С тобой. Без тебя.

Я сижу и смотрю на темный, взрывающийся огнями ночной клуб, сквозь золотистую призму виски, покачивающегося в моем бокале. Ты ушел почти месяц назад. Смотрю на часы – двадцать семь дней, двадцать часов и пятнадцать минут без тебя рядом. Без твоего тихого голоса, язвительных замечаний, без длинных пальцев, без иронично приподнятой брови, без холодного взгляда надменных серых глаз, без бедер, крепко сжимающих мои бока, без ногтей, оставляющих царапины на спине… Шестьсот шестьдесят восемь часов без тепла твоего тела. Сорок тысяч девяносто пять минут не могу подойти к тебе и просто обнять и поцеловать. Такое ощущение, что я даже постарел. До тебя я смотрел на окружающих меня людей по-другому – та хохотушка из Хаффлпаффа казалась симпатичной, а сейчас пустоголовой дурой, с крупными чертами лица, а слизеринка с иссиня-черными волосами, изначально ассоциировавшаяся у меня с женщиной-вапм, теперь называется у меня в голове совершенно другим нецензурным словом. Ты изменил мою жизнь одним своим появлением. И теперь каждого и каждую, кто рядом со мной я меряю отдельной шкалой – по Малфою. Такое ощущение, что моя жизнь поделилась надвое – с тобой и без тебя. Я пытался снять мальчика на ночь. Но у него был слишком большой рот, слишком карие глаза и слишком обесцвеченные волосы. Он был слишком навязчив, болтлив и доступен. Это ты сделал меня чертовым Малфоефилом. Ты как наркотик: в крови, в легких, отравляющий каждый вздох, растекающийся по телу с каждым ударом сердца. Отрава ты, Малфой! Это я понял через неделю, когда стал ловить себя на том, что жду, когда же ты войдешь – в кухню, в ванную, в мой кабинет. Как кот. Тебе можно было то, что нельзя никому – всё! Буквально всё. Я не ставил тебе барьеров, потому что знал - ты все равно их перешагнешь, я не загонял тебя в рамки, потому что знал - ты ни в одну не впишешься. До тебя я ненавидел, когда кто-то трогает мои волосы, но появился ты. Твои пальцы в волосах, теплое дыхание в затылок, потягивание прядей за ушами… Как я жил-то без этого раньше? Я ненавидел целоваться – мокро, безвкусно… А твой язык всегда гибкий, зубы острые, губы мягкие, целуешь и будто пьешь. Ты как нектар, тобой нельзя напиться! И эта твоя идиотская манера лезть целоваться сразу после минета. Терпкий вкус семени, моего, твоего – не важно. А еще твои пальцы на губах… Ощущение, что это было всегда. А сейчас часть меня кто-то забрал. И твоя манера отдаваться – довести до ручки, до цветных пятен перед глазами, вылизать, выласкать, нашептать пошлостей и откинуться на спину, подхватывая длинные жилистые ноги под угловатыми коленками и развести в стороны, выставив себя напоказ. От одного взгляда на тебя такого можно было кончить. Фыркаю… А я и кончил однажды, когда приехал из командировки. Не входя, смотря на тебя. - И это всё, Герой? - хмыкнул ты. Гадёныш, развел ноги шире, облизал пальцы и вставил в себя, дразняще-медленно проводя языком по искусанным мной губам и лаская себя второй рукой. Я тогда почти изнасиловал тебя. Наваливаясь, кусая и царапая. Клеймя, показывая всем, что мой! А после того, как кончили оба, ты разлегся рядом мурлыча, как большой кот. Ненавижу, когда кто-то курит, но когда вижу сигарету у тебя в пальцах - немею. Впадаю в ступор и завороженно смотрю, как ты затягиваешься и выдыхаешь в сторону, щуря один глаз. Как ты облизываешь губы, после того как вытащишь сигарету изо рта. Как предвкушающе приоткрываешь рот, чтобы снова обхватить губами фильтр… Ты изменил мою жизнь, изменил меня, изменил угол зрения, под которым я смотрел на окружающий мир… и ушел! Отставляю бокал на стол, кидаю рядом с ним несколько галеонов и выхожу на улицу. После того, как я попробовал снять того парня больше попыток не делаю. Я вообще больше ничего не делаю. Гермиона качает головой и говорит, что я совсем себя запустил. А она все время качает головой и говорит, что я что-то делаю не так – не как они с Роном, не как все. Помню, когда ты появился в моей жизни, она говорила, что это неправильно – и как смотрю, и как веду себя, и как реагирую – все неправильно. Что мне потом плохо будет… Да я не отрицаю - никогда не отрицал! - ты зацепил меня с первой встречи. Только понял я это на шестом курсе, но кому такое скажешь? После суда ты пришел ко мне и с порога заявил, что видел, как я смотрю, знаешь, чего я хочу и… тоже хочешь! А я тогда опешил. Просто опустил руки, стоял и смотрел, как ты поддергиваешь аккуратно выглаженные брюки со стрелками, становишься на колени, как расстегиваешь мою ширинку и… Я откинул голову назад, впервые, наверное, рассматривая потолок в доме Блэков. Но не потому, что мне не нравилось, а чтобы отвлечься от горячего рта, который касается там, где никто не касался, от дрожащих холодных пальцев, скользящих по моему животу и бедрам, от легкой челки, щекочущей низ живота, от надсадного дыхания и пошлых хлюпающих звуков… Мне нужно было отвлечься, чтобы не кончить сразу. А еще в голове прочно засела мысль о твоих холодных пальцах. Это потом, лёжа на стареньком диване, обнимая тебя, необычно притихшего, я узнал, что руки и ноги у тебя мерзнут всегда. После Азкабана. Я тогда растирал твои запястья и целовал ступни, а ты краснел и поджимал пальцы на ногах, хихикал и пытался отдернуть ногу. Но я не отпустил… Ровные пальцы, трогательно-розовая пятка, узкие ступни, почти девчоночьи, если бы не размер ноги. Острые выпирающие косточки щиколотки. Красивые икры. Какие-то совсем еще мальчишеские угловатые коленки. И крепкие бедра. Ты спал, прижав ступни и ладони ко мне, а когда засыпал без меня, то часто стучал зубами во сне. А я приходил, обнимал и ты расслаблялся. Прижимался всем телом, засовывал ледяные руки мне подмышки, а ступни между икр и засыпал. Ты дышишь тихо-тихо, почти не слышно, когда спишь. Ты оставался на ночь почти всегда, за редкими исключениями. Кот. Не хорёк – кот. Тот, который гуляет сам по себе. Тот, который однажды должен был уйти совсем. Хотя ты с самой первой ночи называл Гриммолд домом. Я пинаю бутылочное стеклышко под ногами. Оно звякает по булыжникам мостовой и отскакивает в лужу. Сам–то я когда в последний раз ночевал дома? Хм… Наверное как раз накануне того вечера, когда привел домой случайного мальчика. А потом ночевал в гостиницах, у друзей. А в последнее время часто оставался у Джорджа. Он, наверное, единственный, кому было все равно, как я относился к Драко. - Послушай, мне-то какая разница. Это все такая херня, Гарри. Вот был бы сейчас жив Фред, и мне было бы срать, с кем он встречается – хоть с Малфоем, хоть с Монтегю, да хоть с Волдемортом. Всё херня, кроме человеческой жизни, понимаешь? – он устало потер лицо. А я задумался… И ведь всё получилось как-то совсем глупо: я спросил тебя напрямую, любишь ли ты меня. Ты сухо и ломко рассмеялся и легко ответил: - Да нет, конечно. А я… Пошел за советом. - Он так и сказал? – округлила глаза Гермиона. Я кивнул. - А ты? – Рон подвинул мне чашку с чаем. - А я не знаю. То есть ну… Как я к нему отношусь не знаю, - соврал я. Знаю. И всегда знал. - Может, аммортенция? – предположил Рон. Гермиона предпочла согласиться. Я тоже. Меня грызло изнутри сомнение. Я срывался на тебе. Спустя неделю ты сказал, что если я нашел себе мальчика для битья, то не на того напал. А я… Я поставил перед тобой вино с добавленным туда «Веритасерумом», проорав в чем я тебя подозреваю. Ты замер и очень странно на меня посмотрел. Было в твоих глазах что-то такое… Когда я до Хогвартса учился в школе, то домой шел через парк. А в парке был ручей, и зимой, по краям этого ручья образовывались тонкие и очень острые ледяные корочки. И смотря в твои глаза, вспомнился этот самый лед по краям ручья – тонкий, ломкий, хрупкий, но очень острый. И глаза были шиферно-серыми, как мокрая галька на дне. - Поттер, если я сейчас это выпью, то уйду. Назад пути не будет, – холодно и спокойно сказал ты. - Пей! - Задавай вопрос, я так отвечу. Отвечу и уйду, - на твоем лице не возможно было прочитать ни единой эмоции. Я спросил - ты ответил. Как обещал. И тогда я узнал, что ты меня не любишь. Ты живешь мной. С первого курса. Ты не знаешь, что такое любовь, но знаешь, что такое жизнь и я и есть твоя жизнь. Твой воздух. Твоё дыхание. Я узнал, что до меня ты даже не целовался ни разу. А что касается секса – ты просто не думаешь, когда открываешься и отдаешься, потому что веришь… верил… Ты сказал, что я научил тебя отдаваться и чувствовать, быть честным во всех своих желаниях и проявлениях, не стесняясь близкого человека. А я тебе близкий, самый, дракл меня дери, близкий из всех! Был… Ты отвернулся. В бокале так и стояло вино с сывороткой правды. Никому не нужной. - Счастливо оставаться, - сказал ты, не смотря в глаза и протягивая мне руку. И тогда я снова вспомнил, что она холодная. Я не успел обхватить кисть. Ты аппарировал. А я через пару ночей взвыл. В прямом смысле. Я даже разговаривал с тобой. С собой. Как ни странно, но сегодня я пришел к нам… к себе домой. Особняк Блэков на Гриммолд изменился до неузнаваемости. Ты переделал там всё, отказываясь жить в склепе. Я не возражал, а просто дал тебе полную свободу действий. И не зря. Наш… Мой дом стал светлым, уютным и теплым. Точнее он был таким, когда в нем жил ты, Драко. А теперь каждая мелочь напоминает о тебе. И больно, оттого, что не рядом, от того, что не вместе. Гермиона сказала, что, возможно, ты просто нашел повод, чтобы уйти. А я сорвался и накричал на нее. И на Рона. И сказал, чтобы они катились, потому что ничего они о тебе не знают! Они ведь не знают, как ты обнимал меня, когда мне снились кошмары. Не знают, что ты покупал мне зубную пасту и щетки в маггловском магазине, потому что я не люблю чистить зубы заклинаниями. А ещё лезвия. Да, сменные лезвия для бритвы. Я привык к ней. И ты привык. А сейчас они все затупились… Ты напоминал о днях рождениях и приемах, шутя подбирал гардероб, ты целовал меня в висок и баюкал, когда болела голова. Ты знал обо мне всё! Я был твоей жизнью и потерял в погоне за мифической и никому не нужной правдой. Я начинаю рыться в карманах, когда замечаю движение у двери. На пороге Гриммолд стоишь ты. - Хреново выглядишь, - хмыкаешь ты, внимательно осматривая меня. - А ты… как всегда, будто с обложки журнала! - Мне бы в дом, - ты указываешь на дверь. - А твои ключи? - Так я их оставил тогда на столе в вазочке, - ты пожимаешь плечами. – Поттер, мне холодно. Дверь открой! Я копаюсь в карманах. На дорожку сыпятся галлеоны, какие-то бумажки… Ну не мог же я их потерять. Ключи находятся через пару минут – они провалились в подкладку через дырку в кармане. Дрожащими пальцами пытаюсь открыть замок, но ты мягко берешь у меня из рук ключи и открываешь сам, жестом заправского лакея приглашая в дом. Я прохожу. Не спрашиваю, почему ты здесь. Боюсь услышать ответ - «За рубашками, за книгами, за парадной мантией, за…» - Ты когда в последний раз нормально ел? – спрашиваешь ты. Я пожимаю плечами… А правда, когда? - А брился? Я сглатываю, не зная, что тебе ответить. Ты проходишь в ванную, включаешь воду, добавляя туда ароматную пену. - Раздевайся и залезай, - командуешь ты, не оборачиваясь. Я подчиняюсь. Встаю рядом и смотрю на твою спину. Вижу, как напрягаются мышцы под белой рубашкой, как завиваются над воротом кончики отросших волос, как ты водишь руками с закатанными по локоть рукавами по пенной шапке, образовавшейся на поверхности воды. На краю сознания мелькает мысль о том, что я тронулся умом. Ты – галлюцинация. А я… А я где-нибудь в гостинице сплю, или у Джорджа, или… - Трусы тоже снимай, - говоришь ты, обернувшись ко мне. – Поттер, над тобой скоро мухи дохнуть будут. Ты давно себя в зеркале видел? Я подхожу ближе и смотрю прямо тебе в глаза, но ты тут же отворачиваешься. - Воду попробуй, нормальная? Не горячо? Пробую – в самый раз. Заторможено киваю. - Залезай тогда, а я пока полотенца принесу. Медленно опускаюсь в горячую воду, опираюсь о бортик ванной гудящей головой и закрываю глаза. Открываю. Так и есть – тебя нет. Но не долго. Ты возвращаешься с полотенцем и набором для бритья. Садишься на табурет и, поддев двумя пальцами мой подбородок, критически осматриваешь. Потом берешь бритву, выжимаешь на ладонь пену и начинаешь меня брить, сосредоточенно глядя на моё лицо, осторожно водишь станком и говоришь: - Я получил твоих сов. Прости, что сразу не ответил – мама заболела. Да и зол был. Не хотел писать гадости. А потом пришел сюда и увидел, как ты тащишь домой дешевого хастлера. Я дергаюсь, потому что хочу объяснить, что на самом деле все не так. Ты шипишь: - Я же порезал тебя, придурочный! – и уже мягче добавляешь: - Больно? Я отрицательно мотаю головой. Ты призываешь палочку и залечиваешь порез, а затем продолжаешь: - Давай ты меня дослушаешь, хорошо? – совсем спокойно говоришь ты. Я киваю. - Я решил, что хватит. Грейнджер права – наши отношения больные и неправильные, и ни к чему не приведут. Потом поговорил с отцом, и он сказал, что любые отношения, где партнеры уважают друг друга – правильные. Он уважает мать. А потом ко мне приперся этот ваш рыжий клонированный. Я едва его с лестницы не спустил, не думал, что и среди Уизли нормальные есть. Инкубаторский рассказал, что ты пьешь, что у него почти все время. А я-то тебя потерял, - ты осматриваешь моё лицо и гладишь мокрой ладонью, стирая остатки пены. - Ты… Приходил? Просто я не думал… я зачаровал дом, чтобы никто не вошел… - Я знаю, - киваешь, так и не убирая ладонь от лица, поглаживая большим пальцем щеку. – А я ключи оставил и никак не мог попасть внутрь, потому что везде ваши замороченные заклятья. - Я перестал слать сов, потому что думал, что ты и, правда, нашел повод от меня уйти, - я утыкаюсь носом в твою мокрую ладонь. - И правда… Опять Грейнджер сгенерировала эту чудо-идею. Я молчу, потому что дурак. И потому что сам уже должен думать, а не перекладывать вину на кого-то еще. - Послушай… - начинаешь ты. Я резко встаю, расплескивая воду с пеной из ванной. - Драко, мне плохо без тебя. Мне даже дышать без тебя больно! Возвращайся домой! Или не домой… Просто возвращайся! Я больше не могу без тебя! – слова вырываются сами. – Я помню, что ты сказал про «Веритасерум» и что если я… - Так я же его не пил, - ты шагаешь к ванной и окидываешь меня взглядом. Я стою перед тобой голый, в ошметках пены. Ты закусываешь губу. Так знакомо. Так предвкушающе. - Ты ведь помнишь, что я тебе сказал перед уходом? – хрипло спрашиваешь ты. Я киваю. Я всё до буквы помню! - Так вот, ничего не изменилось, но повторить я это вряд ли когда-то смогу, - ты медленно ведешь рукой по моей мокрой груди. Я понимаю! Всё понимаю и резко притягиваю тебя к себе. Мы в обнимку падаем в ванную. Ты кусаешь мои губы, царапаешь спину и плечи. Я отчаянно пытаюсь сдернуть с тебя намертво прилипшую одежду. В четыре руки нам все-таки удается её стащить. Ты пытаешься сесть верхом, но я раздвигаю ноги, обхватывая твою талию, и поднимаю взгляд. - Гарри? - твои глаза округляются, а бровь удивленно ползет вверх. Да-да, ты все правильно понял. Твой… Твой, Драко. Всегда твой! Ты зажмуриваешься и медленно выдыхаешь. Всё меняется внезапно - ты не царапаешь, а гладишь, еле дотрагиваешься, не кусаешься, а скользишь губами по коже, о мою щеку своей… - Гарри… не бойся… - ты щекотно шепчешь мне в шею, задевая её горячими губами и растягивая меня пальцами там, в воде. – Расслабься… Я не больно… - Я знаю, - киваю и подаюсь навстречу. Ты изворачиваешься, размещая меня сверху так резко, что еще половина воды из ванной оказывается на полу. - Осторожно… Только осторожно, не торопись, - шепчешь ты, придерживая меня за ягодицы. Немного неприятно, когда внутрь протискивается головка, а потом, когда ты медленно входишь, я стараюсь не пропустить ни одной секунды. - Мой… - хрипло выдыхаешь ты, оказываясь во мне полностью. А я пытаюсь ответить, но из груди врывается позорный всхлип. Но тебя, по-моему, все устраивает. Ты прижимаешь меня к себе и подаешься бедрами вверх. И еще… и снова… Высекая внутри меня искры. Я обнимаю тебя за шею и полностью отдаюсь в твои руки. Надежные. Сильные… Мне хорошо. Остро хорошо. Почти больно. Внутри. В сердце. Во всем теле! Ты обхватываешь мой член и я понимаю, что всё! Что еще чуть-чуть и… Я выплескиваюсь тебе на грудь, и чувствую пульсацию твоего члена внутри меня. И хочется обнять, сказать так много, как счастлив, что мы снова вместе, что ты снова дома, но у меня не хватает сил даже открыть глаза… … - Как ты? – впервые на кухне орудуешь ты, заваривая нам чай. - Отлично. Останешься? – спрашиваю я, хочу еще добавить «со мной», но смелости не хватает. Ты киваешь. - Я думаю, что мы оба сделали выводы. Я подхожу и обнимаю тебя сзади. Мерлин мой, какая же у тебя тонкая талия! - Я больше не… - Не обещай! Просто скажи, что постараешься, - тихо говоришь ты. – Тогда, если не сдержишь слово, получится, что и не обещал, - пожимаешь плечами. И я не хочу думать, что глаза у тебя такие же, как тогда, как замерзший ручей. - Нет, Драко. Я обещаю, что до тех пор, пока ты не дашь мне повода не верить тебе, я буду доверять, - я разворачиваю тебя лицом к себе. Ты улыбаешься. - Отец сказал, что если мы с тобой и правда серьезно встречаемся, то ждет тебя в мэноре… - Я готов! – отвечаю. - Прямо сейчас? - ты так тепло смеешься. Ты дома… Дома… - Драко, знаешь, ты тоже моя жизнь. Я это понял, когда был без тебя. А еще ты гад, потому что я ни на кого, кроме тебя смотреть не могу! А ты вредный, и капризный, и высокомерный, и… - Ну, всё-всё, хватит комплиментов на сегодня, - хитро стреляешь глазами, теребя узел на поясе моего халата и улыбаясь. – Или ты решил, уж подлизываться, так подлизываться? А вообще да, с Малфоями никто не сравнится! - Я только боюсь, вдруг ты уйдешь… - сглатываю я. - Никогда не слышал, чтобы Малфои разбрасывались Поттерами, а ты? – ты обнимаешь меня за шею, покусывая подбородок. Я отрицательно мотаю головой. - Вот и не будем нарушать традиции, - ты словно кот потираешься о меня. - Не будем, - киваю я, прижимая тебя к себе. - Мерлин мой, как же я соскучился по нашей спальне, - мурлычешь ты… Завтра ты снова будешь курить в постели свои пижонские тонкие сигареты, выпуская через приоткрытые губы сладковатый дым; будешь ворчать на нерасторопность старого домовика; возмущаться слишком жирным беконом в приготовленном мной омлете; капризно кривить губы, при взгляде на мою очередную клетчатую рубашку, а ещё, судя по всему, тебе снова пришла идея перепланировки ванной, а значит, весь дом вновь будет стоять вверх дном, а еще ты… Драко, как же хорошо, что ты, наконец, дома!