Два ковбоя уходят в горы

С утра с неба сыпал белый порошок, царапал лицо, оседал в непокрытых волосах. Гарик забыл очки в кармане пальто на вешалке, а когда вернулся, обнаружил вместо них крошечную открытку в виде сердца с заботливо исправленной маркером надписью «С Днём Святого Мартиросяна». Внутри, кроме короткого стишка, ничего написано не было. В животе что-то натянулось, сорвалось и пустило протяжную волну по всему телу. Вырвавшись из цепких лап радостных поздравляющих, Гарик смотался на пару часов к жене — с букетом шикарных красных роз, довольный, мокроволосый, получив свою порцию женской ласки, мягких губ, благоухающей тонкой шеи, он возвратился меланхолично-спокойным, цветущим и улыбающимся. Казалось бы, чего ждать от очередного дня рождения, приближающего его к пятому десятку, но в груди что-то по-прежнему приятно ныло, сладкие волны бежали от макушки по горлу, по животу в ноги до колен в пятки и обратно. Очки так и не нашлись. *** Ургант подталкивает его к стене, только одна рука упирается сбоку, и можно бы выскользнуть, сбежать, но — Гарик послушен и молчалив, аки красна девица. Ваня наклоняется к нему медленно, осторожно, и надо бы ещё музыку романтичную и таинственную сюда вставить, но — тишина, покалывающая кожу тишина, и сердца удары — протяжные, гулкие, отдающиеся в стенах, стучащие в венах некогда перехваченных запястий. Гарик пытается вблизи углядеть хоть каплю смешинки в Ваниных глазах, но — видимо, зрение подводит его и тут. Ваня закрывает ему глаза ладонью, и Гарик чувствует, как теплеет воздух около губ — это дышит Ургант, и дышит он близко-близко, а Гарик втягивает в себя этот воздух, это дыхание и вот бы, думает он свои дурацкие мысли, втянуть всего его и не выдыхать: смертельная затяжка, триумфальная сигарета. Губы пересохшие облизать хочется, но ведь тогда башню снесет, да и язык не слушается. Только и остается, что дышать — тихо, аккуратно, думая о том, что ургантовский запах сейчас разгуливает по твоим лёгким. Лбом Ваня упирается в костяшки своих пальцев, смотрит на гладковыбритые щёки и подбородок, разглядывает неровности, шероховатости кожи. Кроет дыханием ему губы, как мороз стекло — причудливо да бережно, греет на выдохе, холодит на вдохе. Прекращает дышать он так же медленно. Отстраняется, отрывает руку от его лица, протягивает очки, пока тот надевает — не отходит ни на шаг. Гарик смотрит на него спокойно, серьёзно. — Два ковбоя уходят в горы, — изрекает он. Губам холодно. *** Вечером Гарика ждёт ужин на двоих в уютном ресторане с самой восхитительной женщиной его жизни — женой, а на выходных он будет принимать подарки от родных и друзей, которые обязательно придут с жёнами и мужьями, и будут случайные перегляды через другие лица, и Гарик будет обнимать Жанну за талию, пока где-то рядом кто-то будет периодически чмокать в щёку любимую жену. На тускло освещённой парковке, в стекло уже заведенного автомобиля стучится заснеженный Ургант и, не дожидаясь реакции, сам открывает дверцу и просовывается в салон, коротким крепким поцелуем впечатываясь в гариковские губы. Смешинка в глазах, изо рта пар — тепло. Сладкие волны вливаются в тихое море. Из кармана пальто опять таинственно пропадают очки.