью раздеты. Прикосновения Кёниля из нежных вдруг стали чуть более требовательными, и Иджон откровенно и безумно пошло потерся об его пах своим, и Кёниль почувствовал, как у самого перехватило дыхание и помутнело в глазах. Наконец, Кёниль вытащил свои руки из-под чужой футболки и притянул его за подбородок к себе, чтобы поцеловать во влажные искусанные губы. Поцелуй получился быстрым и грязным, потому что у Кёниля сейчас были огромные проблемы с нежностями и желанием обладать, а Иджон был пьян, и ему, в сущности, не важно, что именно происходило. Важно лишь, чтобы только Кёниль. Кёниль зарычал в поцелуй, трахая своим языком чужой рот, огладил нёбо, укусил за язык и губы, и Иджон прильнул к нему, покорный, до одури и звезд в глазах, послушный и горячий. У Кёниля были огромные проблемы. Особенно, когда руки Иджона, неопытные и очень осторожные, вдруг нежно погладили его по щеке, почти невесомо, самыми подушечками пальцев. Кёниль резко прервал поцелуй, оставляя Иджона с выражением удивления на лице и вязкой слюной на подбородке. И грубо схватил его за волосы на затылке, потянул назад, заставляя прогнуться в спине, вскрикнуть от боли и запрокинуть голову. И влажно поцеловал в шею. Зубами прихватил тонкую, такую чувствительную кожу под подбородком, с силой прикусил ее, с явным намерением оставить после себя крупную багровую метку. Иджон больно впился пальцами в плечи Кёниля и задрожал, пытаясь дышать, пока Кёниль жадно накрыл губами его кадык, целовал и лизал, оставляя влажный след. Лицо Иджона искривилось в удовольствии, брови были сведены, словно от боли, а влажные покрасневшие губы приоткрыты в попытке получить хоть немного воздуха, и Кёниль ничего красивее не видел в своей жизни. Кёнилю до безумия хотелось ему отсосать. Посмотреть, как его лицо краснеет и искажается от удовольствия. Услышать, как он жалобно стонет и умоляет взять глубже. Попробовать его на вкус. Возможно, даже связать ему руки за спиной, чтобы тот умолял двигаться быстрее, но никак не мог помешать Кёнилю мучить его, иссушить, до самой последней капли. Заставить его забиться в приступе удовольствия, забывая о том, кто он такой, где он находился и который сейчас год. Кёнилю хотелось, но он все же решил оставить это на следующий раз. А сейчас он жадно вылизывал ключицы Иджона, продолжая грубо держать его за волосы, и с каждым новым прикосновением движения чужих бедер становились все резче и рванее, а дыхание, касающееся его щеки, все чаще срывалось на стон. И Кёниль почувствовал, что и сам может кончить, позорно и вот прямо в собственные штаны, только от одной этой недостимуляции и чужих стонов, вперемешку с тихим, хриплым и отчаянным “Кёниль, пожалуйста”. Но Кёниль выдержал, а вот Иджон – не очень. Он забился в его руках, жадно хватая воздух открытым ртом, и едва не кричал. А потом обессилено повалился на грудь Кёниля, прикрыв глаза и вдыхая запах его кожи, одеколона и алкоголя. И он выглядел таким отчаянно-счастливым, что у Кёниля закружилась голова, и в животе бабочки устроили революцию, словно желая вырваться наружу. ― Кажется, я кончил в свои собственные трусы, ― пьяно хихикнул Иджон, двигая бедрами. Кёнилю хотелось плакать и орать. А ещё лучше – затащить обмякающего младшего куда-нибудь в туалет и выебать хорошенько, чтобы искры из глаз, чтобы сидеть не мог неделю, не то, что ходить. Чтобы неповадно было. Но вместо этого просто жадно смотрел на чужие припухшие влажные губы, глаза-щелочки, блестящие от удовлетворения. И сердце щемило от непонятно откуда взявшейся почти щенячьей нежности. Взгляд сфокусировался чуть дальше, позволяя заметить у барной стойки поникшего Джехо. Стало неописуемо мерзко. Они обо всём договорились, всё обсудили и решили. Кёниль ничего не обещал, никто ему не запрещал приходить сюда и почти что трахать кого угодно на глазах у других посетителей. Даже Иджона перед Джехо. И всё равно ему стало немного, совсем немного, стыдно. В голове всплыла последняя ночь с Джехо, и кончики пальцев мгновенно онемели. Всё, что у них было и как было, пронеслось в голове нескончаемым потоком, забивая горло недостатком воздуха. С Иджоном так не выйдет. Даже если его целиком раздробить на мелкие кусочки и собрать заново, он не сможет стать таким же, как Джехо. Его природную нежность никуда не денешь, только ярче разгорится и будет греть ещё очень долго. С Джехо всё наоборот. Там, где хочется тепла и нежности, только злой одинокий ветер, задувающий любой огонь. И это уже не сломаешь. Всё равно что орать на бетонную стену, надеясь, что она так разлетится в ошмётки. На мгновение Кёниль пересекся с ним взглядом и тут же отвел глаза. Почему нельзя любить сразу обоих?***
― Сколько там дают за убийство? Уныло спросил Джехо у Сангюна, пока тот разливал по пяти стопкам текилу. Кого именно убить хотелось ― черт знает. Вполне возможно, что и себя самого, но уж точно не Кёниля. Хотя вот он, как раз таки, заслуживал тяжелейшей смерти как никто другой. Потому что гребаный мудак. ― В этом месте тебе помогут спрятать труп так, что ты про него забудешь. Так что развлекайся в меру своих желаний, ― Сангюн двинул шоты по стойке. ― Ты уверен, что осилишь? ― Я все ещё живу двумя этажами выше. Мне плевать. ― Дело твое. Сапожник без сапог. ― Иди на хер. Где-то там, за музыкой и пеленой табачного дыма, Кёниль все ещё держал Иджона, что-то ему шептал, гладил его, любил его. Он мог что угодно с ним сейчас делать, главное, что он просто был там с ним, а не здесь рядом с Джехо. С одной стороны, он знал, на что шел, когда вся эта херня только началась. Знал, какой Кёниль ветреный, какой бардак был у него в голове. Знал, что с такими людьми лучше не связываться. Знал, что у них только секс и больше ничего (ещё, может быть, безумные коктейли от Сангюна на двоих). Вдоль и поперек проанализировал своей собственное поведение и свои шансы на что-то большее. И все равно влюбился как кретин. ― Да ты сегодня в ударе. Чансоба на хер не пошлешь, и Джехо сделал неопределенный жест рукой, отодвигая пустые стекляшки подальше, пока не снес их к хренам. Ему жизненно необходимо было напиться в такие сопли, чтобы память отказала и сама себя стерла. И чтобы Кёниль оказался где-нибудь очень далеко в его сознании. Желательно вообще вне его. ― Что делать собираешься со всем этим? Джехо пожал плечами. В данной ситуации от него зависело примерно ничего. К тому же Иджон, судя по всему, перешёл в ту стадию решительных действий, когда остановить его сможет только лавина. И то не факт. ― Ты, может, считаешь, что справишься со всем сам, ― едва ли не впервые Джехо видел, чтобы Сангюн не делал ничего, только лежал подбородком на скрещенных руках и улыбался. ― Но ты тут что-то типа нашего общего брата. А мы своих не бросаем. ― Вот только ты не вздумай совать свой нос в чужие жизни. И без того натворил уже. Дай людям самим разобраться. В голосе Чансоба изрядная доля раздражения, в котором Джехо даже смог бы разобраться сходу, если бы все его мысли в данный момент не занимал мудак-Кёниль. Точнее то, что он сам мудак и позволил так с собой поступать. Как впрочем и то, что если Кёниль сейчас подошел бы сюда, он рванул бы за ним на край света. ― Я не знаю, о чём ты там сейчас думаешь, но, ради бога, перестань. Лёгкий подзатыльник прилетел в голову Джехо, перемешав все мысли в одну кучу. И правда, лучше перестать. ― Ты помнишь, что у нас через неделю масштабные празднования? ― дождавшись, пока Чансоб ушел разбираться с Гончаном, спросил Сангюн. ― День рождения шефа, все дела… Вот, блять, я по твоему взгляду вижу, что ты нахер забыл. Джехо стремительно седел. И правда, забыл. В последние дни он столько пил и страдал из-за Кёниля, что из головы вылетело абсолютно всё, даже рабочие моменты. ― Насчёт подарка не парься, мы с парнями уже всё сделали. Только не проебись, пожалуйста. Пока Джехо окончательно не упал в алкогольную яму, Сангюн объяснил ему все планы на мероприятие и суть подарка, в который его тоже до кучи вписали, потому что предполагали такой исход ситуации. Потом в голову окончательно шибанула текила, и думать стало слишком сложно.***
― Господа и дамы в лице Хонбина, мы начинаем наше заседание. На всякий случай Гончан оглянулся, подозревая, что упустил кого-то, если Сангюн вдруг заговорил во множественном числе. В баре не было даже Чансоба: его спровадили под каким-то очень серьёзным предлогом, который даже сам Сангюн не очень понял, и теперь строили планы на будущее. ― Я бы ударил тебя, ― Хонбин приоткрыл один глаз, ― но я слишком устал, поэтому, давай быстро разберёмся и я поеду домой спать. ― Твоё плюшевое чудо тебя дотащит, слушай сюда, у нас экстренное положение. Плюшевое чудо в лице Гончана недоуменно приподняло бровь. Они, конечно, называли так друг друга, когда оставались наедине, но Сангюн-то откуда об этом знает. ― Через четыре дня в этом месте мы снова будем балагурить по поводу дня рождения нашего любимого большого босса. Во-первых, я не очень хочу в этот день тут работать, потому что у меня свои планы. Во-вторых, тут такая драма разворачивается, что даже я в шоке. ― Если ты про Джехо и его мужика, то мы в курсе. Меланхолично изрек Хонбин, устраивая голову на коленях Гончана. Ничего нового он пока не узнал, спать хотелось слишком сильно, Сангюн бесил, и вообще зачем они тут находились. Но Чансоб ― это святое. И его проблемы становились проблемами всех, кто работал вместе с ним. ― Отлично. Тогда прослеживаем логическую цепочку. Этому идиоту плохо, Чансоб расстраивается, огребаем мы все. Заметили это в последнее время? ― Да, ― Гончан кивнул, ― он сказал, что я плохо играю. ― А мне предъявил, что я медленно работаю. ― Мне он заявил, что у меня волосы слишком рыжие. В общем, суть ясна. За то время, что Сангюн с Гончаном обсуждали план действий, Хонбин успел заснуть и проснуться раз восемь, уже несколько раз пожалев, что согласился здесь остаться. К какому выводу они там пришли, он даже не осознал, только знал, что по плану не пойдёт вообще ничего. Что-то там про Джехо, драму, отношения с Чансобом, психотерапию, алкоголь, праздник, снова алкоголь, мудака-Хёнхо… Так, отмотать назад, эта информация Хонбину была не очень нужна. ― Ты действительно думаешь, что проблема в Джехо? ― Гончан осторожно гпогладил Хонбина по голове, поглядывая на часы. ― Я в этом уверен. По-хорошему Сангюна лучше было бы отговорить от очередного идиотского плана, по своему опыту Гончан знал, что это едва ли не бесполезно ― тот только упрётся рогом и наломает ещё больше дров. ― Мы должны… ― Оставить их в покое и позволить разбираться самим. Пошли. Последнее предназначалось уже Хонбину. Он едва ли не окончательно заснул и даже начал что-то бормотать во сне, а тащить его в буквальном смысле на себе у Гончана не было сил и особого желания. К тому же Сангюн опять начал переходить все допустимые границы адекватности. Гончан категорически не любил вмешиваться в чужую жизнь. А ещё спать очень хотел.***
Чансоб осторожно выглянул в окно, чтобы разведать обстановку, и тяжело вздохнул, обнаружив на улице несколько фургонов, припаркованную чуть подальше машину Хёнхо и Сангюна, бодро руководившего какими-то разгрузочными работами. У дверей бара уже находилась прорва коробок, вокруг которых кругами бегал и что-то нечленораздельно орал Хонбин. Из его воплей становилось немного понятно, что ничего хорошего сегодня на работе Чансоба не ждало. Впрочем, ещё ни разу его день рождения не проходил без эксцессов. В прошлом году он обнаружил себя в самолёте, летящем в Австралию. Два года назад пришлось закрывать бар на несколько дней, чтобы привести в порядок после вечеринки в стиле космических захватчиков. Еще за год до этого творилась вообще какая-то бешеная вакханалия, которую Чансоб не мог вспомнить, но периодически находил у себя фотографии и ужасался собственному поведению. Сегодняшнее празднование явно войдет в историю. Хотя бы потому, что Сангюн не будет пытаться охмурить всех, кто находится в зоне доступа, и не придётся выполнять за него всю работу. ― Куда вы его попёрли! ― вопль Гончана перекрыл сразу все звуки. ― Поставьте на место! Я вам нахуй руки вырву! Вы охуели! Вот кто-то дошёл до рояля. Иного варианта развития событий Чансоб предположить не мог - их музыкант был слишком воспитанным и спокойным, а уж выражался матом раз в сто лет. Спускаться вниз хотелось всё меньше. Впервые за долгое время на Чансоба накатила дикая апатия, стирающая любое желание жить. Слишком много людей, чужие проблемы, невнятные разборки, странные отношения и со всем этим обязательно нужно было контактировать. А ещё там будет Джехо со своими влюблёнными товарищами, и вот на это смотреть точно не хотелось. Чансоб сделал глубокий вдох, затягивая на шее галстук. Беспокоиться о друзьях сверх меры становилось дурацким хобби. Из зеркала смотрел немного уставший, слегка побитый жизнью, и оттого очень серьёзный молодой человек в строгом костюме. Не хватало только кожаного портфеля и гарнитуры на ухе для полного комплекта. ― Выглядишь как придурок. Улыбнулся Чансоб сам себе. Из дома он вышел в обычных джинсах и футболке с логотипом League of legends. В конце концов, в свой день рождения он мог себе позволить немного расслабиться. В баре происходило куда больше вещей, чем творилось на улице, и посреди всего этого Чансоб чувствовал себя немного неуютно. Два года назад Сангюн отвоевал себе право организовывать мероприятия в этот день и едва ли не пинками выгонял шефа куда подальше, лишь бы тот ничего не делал и принимал поздравления. ― Можешь пока пойти в подсобку и начать разворачивать подарки, ― рядом остановился Хонбин со статуей фламинго в натуральную величину. ― Кто-то уже пытался прислать тебе двух корги, но Сангюн устроил такой скандал, что вместо них предложили капибару. В общем, нет у нас ни собак, ни капибары. ― У вас тут всё в порядке? ― Ты не поверишь, но этот ваш Хёнхо оказался организатором всяких сомнительных мероприятий, ― Гончан появился на мгновение, чтобы отобрать фламинго и снова исчезнуть, - так что у нас тут всё под контролем. ― Каких таких мероприятий? ― Сомнительных, ― Хонбин подхватил странно гремящую коробку. ― Можешь с ним поговорить, он тут где-то ошивается. Спустя полчаса Чансоб успел получить бизнес-предложение, пожизненную скидку и несколько очень важных контактов в среде развлекательных услуг. Хёнхо оказался неожиданно приятным в деловом общении, у него была определённая хватка и на удивление хорошо поставленный голос. ― Я бы хотел провести одно мероприятие при поддержке вашего бара, ― Хёнхо поправил галстук. Сегодня он выглядел на удивление прилично, и даже ярко-синие волосы не разрушали образ серьёзного бизнесмена, по чистой случайности оказавшегося в подобном месте. ― Но для начала, поздравляю с днём рождения. Сангюн сказал, что у тебя не часто бывают свободные деньки, так что я пригласил ребят вам немного помочь. Ах да, ещё я договорился об очень выгодной поставке и сократил ваши расходы за этот месяц примерно вдвое. Будем считать это моим подарком и извинениями за тот случай. Чансоб изучил протянутую визитку и улыбнулся. Вот только Сангюн при всей своей сумасбродности мог познакомиться с таким человеком. Впрочем, хорошие знакомства никогда не бывали лишними, особенно, если влекли за собой взаимовыгодное сотрудничество. Вызванная поддержка вместе с Гончаном перетаскивали столы, развешивали украшения, превращая бар в место, где действительно хотелось бы что-то отпраздновать. В панике кругами бегал Сангюн, разбирающийся с какими-то своими делами и объясняющий помощникам где что находится. Рояль передвинули чуть подальше, освобождая место, и Чансоб начал слегка беспокоиться о происходящем. Он не планировал ничего особо масштабного, только пообщаться с постоянными посетителями, ответить на тонну звонков и потом пойти домой, выпив перед сном чаю в компании Джехо. ― Хён, у меня для тебя две новости, ― Сангюн прервался, чтобы собрать волосы в хвост. ― Первая ― тебе совсем не обязательно торчать тут целую ночь. Вторая ― ты не будешь торчать тут целую ночь. Судя по всему, Сангюн прошерстил всех, кто приходил к ним за последний месяц, потому что в баре оказались самые запомнившиеся посетители. Где-то в углу, старательно прячась от Джехо, тусовались Кёниль с Иджоном, периодически подкармливающие лемура. Догюн постоянно отвлекался на звонки в клинику, где оставил интерна на ночное дежурство, и каждый раз получал за это подзатыльник от Шихёна. Маленький, но уже изрядно боевой Тэян объяснял Чихо, что его работа никак не связана с интимом, мужчинами, наркотиками и вообще чем-либо подозрительным. На какие-то рабочие темы разговаривал с Донсоном Хёнхо, изредка отдавая указания своим подопечным. ― У вас тут прямо безудержное веселье, ― Джехо опёрся на стойку. ― Разве что стриптизёрш не хватает. ― Они позже будут. Сангюн нахмурился. Где-то здесь он напрочь забыл, что там дальше должно быть по их плану, который направлен на улучшение кармы всех присутствующих. Чихо с Тэяном ― есть. Счастливы, довольны, всё у них хорошо. Тэяну бы только научиться пить уже, а Чихо перестать смущаться и вести себя как влюблённый старшеклассник. Хонбин с Гончаном ― есть. Вот за них Сангюн был рад как за себя. Хонбин, наконец, перестал вести себя как мудак и стал реагировать на подколки куда спокойнее. Заодно перестал ныть на тему того, что его такого красивого и чудесного никто не любит и не ценит. А Гончан просто был хорошим. Придурки с лемуром вообще не поддавались обсуждению. В их отношения не вникал даже Джехо, а Сангюну было глубоко наплевать на всё, кроме Ноксаля. Лемур периодически оказывался в баре и на правах постоянного посетителя восседал на плечах одного из барменов, помогая готовить коктейли. ― Слушай, Чансоб сказал, что забыл свой телефон в квартире, можешь за ним подняться? Кто, если не Сангюн. ― И что ты хотел? Прилетает в лоб Джехо, едва он открывает дверь квартиры. ― Сангюн сказал, что ты забыл телефон и… ― Мне Сангюн сказал, что ты хотел о чём-то поговорить и поэтому попросил подняться. На секунду Чансоб замолк и вдруг начал хохотать в голос, опираясь о стену. ― Клянусь, я никогда не перестану удивляться планам этого пакостника. Так что там насчёт поговорить? О чём им можно поговорить Джехо не представлял от слова “совсем”. У них всё было хорошо. Не было никаких безысходных влюблённостей или проблем, не было поводов для ссор и драк. Не было даже того, к кому можно было по-дружески приревновать. ― Раз уж нас так элегантно выпроводили, может отпразднуем вдвоём? Чансоб распахнул дверь в гостиную и снова начал смеяться так, что даже осел на пол, пытаясь прийти в чувство. За время его отсутствия здесь явно кто-то успел похозяйничать. Навели порядок, притащили кучу подушек, бросили на диван огромный плед и оставили целую коробку с любимыми сладостями. Внутреннее чутьё подсказывало Чансобу, что без помощи Хёнхо и Сангюна здесь явно не обошлось. ― Если бы я мог удивляться тому, что творится в моей жизни, я бы это сделал. Джехо стоял за его спиной и смотрел в окно. Вот так значит. За них, кажется, уже всё решили. Впрочем, это даже к лучшему. Если бы он не получил такого морального пинка в сторону Чансоба, так бы и продолжал ныть и расстраиваться из-за Кёниля, пока окончательно не отпустило бы со временем. ― Составишь мне компанию? Чансоб заварил чай, тот самый, который Джехо притащил к нему в прошлый свой визит, но так и не удосужился попробовать, выбрал фильм, что-то рассказывал. И улыбался. Джехо очень давно не видел, чтобы он так много улыбался. Ему очень хотелось остаться здесь подольше. Так долго, как только позволило бы время. Вот уж прав был Сангюн ― сапожник без сапог. Столько раз помогал другим разобраться с отношениями и душевными метаниями, а в самом себе так и не получилось ничего разрулить. ― Знаешь, ― Чансоб протянул кружку с чаем, ― я думаю, что можно устроить ребятам пару внеплановых выходных. ― А как же “я должен работать”, “у меня есть работа”, бла-бла-бла? ― Ну, видимо, у меня появилось ещё что-то, помимо работы. Мысленно Джехо послал Кёниля к чёрту. Сон Кёниль задумчиво икнул и выпил залпом очередной коктейль. У него странно горели кончики ушей, до кучи он последние несколько минут ещё и икал, что наводило на странные мысли. ― У тебя всё в порядке? Рядом сидел Иджон, вцепившись в его руку, и постоянно оглядывался, боясь встретить Джехо или кого-то из местных. Они оба нутром чуяли, что не являлись здесь самыми желанными гостями, но Иджона позвал Сангюн и даже благосклонно разрешил взять с собой “ну этого твоего”. ― Да, да. Нормально, ― Кёниль старался не смотреть в сторону барной стойки, ― просто кажется, что меня кто-то вспоминает последние минут пять. ― Может пойдём домой? Иджон поёрзал на месте. Его не покидала лёгкая паника и нарастающее беспокойство, словно должно было случиться что-то не очень хорошее. Отпустило их обоих только когда подошёл Хонбин и научно-популярно объяснил, что никто их убивать не собирался, Джехо, наконец, устроил себе личную жизнь, а Сангюну стало слишком скучно дальше наблюдать за этой ситуацией. ― Только если вы расстанетесь, мы очень расстроимся, ― предупредил он на прощание и свалил куда-то в сторону рояля, на ходу надевая на лемура бумажную шапочку. ― Господа, лемуры, гости, товарищи, пацаны и прочие сочувствующие! ― звуки рояля стихли, позволяя голосу Сангюна с лёгкостью перекрыть гул бара. - Сегодня, как вы уже осведомлены, день рождения нашего общего знакомого, благодаря которому у нас есть чудесная возможность собираться здесь в любой день и предаваться безудержному веселью. Между гостями лавировал Хонбин, раздавая коктейли тем, кто ещё не обзавёлся ими. Почти всех этих людей он знал. Кто-то здесь не первый год, а кто-то появился совсем недавно. С кем-то он даже общался вне работы, а кого-то видел только за столом в состоянии изрядного подпития. Почему-то это всё казалось очень забавным. ― К сожалению, он сам сейчас отсутствует. Не волнуйтесь, этому есть весьма хорошая причина, с которой некоторые из вас, скорее всего, знакомы. Толпа удивлённо ахнула, кто-то одобрительно засмеялся. Тэян вздохнул, вспомнив смешного парня, которого здесь знал весь персонал, потому что он был другом Чансоба. Вот так вот у них всё, значит, вышло. ― Так что командовать парадом буду я, ― сообщил Сангюн, взбираясь на стойку. Хёнхо осторожно придерживал его за ногу, чтобы не навернулся, и старался не ржать в голос. ― За прошедший год здесь произошло много всего хорошего, несколько плохих вещей, погромы, массовые драки, потоп, один почти пожар и дофига того, что я не помню или помню, но плохо. Изначально этот бар был создан для того, чтобы каждый мог расслабиться и побыть самим собой. Чтобы можно было пообщаться с хорошими людьми и завести полезные знакомства. Выпить и приятно продолжить вечер. Постепенно речь Сангюна превратилась в какую-то дикую околесицу с перечислением всей той вакханалии, которая тут творилась едва ли не каждый вечер, и каждой положительной черты Чансоба. В какой-то момент Хёнхо надоело всё это слушать, и он подёргал своего бойфренда за штанину, сигнализируя о конце хвалебной оды. ― Короче, сделайте моему шефу самый лучший подарок ― будьте вы все нахрен счастливы. И тогда у него тоже всё будет хорошо. С днём рождения! Парой этажей выше Чансоб улыбнулся, услышав своё имя, произнесённое дружным хором гостей бара.