Жарынь

В давние старопрежние времена, лет с сотню назад, когда каменное строительство на Москве только зачиналось, москвичи изрядно опасились: каково-то будет жить в каменном доме, не холодно ли? Время показало, что не холоднее, чем в бревенчатом, главное, как следует топить. Оно, конечно, сильно топить тоже накладно, ну так у кого денег на дрова не хватает – те каменных палат и не ставят! Другое дело – летом. В начале лета, в первую жарынь, в таком доме бывает заметно прохладнее, чем в деревянном, ибо камень нагревается медленнее… но медленнее и остывает. И за долгое лето, коль выдастся оно добрым, белокаменные стены так раскаляются, что и августовские прохладные ночи не успевают их остудить даже самую малость. А если, как в Александровой Слободе, строение белокаменное зело множественно да часто? То-то вот и оно… - Ну и жарынь… ей-богу, поселюсь в погребе! Голос у кравчего, как всегда, бойкий, но по виду видать, что и неутомимого Басманова укатала наконец жара. - Тем более, что там и вино… - невинно подсказывает государь. Басманов - глазищами хлоп: - Какое вино, государь? В такое пекло – только квасу со льда! Ну разве что пива холодного… со снетками. Басманов осторожно опускает на стол вышеназванное, разумеется, не пиво и рыбок, а здоровенный жбан квасу, за которым и был послан в погреб, в котором и задержался. За что и законно ждет от государя укора. Государь, впрочем, нынче добр. Точнее, не столько добр, сколько тоже осоловел от жары, и браниться ему попросту лень. У Федьки, из прохладного погреба попавшего в душную палату, кудри разом слиплись на лбу. Государь оглядывает его долгим, тягучим взором… с удовольствием тянет время еще, прежде чем лениво обронить: - Ладно уж… раздевайся.