Фансервис

Ургант просверлил Гарика прищуренным взглядом, полным сомнения, и убрал дрель. — Гарик, ты думаешь, самодеятельность тебе к лицу? Попробуй-ка примерить что-нибудь другое, к примеру, вот этот камзол… — Не я это предложил, а Эрнст давеча в коридоре тонко намекнул о рейтингах… — Тонко. Буквально наномолекулярно, — прокомментировал Светлый, а Ваня невозмутимо поддакнул, чем, однако, смутить Мартиросяна им не удалось. — Да вы выслушайте сначала мудрого армянина, я всего лишь вношу идею в массы. — А из нас четверых неплохая масса выходит, да? — Ургант переглянулся с Сережей, посмеиваясь. Из него сегодня лезло во все стороны запредельно хорошее настроение, и его тянуло хохмить и хохотать по любому поводу пуще обычного. — Однородная такая… — Главное, что не серая, — добавил Саша Цекало. — Нет, ну, а почему бы и нет… — пробормотал Серёжа. — В общем, у меня возникла мысль, — отсмеявшись, продолжал Гарик, жестом заткнув Урганта, страстно желавшего подвергнуть критике возникновение мыслей в мартиросяновской голове. — Рискованная, конечно, но… — Смотря объективно, — опять встрял Цекало, — рейтинги у нас очень неплохие, и, что немаловажно, стабильные, поэтому подобный крошечный риск не так уж страшен. «…как может намалевать его Светлаков» — закончил он про себя. — Значит, ты тоже в курсе сомнительных планов этого подозрительно армянина? — теперь фирменный прищур был направлен на Сашу. — О, коварный! Я доверял тебе!!! — В курсе ли вы, друзья мои, что суть фансервис? — издалека начал Гарик. — Что-то типа тех баночек «Нескафе» в Ночном Дозоре? — предположил Серёжа, руководствуясь неведомой человечеству логикой. — Вот раздолье-то было для фанатов этого кофе, — заметил Ургант, у которого с матчастью проблем не возникало, и некие подозрения уже начинали прокрадываться в его светлую темноволосую головушку. — Серёжа, не путай понятия «фансервис» и «реклама», ибо первое публику привлекает, а второе, как показывает практика, наоборот, — сказал Гарик. — И у нас уже есть «Акбар», с нас станется. Светлаков оперся подбородком на кулак в ожидании пояснений. И Гарик незамедлительно в них пустился, старательно украшая неумолимо надвигающуюся сущность его плана изысканными метафорами, причудливыми перифразами и замысловатыми аллегориями. Но несмотря на это суть Светлому уловить удалось. — Обнажёнка на первом! — радостно воскликнул он, перебивая Мартиросяна. — Так чё тогда, песню в конце заменим Ваниным стриптизом? А вместо скетчей посреди выпуска можно пустить эротику… а чё? Всяко лучше… — А ты можешь приходить на съёмки топлес! — поддержал идею Ургант, весело подтолкнув Светлого рукой. — Только ты, Саша, так не делай, хорошо? — добавил он, переведя обеспокоенные глаза на Цекало. — Я могу читать вначале какие-нибудь похабные стишки, — хихикнул тот. — Собственного сочинения, — дополнил мысль Гарик. Ваня схватился за голову. — Поклянись, что ты не станешь этого делать, Саша! Тот развел руками: мол, обещать ничего не могу. — Друзья мои, такими намерениями вымощена дорога на ДТВ, — поджав губы, сообщил Ургант. — На самом деле всё гораздо проще, — Гарик опять попытался вырулить в нужное русло этого потока нескончаемого абсурда. Вёсла трещали, течение усиливалось. — В основном здесь всё будет зависеть от вас двоих. Ну, и немного от меня тоже, что греха таить… — Гарик подавил самодовольную ухмылочку. — Да даже от Саши… Прости Господи. Но в основном — от вас. Серёжа пытался скрыть заинтригованность за скептическим выражением лица, Ваня просвечивал Гарика выжидательным взглядом. — Следите ли вы за деятельностью своих фанатов, дорогие мои? — вздохнул Мартиросян. * — Да вы же делаете это практически всегда! — сквозь смех провопил Гарик. — Что помешает вам несколько. э-э…расширить норму? Хватать друг друга, скажем, иногда ещё и за коленки? Да и меня тоже… изредка… Я ведь, всё-таки, не последняя фигура в этом спектакле… Саша печально почесал в затылке. — Господи, они что, правда такое пишут? — после длительного гогота Серёжа внезапно притих. — И рисуют. И клипы делают. Я даже видел. Под пристальным светлаковским взглядом Ваня сделал вид, что покраснел. — Я всё-таки думаю, что стоит… — Гарик снова подавил смешок, — стоит попробовать. Просто эксперимент… — Ещё гомосятину тут разводить мне для полного счастья не хватало! — Светлый хотел раздраженно швырнуть ручку на стол, но вышло как-то жалобно. И мимо. Та отскочила и упала на пол. Ваня сделал печальные глаза и попытался вжиться в роль, пока Светлаков за ручкой нырял под стол. — О, Сергей, свет очей моих! Твоя мускулистая крупная рука манит меня своими плавными изгибами и мощью своей… Сергей, свет ургантовских очей, прыснул и запустил в него только что добытой ручкой. — О, Иван, тьма желудка моего, сей мускулистой рукой я способен вытворять такое, что едва ли могло привидеться в бредовых мыслях твоих ночами бессонными… — выдал он на манер Вани и хотел было продолжить, но Гарик его остановил: — Вот поменьше эпатажа — и самое то, — кивнул он с самой серьёзной миной и переглянулся с Цекало. Тот пожал плечами с таким видом, словно этому человеку от рождения чуждо было сомнение в талантах Урганта и Светлакова, и усмехнулся: — Они справятся. Ох, нехорошо он усмехнулся, показалось Серёже. «Бать-копать.» — пронеслась тревожная мысль в его голове. *** Не, ну как он надеялся? Поржали — и успокоились. Забыли. Забыли? Цекало добродушно посмеивается, Гарик откровенно ржёт. Серёжа вздрагивает, когда Ванина пятерня с размаху опускается на его запястье. Рука наливается свинцом и совершенно его не слушается, когда он непроизвольно хочет сбросить эту наглую лапу. Недовольный взгляд из-под белёсых ресниц — ласковый, чуть насмешливый из-под густых тёмных. Растерянный взгляд из-под белёсых ресниц. Ване куда легче. То ли его коронная питерская интеллигентность, прущая из всех щелей, то ли познеровское толерантное влияние, то ли завязанные руки, ноги и кляп во рту помогли этой дылде досмотреть до конца «Горбатую Гору» и поверить, как он заявил журналистам, в возможность любви между двумя мужчинами. Ваня относится к этому проще, Ваня лезет напролом, не имея ни малейшего представления о смущении, для него это очередная забава, над которой и во время которой можно поржать и вызвать смех у остальных. Кроме Серёжи — у Серёжи смех натянутый. Натянутый — с этих самых пор. Светлый чувствует себя полным идиотом, когда понимает, что придал слишком серьёзное значение идее Гарика. И по Ванькиным глазам, светящимся весельем, он видит, что того откровенно забавляет эта ситуация и, как ни прискорбно, сам Светлаков. — Ну чего ты такой озабоченный? — тихо спрашивает Ургант во время перерыва, а у самого на губах омерзительная нежная улыбочка, и в глаза заглядывает — глубоко так, проникновенно. «Даже сейчас на публику играет, гад» — бесится Серёжа. — Я? Озабоченный? — усмехается он вслух, глядя в ургантовские губы. — Тебе показалось. И через пару минут перед камерами — «Ну держитесь, фанатки!» — непринуждённо переплетает свои пальцы с Ваниными. — Крупным планом, крупным планом! — кричит шепотом Гарик операторам, хохоча и указывая на верхнюю камеру. За что получает под столом пинок от Урганта. Дальше — проще. Как оказалось, не пришлось даже напрягаться — надо было просто оставаться самими собой, лишь изредка — изредка, повторяет себе Сережа, — выходя за прежние рамки. «Это игра», — говорит он себе, перебрасываясь с Ваней загадочными взглядами через пришедшую в студию знаменитость, и слегка прикусывает нижнюю губу. Ургант ржёт, как конь, и, чтобы не оправдывать этот гогот плоской шуткой гостя, на ходу придумывает свою. «Игра такая», — напоминает себе Светлый, когда Ванина рука ложится на спинку его стула и легонько поглаживает кожу за воротником рубашки. Мурашкам на шее в ответ — Ванина свинская невозмутимость на бородатой роже. Откуда им обоим знать, что камеры сверху сегодня выключены? «Да игра же!» — Ургант придвигает стул ближе. И ближе. «Игра…» — умирающий голосок сознания в помутневшей Серёжиной голове, когда широкая ладонь охватывает его коленку и начинает бессовестно и чудовищно медленно скользить вверх по ноге. — Под столом же видно, придурок… — цедит сквозь зубы Светлый, напрягаясь так, словно хочет ударить беспардонного еврея током от своей левой ноги. Он понимает, что если сейчас начнёт отдирать его руку, то это будет ещё заметнее. — Так нам это и нужно, — спокойно парирует Ваня, и не думая прекращать безобразие. Один из операторов хмурится. — Перерыв! Неполадки с камерой. Но от проницательного взгляда армянского психотерапевта мало что может укрыться. Дело не в камере — как пить дать. Гарик меняется в лице: — Не заигрывайтесь, — он пытается сказать это мягко, но выходит резче, чем он хотел. Он молча наблюдает, как рука Урганта спархивает со светлаковского колена и возвращается в привычное положение: локтем в стол, пальцы потирают губы. Воплощение мировой невинности в одном лице — лице Вани Урганта. Светлаков слегка краснеет. Гарик едва заметно качает головой и переглядывается с Цекало — в который раз за последние несколько съёмок. Саша многозначительно хмыкает и кивает оператору, сообщившему, что можно продолжать. — А у меня вот такая новость… *** Это уже должно было давать какие-то плоды. Полтора месяца они старались как могли; рейтинги были стабильно высокими; миллионы россиян, ничего не замечая, продолжали пялиться в экран с четырьмя хохмачами каждую субботу. Что же касается тех нескольких тысяч, на которые был направлен безумный гариковский план… — Смею предположить, что он действует, — заявил Мартиросян, демонстрируя друзьям на экране ноутбука очередное видео с недавними переглядами Вани и Светлого под музыку, разбавленное хватаниями друг друга за руки и крепким апофеозным объятием в конце. Ургант заинтересованно вглядывался в экран, и с его лица не сходила весёлая ухмылка. — У нас получилось! Получилось! — радостно возопил он, пересмотрев клип раз пять, и, поглядев на серьёзную мину Светлакова, расхохотался. «Иронизирует», — сделал из этого хохота вывод Сергей, и облегчённо улыбнулся. — Получилось же! — Ваня вскочил и начал трясти его за плечи. — Вот что значит долгий и упорный труд, — поучительно заметил Светлый, ловя насмешливый взгляд голубых глаз. Ваня стиснул его в медвежьих объятиях. «Сколько ж можно…» — устало подумал Серёжа. — Ну, а рейтинг? — сдавленно поинтересовался он у Цекало. Саша оторвался от чтения каких-то бумаг в папке и посмотрел на него поверх очков. — В среднем поднялся на две десятых процента. Ваня выпустил Светлого и огорчился. — Недорого же оценён наш скорбный труд. Гарик засмеялся. — А чего вы хотели? Публика, на которую вы работаете, примерно столько процентов от большинства и составляет. «Ещё меньше», — хотел поправить Саша, но деликатно промолчал. — Так может, это просто совпадение? — пожал плечами Серёжа. — Ах, этого не может быть… — Ваня томно прикрыл лицо рукой. — Есть только один способ проверить, — сказал Гарик. — Продолжайте. Серёжа раздосадованно тряхнул головой. Ваня упер руки в боки и переводил задорный взгляд с него на Гарика и снова на него. — Только не увлекайтесь сильно, — предупредил Мартиросян. — Пусть Константин Львович слепо радуется рейтингам. Чёрт дёрнул Серёжу самому залезть в Интернет в поисках подтверждения небесплодности их самодеятельности. — Что читаешь? — бесшумно подкравшаяся Юля обвила его шею руками (Светлый вздрогнул) и с любопытством посмотрела в монитор. — Да так… Новости… — Серёжа поспешно закрыл вкладку и перешёл на страницу известий, где в самом верху красовался Ваня собственной персоной под компрометирующим заголовком «Иван Ургант наконец научился готовить горячее». — Расскажешь мне потом, о чём эта статья, — засмеялась Юля и, чмокнув мужа в ухо, вернулась на кухню. Серёжа облегчённо выдохнул, чувствуя, как краска — слава богу, запоздало, — заливает его лицо. *** «Э-э-э-это несерьё-о-о-озно…» — про себя распевает Серёжа, в такт барабаня пальцами по тыльной стороне Ваниной ладони. Главное — вовремя убрать руку, предвосхитив предостерегающий взгляд Гарика, и он убирает — предварительно легонько потерев длинный безымянный палец, на котором подразумевается обручальное кольцо. Палец, всецело принадлежавший Наталье, равно как и весь Ургант. Всецело ли? Нет, Светлый не будет нарываться. Он зачем-то одергивает себя, молча наблюдая, как Ваня, видимо, что-то перепутав, хватает за руку Гарика, а тот радостно смеётся, зубы скалит. А нет, всё правильно. Ничего Ваня не перепутал, — Серёжа вспоминает, какие извращенские изыски видел на днях в сети, да и это мартиросяновское «Я ведь, всё-таки, не последняя фигура в этом спектакле…» и его большие блестящие глаза, тоскливые и порой просящие, как у того кота из «Шрека». «Всё правильно», — злится Светлаков и резко придвигается к Урганту поближе, соприкасается с ним локтями. Толкает в бок, смеётся в глаза. «Отлично вжились», — глядит на них задумчивый Александр Цекало и начинает читать следующую статью, отвлекая внимание операторов на себя. — Эх, Серёжка, Серёжка! — лыбится Ургант, ероша светлые вихры на светлаковском затылке, и пялится на него, как девушка, сидящая на диете и вдруг дорвавшаяся до шоколадки. «Сейчас съест», — паникует Серёжа, доставляя этим Ване ни с чем не сравнимое удовольствие. Ване нравится смущать его какими-то, казалось бы, непринуждёнными действиями, а потом забавляться, наблюдая бурю эмоций на его лице. Светлый ему это ещё припомнит, слишком едко пошутив над чем-нибудь личным, затем извинится и спрячет ключи от машины в тумбочке гримерки. Но это потом. Сейчас Ваня убирает руку и принимает вид невинный и отстранённый, экая целомудренная девственница. Игнорирует убийственно пронзающие его серые глаза. Плотно поджатые губы. Взгляд искоса, украдкой на верхнюю расстёгнутую пуговицу рубашки, — бугорок кадыка на шее, тщательно выбритый подбородок, — взгляд в газету. При составлении выпуска Гарик зайдёт к монтажерам и попросит аккуратно вырезать эти кадры. * «Это он хорошо придумал», — оценивает Светлый, когда Ваня, сладко улыбаясь, опускается на его плечо. Очень хочется повернуться в его сторону и дунуть в чёрные мягкие волосы, но на такой риск Серёжа точно не пойдёт. А всё равно хочется. «Посмотри мне на губы», — про себя командует он, опять встретившись с ним глазами, и Ургант, словно бы живя в Сережиной голове и слыша все его размышления, послушно переводит взгляд на приоткрытые (ой, а это случайно, просто нос заложен), со смешинками в уголках губы. Сам Серёжа разглядывает недельную щетину, заходящую на сильную шею, скрытую высоким воротом водолазки. «Вот бы Ваня…» — мелькает шальная мысль, когда на парковке чьи-то руки мягко ложатся ему на плечи. — Ну что, любимый, готов в очередной раз продемонстрировать свою тайную, и оттого ещё более страстную любовь ко мне?.. — жаркий шёпот прямо в ухо, волна дрожи по всему телу, Серёжа оборачивается и, недолго думая, заезжает с размаху по довольной ургантовской роже. — Светлый, сдурел что ли?! — Ваня прижимает палец к кровоточащему носу и удивлённо, непонимающе смотрит то на Серёжу, то на летящие вниз красные капли. — Надоело. Я больше в этом не участвую, — Светлый зло сплёвывает и, повернувшись, шагает прочь. — Сказал бы по-человечески! Зачем руками-то размахивать? — кричит ему вслед Ваня, безнадёжно пачкая рукав белоснежной рубашки в крови. Небо над головой — светло-серое. Светлое. Серое. «Игра…» Полтора метра между стульями, ни взгляда, ни слова в сторону друг друга. Гарик переводит глаза с одного на другого, и никто никогда не сможет определить, о чём он думает. Саша еле слышно вздыхает и принимается за чтение. «Не увлекайтесь». «Ребят, держите себя в руках». «Это не профессионально». Случайное соприкосновение мизинцев на столе — ожог, Серёже хочется подуть на руку или сунуть её в ледяную воду. Или лучше самому нырнуть в прорубь. Крышу сносит напрочь. Светлый матерится про себя. «Когда игра перестала быть игрой?..» — какое уже это имеет значение в тёмном закутке короткого коридора, когда та самая рука со свободным безымянным пальцем прижимает кого-то, такого же теперь безымянного, к холодной стенке, и та самая жёсткая, уже двухнедельная щетина царапает его разгорячённое лицо. — Больше никаких игр, — смеётся Ваня, прижимаясь лбом к взмокшему Сережиному. — И никакого вранья, — выдыхает тот, закрывая глаза, и расплывается в блаженной улыбке. the end P.S. В полутьме Ваниной московской квартиры вечером зажёгся свет, две пары ботинок приютились у двери, и, соответственно, две пары ног прошлёпали в гостиную. — Мы это изменим до неузнаваемости! — громогласно заявил Ургант, потрясая рукой со сценарием «Ёлок». — Даже не сомневайся. — Уж в тебе-то я не сомневаюсь, — усмехнулся Светлый. — Есть чё пожрать? — Эх ты, приземлённое ты человечище! — с укором произнёс Ваня. — Был вроде какой-то салат… На укор в ответ Серёжа развел руками («Я с утра голодом, жмот, а ты меня каким-то салатом встречаешь») и удалился на кухню. — Разве ты не научился готовить горячее? — поинтересовался он оттуда, звеня столовыми приборами. Ваня проигнорировал издёвку и углубился в редактирование сценария. — Между нашими героями обязательно должна стоять женщина, — сообщил он. — Акакфэинафэ, — спокойно прокомментировал Серёжа с набитым ртом. — Это единственное, что мы не в силах изменить, — добавил Ваня. — Идеи? — Я делаю тебе предложение прямо в самолёте, не долетая до неё. Ну так, чисто навскидку, — невозмутимо предложил Светлый, возвращаясь в гостиную с тарелкой. Ваня хитро посмотрел на него. — Что, и здесь?.. — Что? — не понял тот. — Ну, а что, работаем на рейтинг, — Ване ужасно захотелось рассмеяться. Серёжа нахмурился, затем поднял голову и протянул: — А-а-а… Ваня прыснул. — Забыл уже, ага. — Фан… фансервис, — фыркнул Серёжа, выудив из памяти дурацкое слово. — Казалось бы, причём здесь Гарик… Светлаков присел на диван рядом, стянул душный свитер и уставился в исчирканный сценарий. Ване хотелось запустить руку в соломенные волосы, притянуть к себе, но Светлый не любит всякие нежности, отмахивается. «Это всё равно странно» — говорит. — «Странно. Дай мне привыкнуть». Год уже, а ему всё странно, бурчит Ургант, но отступает, хотя бы потому, что Сережа собрался привыкать. Он даже скучает немного по тем давним временам, пропитанным неопределённостью, но когда он мог хотя бы беспрепятственно трогать Светлого за коленку и сводить всё к шутке. Давно уже забылась смешная гариковская идея, передача была на уровне и оставалась популярной, Гарик пару раз застукивал их в гримёрке и красноречиво уходил, Саша Цекало деликатно молчал — это он умел в совершенстве. Всё, что всем им оставалось, — это быть самими собой. Что они и делали. И сейчас Иван Ургант ограничился лишь полным насмешливой нежности взглядом — как всегда. Уже поздней ночью, после нескольких часов усердной работы, трясясь в беззвучном смехе, Серёжа выдавил: — Может, всё-таки поцелуй добавим в конце, а? — Нет, это будет во второй части. Снимем с одного дубля. В крайнем случае с двух — если первый с непривычки запортим. the end.