R.I.P. 2 My Youth

Мы с тобой были юны: ты закончил школу, а я — университет. Мы мечтали о чем-то несбыточно-нереальном: о совместной жизни вдвоем где-то подальше от нашего небольшого городка под Лос-Анджелесом и о том, что мы переберемся куда-то поближе к океану. Хотели уехать в Майами, помнишь? Помнишь, как ты лежал на моей груди, выводя пальцами татуировки? Как касался рисунка на груди, ровно в том месте, где и были губы на груди, и потом улыбался той мальчишеской улыбкой, на которою только ты был способен, потому что мне было уже двадцать три, и я забыл, как улыбаться. Забыл, как улыбаться так, чтобы морщинки собирались вокруг глаз и в них (глазах) горел незатухающий огонь. Забыл, какого это, чувствовать тепло человека, который делился бы им просто так, потому что в один момент оказался рядом. Ты всегда рисовал радугу в углу моей тетради по искусству, просто рисовал радугу и писал наши имена, а я смеялся из-за иронии, потому что мы с тобой были детьми радуги, и ты пытался затащить меня на гей-парад однажды. Когда тебе исполнилось восемнадцать мы поженились и в твоих глазах горел самый настоящий пожар. Мы просто связали себя браком и жили вместе в Майами, качаясь на волнах океана. Ты любил океан: такой неизведанный, глубокий, живущий собственной жизнью. Ты говорил, что он шепчет тебе о любви, и писал песни в толстый блокнот-тетрадку. Сейчас я боялся открывать твою тетрадь, потому что большая часть — океан, а я боюсь утонуть. Я помнил, как будто это было вчера, когда ты сидел на подоконнике на втором этаже и громко читал. Читал, а слёзы (первые слезы, увиденные мной) катились по твоему лицу. Тогда ты впервые поругался со своими родителями, но я поклялся самому себе, что не в этом проблема. Я просто заварил тебе чай и мы сидели вместе на подоконнике и пили его, а ты читал свои стихи, иногда наигрывал их на гитаре и смотрел на океан, который не был спокойным в тот день. Он был буйствующим, неспокойным, убивающим. Таким же, как и ты. После ты рисовал радугу на моих работах в студию, на обратной стороне, и рисовал плиты, которые ставят на кладбищах, и это стало меня пугать. Но ты быстро перерисовывал их в огромные камни, которые как достопримечательность находились на нашем пляже, и улыбался, как ни в чем не бывало. А мне становилась не спокойно, а ты просто рисовал камни на нашем берегу. Когда тебе стукнуло девятнадцать (а мне двадцать пять), ты решил научиться серфингу, чего я не поддерживал. Я всегда сидел на берегу во время твоих занятий и рисовал: волны, закаты, тебя. Чаще, тебя, конечно, но и волн было предостаточно. Я курил, сидя на пледе, и выдыхал в воздух дым, кусая губу. Я был в коконе, когда ты упал вниз и тебя понесло в сторону. Я помнил, как ты падал; как спасатели и твой тренер ринулись к тебе; как мир вокруг меня остановился; Я помнил скорую, твое мертвенно-бледное лицо, кровь на голове. Я тяжело вдохнул и пытался прорваться через бесконечную толпу зевак и запрыгнуть в машину в последнюю секунду, говоря о том, что я твоя вторая половинка. Смерть была глупой, как бы назвал это я, но от этого мне становилось только хуже в нашем просторном доме на берегу, где ты писал стихи об океане. Похороны были скромными, но организованные мной единолично: твоя семья отвернулась от тебя (я звал их, но они не пришли), только один парень с голубыми глазами приземлился на землю рядом со мной на следующий день и заплакал, говоря о том, что ты был потрясающим. Выгравированные буквы RIP на плите и два небольших холмика-камня. Камни стали символом нашей вечности. Моей вечности с твоим сердцем в груди. Луи, так звали твоего друга, пришел к нам в дом и сел на стул, где раньше располагался ты. Взял в руки тетрадку и прикусил губу, когда я кинул взгляд на его руки, крепко сжимающие обложку. — Он писал о тебе, — проговорил он тяжело, — то есть, прочти, Зейн, просто прочти. И я взял тетрадку из его рук. И я прочел первые строки. И я поклялся, что больше никогда не буду плакать так, как заплакал в ту ночь, когда крепкие руки голубоглазого Луи прижимали меня к себе. Но это не были твои объятья; не твои слова; не твои интонации; не ты.

И я погряз в своем личном океане с выгравированными RIP и холмиками-камнями.

Ты был слишком юным, когда это появилось на твоей надгробной плите.

и я больше не читал твои стихи, потому что океан топил меня.