Blame.

Этот мир всегда казался ему хрупким, как карточный домик. Большой, высокий. Но способный развалиться от каждого дуновения ветра, какой бы умелый мастер его не строил. Иллюзия безопасности в каменном кольце стен позволяла людям спать спокойно, успокаивала, словно руки матери, баюкающие младенца. Спокойствие, безмятежность, защита. На деле же эти руки смыкались тугим кольцом на горле судорожно хрипящего человечества, постепенно вытягивая из него жизнь. Они душили свободу в душе людей каменными клещами, а потом сами люди, лишенные свободы и надежды на познание нового, выбивали ростки любопытства и упрямства из подрастающих умов, превращая их в себе подобных. Жизнь ради жизни. Во главу угла ставилось стремление протянуть как можно дольше, играя в счастливых. Точнее, играли в них только первые обитатели. Все же последующие поколения и не знали иного мира. Их счастье было в уютном доме. В смехе ребенка, улыбке жены, объятиях мужа. Хорошей выпивке в ближайшей таверне, не менее хорошей компании, пригласившей отдохнуть. Эта рутина стала идеалом, ради которого трудились и которого добивались потом. Все эти простые человеческие стремления были столь же естественны, сколь и непонятны ему. Он сидел на краю стены, свесив вниз длинные ноги в кожаных сапогах. Казенная обувь немного жала, что не мешало ей добавлять мозолей при ходьбе. Бертольд удивлялся, как можно было создать столь неудобную вещь, с какой стороны не посмотри. Впрочем, надолго внимание на обуви он не задержал - кадет вообще не имел привычки обращать много внимания на условия, в которых находится. Говоря по правде, у него просто не оставалось на это времени. Он легко проваливался в поток собственных мыслей, забывая обо всем, находящемся вокруг. Вот и сейчас взгляд часто встревоженных зеленых глаз был направлен вдаль, в сторону рыжего, как языки пламени, заката, но Бертольд его не видел. Не видел титанов в десятках метров под ногами и равнин, шепчущих лесов и мягких облаков, раскиданных по небу неровными рваными кляксами. Зарево садящегося солнца прожигало небосвод, окрашивая все вокруг ровным теплым цветом и размазывая около любого предмета чернильные пятна теней, одна из которых находилась за спиной кадета. А мысли в голове сменяли друг друга, расплываясь и снова собираясь во что-то иное лишь для того, чтобы снова рассыпаться. Калейдоскоп. Детство мешалось со службой в кадетском корпусе, задания начальников с заданиями командиров. Иногда Берту казалось, что он физически ощущает, как идут воспоминания, мутными волнами окутывая сознание. И ему это нравилось. Неожиданно Фубар заметил что-то темное за спиной и не на шутку испугался. Парень медленно обернулся и был осторожен, пока не понял, что темнота за спиной - его же тень. Воровато оглядевшись по сторонам, будто стыдясь своего замешательства, кадет лег на спину, глядя в темнеющее небо. А воспоминания нахлынули с новой силой. Когда-то в детстве Райнер дразнил его "трусливым зайцем", способным испугаться даже своей тени. Но не так буквально же... Сухие губы растянулись в мало заметной улыбке, быстро исчезнувшей. В голове прозвучал крик. Этот крик часто повторялся в кошмарах Бертольда, которые товарищи принимали за последствия встречи с титанами перед поступлением в корпус. Голос маленькой девочки, стоящей в злополучный день падения стены Мария недалеко от ворот. Одной из первых она заметила руки поверх каменного гребня молча наблюдала, парализованная страхом. А когда увидела голову колосса - закричала. Долго, одиноко и громко, будто завыла. Не понятно, зачем. От страха, скорее всего. А за ней поднялись голоса толпы, не смолкавшие, пока последний человек не покинул Шиганшину или не был съеден наводнившими город чудовищами. Хотя... Имеет ли он право называть чудовищами других титанов? Он ведь сам один из них, и сделал больше, чем любой из этих тварей. Голова от подобных мыслей словно налилась свинцом, а на руках кадет почти физически почувствовал липкую алую субстанцию, остро пахнущую железом. Не взирая на опасность сорваться вниз, Бертольд резко сел, оглядывая руки. Ладони тряслись мелкой дрожью, даже локти подрагивали. "...Кто же тот ублюдок? У него руки, наверное, по самые плечи в крови. Какого ему жить, зная это?" - проявились в голове слова кого-то из боевых товарищей. И правда, каково... Берт знал. Камень давил на душу, словно разламывая изнутри, словно пытаясь выдать виновного. И это причиняло почти ощутимую боль. Солнце село за мохнатыми верхушками деревьев, завершая день. Бертольд молча смотрел вниз, в жадно разинутые пасти карикатурно похожих на людей существ. Возможно, он бы спрыгнул сейчас. Чтобы навсегда избавиться от этих мыслей, разъедающих не хуже кислоты. Но смерть была для него непозволительной роскошью. Да и вряд ли он мог умереть из-за своей силы. Великого бара и великого проклятия, закрывающего ему дорогу в спокойную жизнь. В ту жизнь, которую он презирал и которой до боли в душе завидовал. - Берт, там смена караула, - раздался с другого края стены звонкий голос, от которого брюнет чуть не улетел вниз. Конни как ни в чем не бывало подошел и похлопал его по плечу, пока Берт не встал. Говорить не хотелось, потому кадет обронил лишь пару слов с пожеланием хорошего дежурства и скрылся в деревянном лифте. Быстрыми, широкими шагами Фубар шел к казарме, чтобы скорее влиться в жизнь корпуса. В глупые перепалки, смех и шутки. Во все то, что грело даже его, простого стороннего наблюдателя. Но парень осознавал, что от себя и от вины уйти не сможет. Потому что этой ночью он снова будет слышать этот одинокий крик, подобный вою.