Сокрушительный вал

All for one and one for me Listen well and I'll set you free You can trust me For eternity No promise Is honest In a world of change (Warlock (Doro Pesch) «I Rule The Ruins») Если бы у Драгона было хоть немного больше свободного времени, то есть если бы оно было вообще, он сожалел бы о том, какой из него выдался никакущий отец. Ему приходило в голову, что он мог бы книгу об этом написать, по принципу вредных советов. Что-то в духе: Если своего ребёнка Не желаешь видеть в море Под пиратским чёрным флагом, То тогда изволь и сам Не съебать в закат, как только Его доблестная мама Родила тебе потомство, Сиди дома и расти. Ну или как-то так. В сущности, возглавлять хит-парад херовых отцов должны были именно они: незадачливые папаши названных братьев: Луффи, Эйса и этого третьего, Сабо. Как они его только встретили вообще? Не ясно. В его случае явно что-то пошло не так. Это вам не стандартная история: «папа-пират (читай, долбоёб) уфигачил себе за горизонт подальше от потомства». Наоборот, потомство свалило от родителя, как только осознало, что родитель его – полное говно. И чё-то рано, очень рано оно это осознало. Волею судеб случилось так, что на руках сурового революционера оказался десятилетний мальчишка, почти ровесник его собственного сына, будто возмездие, посмеиваясь, приказало: «Что, хуй моржовый, добегался от своих родительских обязанностей? На теперь, воспитывай. Хахахахахахахаха!..» «Спасибо тебе, возмездие», - кисло подумал Драгон. Разведка показала… (РАЗВЕДКА ПОКАЗАЛА!) что мальчишка ему попался не абы какой – самой что ни на есть благородной породы, аристократ до мозга костей, и видеть нужно было, как он слушает всплывающие в разговорах взрослых сальные истории, поднимает брови и смотрит на них так, что им даже где-то хотелось под этим взглядом изничтожиться. «Хороший мальчик, - думал Драгон. – Далеко пойдёт. Особенно если мы направим». Разведка показала и ещё кое-что интересное. Мальчик провёл детские весёлые годы с его сыном. С родным единокровным сыном – да что ж такое?! Места на Гранд Лайне что ли нету другого – дитёв растить?! Всё свалили на Гарпа, всё свалившего на Дадан? (К списку непутёвых папаш нужно бы писать ответвление: список незадачливых дедов. Да-да, таких дедов, которые думают, что можно поручить воспитание внуков потомственным разбойникам и верить, что те вырастят из них законопослушных граждан.) Итак, потомок мировой знати, сын главы революционного движения и ещё… один… сын. Сын, как абсолютно вездесущая разведка донесла, не кого-нибудь, простецкого там пирата, а, свят-свят-свят, Роджера Гол Д. – охренеть и не встать! Драгон всё порывался на всякий случай оторвать языки собственной разведке – жутко бывает, когда узнаёшь даже больше, чем хотелось бы. Нужно было сохранять это в тайне – в большей тайне, чем множество других наиважнейших секретов, сплошь составляющих его деятельность. «Что за дети, ну что за невообразимые дети собрались! И так друг к другу прикипели – удивительно. Возможно и следовало бы их всех троих забрать из этой дыры – но не факт, что в этой дыре они не в большей безопасности. Не, не, нафиг – они ж втроём разнесут весь корабль как игрушечный, а зачаток революционной армии постепенно расшвыряют, как солдатиков. Если сейчас эти дети такие беспокойные, то подростковый возраст… НЕЕЕЕТ, только не тинейджерство, не желаю наблюдать их в этом идиотском переходном периоде и только что и делать, что восстанавливать последствия разрушений. Не удастся сохранить секретность. Они втроём тихонько в подполье не усидят, и их присутствие всегда будет как огромный светящийся в небе транспарант: «Мы – здесь, бомбу сбрасывать во-оот сюда!» И посему – хватит и одного дитёнка, чё с ним одним делать - уже не понятно». Ну, не то чтобы совсем не понятно – растить, чего-чего. Воспитывать, кормить-одевать, учить. «Школа юного революционера – ха-ха-ха!» Мысленный смех шёл по затухающей. Всё было непросто, тем более характер у пацана уже сложился – и можно было за такой характер только благодарить небеса. Материал был благодарный – не нужно было переламывать на иной манер, потребность к знанию, хорошая память (на всё, акромя имён, как выяснилось, среди названных братьев некоторые особенности передавались от одного к другому). Драгон следил, чтобы у пацана был доступ к книгам, а потом охреневал от неожиданных познаний. Оказалось, среди книг просачивалось дофига всего, что ребёнку знать было рано или вообще ни к чему. «Ива-сама, не разбрасывай свои романчики где попало!» «Ммм-фу-фу-фу!» «Не «фу-фу», а я тебе в жопу в следующих раз засуну…» В ответ мечтательное «Ах!..» и такой взмах ресниц, что не только мелкий Сабо, но и сам Монки хватается за стену, чтоб не улететь в коридор. «Ты всё только обещаешь!» Ива-сама треплет Сабо за впалые щёчки и называет его «хороший мальчик». Так делают все с немыслимой какой-то регулярностью. А хороший мальчик растёт, не по дням, а по часам, и мозг его, быстро схватывающий, запоминающий и анализирующий, выстраивает неохватной ширины картину мира. Лет в тринадцать доводится пацану провести незабываемое время на острове Момоиро, находящегося под патронажем Ивы-самы и, в какой-то мере, Революционной Армии. По возвращении мальчишки Драгон не без некоторого беспокойства спрашивал у королевы окам: «А чё у Сабо такой взгляд, как у взрослого стал?» Мальчишка худой, блёклые краски лица, но взгляд под светлыми ресницами очень чистый и улыбка белозубая, широкая и открытая, очень хороша. Наверное, именно по улыбке все трое названных братьев могли бы сойти за родных. В разговорах с пресловутым Иванковым Драгон в стиле умудрённого жизнью старца вещает, что вот де бог послал «сыночка» - дела чтоб было кому передать. Пацан явно воспитывается с целью занять в скором времени высокий пост в Революционной Армии. И верхушка кайфует от такого прибавления – не одни выходцы из низов жаждут перемен, вот оно – лицо будущей революции. Долой тиранию аристократии, свободы ей, свободы от самоей себя. Сабо шестнадцать и Драгон посматривает удивлённо, типа «чё?», ибо мальчик носит жабо, накрахмаленное так, что измять его не могут ветра и бури, завсегда главу Революционной Армии сопровождающие, ногти у мальчика чистые и аккуратно подстрижены, если не подпилены, осанка царственная, подбородок поднят, вся речь – мешанина идиом на разных языках и стихи на память читаются километрами. Драгону от всех этих совершенств неожиданно хочется в запой. «Блядь, так и вижу, как сейчас Луффи тринадцатилетний, да этот сынок роджеров, как этот вот, шестнадцатилетний, по лесам да подворотням шароёбятся, да к девчонкам пристают». Почему его родительскому сердцу было скорее смешно, чем грустно от того, что сейчас наверняка хулиганистый Эйс учит его сына курить и материться? Ведь ни единого шанса нет, что не учит. Зачем, если не для этого, старшие братья-хулиганы? В том, что сын Роджера растёт хулиганом, вообще сомневаться не приходится. Зато ему самому тут довелось после разговора с юным поколением лезть в словарь и уточнять на всякий случай значение слова «терпкий». Ага, вот смотрим: «вкус, вызывающий оскомину». А «оскомина» тогда что же? «Ощущение терпкой кислоты во рту». Да блядь! Словом, Драгону то ли дико повезло, то ли дико не повезло – бог знает, но в целом и частном он был мальчиком очень доволен. После взятия форта и освобождения пленных товарищей, когда Монки, весь на подъёме и редкостном пафосе толкал речь перед занявшими всё видимое пространство павшей крепости соратниками, обращёнными воодушевлёнными, пылающими революционным огнём лицами к своему лидеру, мальчик был тут же и внимал речи жадно и восторженно. Оттого-то речь и вышла такой пламенной и минут на пять дольше среднестатистической – когда на тебя ТАК смотрят, вдохновение прёт вовсю. По окончании речи Сабо всё также сиял на него прекрасными глазами, щёки пылали, губы так заманчиво приоткрылись – Драгону пришлось пойти покурить прямо на ветрище и холодину. А то чё-то в жар бросило. «Даже НЕ ДУМАЙ! – говорил себе Монки, пялясь куда-то в далёкую и романтическую мглу. – Не думай и не представляй. Не для тебя эта розочка цветёт…» «Кхм, а для кого мы её тут взращиваем, разве не для себя?» «Нет, не для себя, - отвечал голос совести, - а во благо революции». «А почему во благо революции нельзя хотя бы засосать это белоголовое чудо, так, по-пролетарски? Во имя скрепления революционных уз?» «Во имя уз тебе надо башку оторвать. А лучше хуй, чтобы сразу наверняка». Хотелось прямо сейчас в пропасть с головой, чтобы только забыть это тонкогубое светлокожее очарование и прерывающийся голос: «Драгон-сан, это восхитительно!» Самое время было биться головой о каменные стены округ. «Надо бы отправить мальчика на задание. Справится, большой уже. Да уж, большой, раз вызывает такие смутно-ужасающие желания у своего начальства…» Не время было этим позывам поддаваться. Сколько бы ни был парень воодушевлённо настроен, пользоваться тем, что он его боготворит, было невозможно. Да, можно было бы пересилить его смущение, его стыд, нежелание и все негативные реакции развращаемой невинности, то есть весь гнев, злость, страх, отчаяние – что там ещё может быть? Но не стоило того торжество похоти, не стоило. Ну, совратишь мальчишку – он через пару лет переосмыслит всё в новом свете и если не убьёт тебя, то таким презрением окатит, что стылой водой. В таком вот духе: «Что, не могли свой хуй попридержать, пока я соображать не начал? А, адепт свободы и справедливости?» И на всю жизнь полная потеря самоуважения. Сейчас нельзя говорить о добровольном согласии, уж больно Сабо не до всей этой грёбаной половой жизни – а если уж и будет, так не с человеком, годившимся в отцы и не с духовным авторитетом. Он у него в подчинении находится, какое здесь может быть согласие? Да, можно заставить, да, ляжет, да, зубы стиснет и потерпит. Но нельзя. Нельзя и всё тут. Мальчик умный, но очень скоро мыслить станет совсем иначе. Пущай лучше вон с Коалой потусуется. Как раз их вдвоём отправить, кому-нибудь передать личные сообщения: и попутешествуют, и навыки маскировки опробуют в полевых условиях, и заобщаются заодно. Авось влюбятся на революционной почве и будет такой чудесный союз сердец. Так хера с два! Дети, вместо того, чтобы влюбиться по планам начальства, задружились. Крепко задружились, аж до смешного дошло: взрослые им о сексе да о презервативах, а они друг другу про музыку, бейсбол и карате. «Хорошие дети. Воспитали образцовое юное поколение на свои головы. Объясняй им потом: это – член, это – вагина, идите – поебитесь, чтобы у нас проблем было меньше». Главное, чтобы проблемы не выходили за предел черепной коробки и все смутные идеи не претворялись в жизнь. В кои-то веки: больше мыслей, меньше дела. До этого момента всё шло по обратному принципу. Стальная хватка и железная воля сделали своё дело – никаких поползновений в сторону Сабо не наблюдалось, ни со стороны начальства, ни кого бы то ни было в окружении. Прямо ореол святости какой-то. Ореол слегка лишь потускнел к двадцать первому году мальчишки. А стоило-то всего лишь отрядить красавца к брату-акробату на «полечить». Драгон не был в курсе подробностей, что там всё-таки произошло, но вернувшуюся свою «правую руку» едва признал по изменившемуся лицу: будто все последние дни парень не спал вообще. Круги под глазами почти чёрные и улыбочка появилась характерная, с призрачной издёвкой. Про то, что мальчик теперь и курит, и бухает, и матерится, можно было бы заведомо догадаться – знал к кому отправляет золотце своё. Не дожидаясь личного визита, навестил «золотце», покуда оно отмокало в ванной – в чудесной старинной медной ванне, прекрасно вписывающейся в изысканный интерьер заброшенного поместья, которое они временно экспроприировали под штаб. Вся ванная комната была огромной, с мозаичным полом и тусклыми стёклами фонарей, сквозь которые можно было видеть захваченную стихийной растительностью крышу. Увидев вошедшего, Сабо ухватился за бортики ванной, порываясь в первое мгновение вытянуться перед начальством по стойке смирно, но сразу же сообразил, что обстановка не та для подобных телодвижений. Драгон сделал отмашку, мол лежи, твой порыв оценён. Парень вновь вытянул руки, устраиваясь удобнее. - Рад видеть вас, Драгон-сан. Вы уже встречались с Бладом? - Куда спешить? Пусть подождёт малость, подумает о своём плохом поведении. Тем более, сначала мне хотелось встретиться с тобой. - Поговорить о моём плохом поведении? - Ты прекрасно справился с заданием, в городе ни шороху, ни стону. - То есть как это – «ни стону»?! - Тебе видней. Кстати о плохом поведении... Ну и как там твой братец? – так ненавязчиво, по-родственному поинтересовался Монки. Конечно по-родственному, как же иначе, он же ему практически дядя. В ментальном смысле. - Жив, здоров, обрёл счастье под заботливым синим крылом своего любовника. - Ах вот оно что. Да ты ещё быстро вернулся, я так погляжу. - Если бы остался ещё на пару дней – втянулся бы. - В пиратство или гейство, боюсь спросить? Сабо хохотнул коротко, закрывая глаза на несколько секунд, словно вспоминая хороший сон. - Философский вопрос. А на шее парня с разных сторон красовалось по засосу. И каждый засос обладал каким-то своим неповторимым своеобразием… Драгон, мысленно стреляя по остаткам флота Белоуса, старался сейчас не скрежетать зубами и не слать проклятья, особливо вслух. Сабо смотрел, лениво откинув голову на бортик ванной – спокойный, расслабленный, без тени стыда. «А жаль, - мыслилось Драгону. - Ему очень идёт эта тень». Глаза без блеска, радужка в полупрозрачной дымке почти сливающаяся со зрачком, оттого читать этот взгляд очень сложно. «Что ж в голове у тебя, внебрачный сын боттичеллевской Венеры?» - Драгон-сан, можно вопрос не в тему? - Валяй. - Когда вы спасли меня… тогда, давно… Как вы оказались в тех краях? Решили проведать сына? - А вот нифига. Это всё Ива. Говорит раз: «А поедемте на Гоа». Я спрашивал, почему именно туда, а он в ответ: «Ну ты послушай, как звучит «А поедемте на Гоа…» Прекрасно». Так и порешили. - Прекраа-а-асно… - повторил за ним Сабо, продолжая раздумывать о чём-то своём. - Ладно, не уходи с темы. - Вы ещё не окончили свой допрос с пристрастием? - Я его ещё даже не начинал. На чём мы там остановились? Ах да… Так что ж вы там такое делали всё это время? - Навещали команду… как её теперь называть? Белоуса? Феникса? Праздновали воссоединение блудного сына с семьёй. - Что – две недели? - Ага. Я им говорю, вот, всё, у вас ваше чудо, может разойдёмся уже, как в море корабли? А они: «Нет, ну куда ты пойдёшь, вы же братья, тебе сам бог велел! Мы такие все плохие, вы такие все хорошие…» - С братом бы поговорил, коль не пускали. - А кто, по-вашему, не пускал? Он же и не пускал. Последний день я с ним, вцепившимся мне в ногу, так и прохромал по всему кораблю. - И как же ты вырвался? - Спасибо Марко. Я уговорил его, и он уговорил его. - Как там Феникс? - Замечательно там Феникс. Велел кланяться вам в ножки, и Иве-саме, и доктору. Сказал, что родина вас не забудет и он лично готов внести любой вклад в наше дело. - А ведь он очень ценный союзник. Как мы лихо завоевали его расположение… Хм, чё я сразу не подумал о таком повороте? - Какие вы недальновидные... - Так что у вас с Гол… То бишь с Портгасом? – задал главный вопрос Монки. Сабо повёл глазами по потолку, обдумывая ответ. - А хз. Вот честно, я не понял, что это было вообще. - Вы с ним трахались? Лицо парня стало ещё более глубокомысленным. - В сущности, трахались они с Фениксом… Хотя… Нееееее-ее-ет! Они с ним не тра-а-ахались!.. – глумливо протянул Сабо, ударяя мочалкой о воду. – Они занимались любо-о-овью! - А ты?.. - А я так. Поприсутствовать. - Свечку подержать? - Ага. Фонариком посветить. - Чтоб не промахнулись? Сабо аж под воду ушёл, радостно пуская пузырики. - Агагахахаха!.. Не могу!.. (буль-буль-буль) У вас такие шутки! Неловко посмеивался и сам мужчина. - Ага… Драгон шутит – Мариджоа не спит. Парень ещё пуще зашёлся. Драгон даже слегка забеспокоился, как бы тот не захлебнулся. - Так он тебя… не? Сабо отсмеялся и, всё ещё давя смешки, странно так искоса поглядывал на начальника. - А вас прямо задел этот вопрос, я вижу… Это моё личное дело, как вам кажется? - Да, но если я тебе не совсем чужой человек, я ведь могу спросить? – с такой же вежливой уклончивостью парировал Драгон, садясь на край ванной. - Ах да, разведка должна знать всё. Кто ебал, кого и как… - Боже, что ж ты такой испорченный стал? - Не беспокойтесь. – Сабо решительно поднялся, выбираясь из ванной и подхватывая с пола аккуратно сложенное рядом с одеждой полотенце. – Не так уж он меня попортил. - Самую малость только, да? – саркастически поднял бровь Драгон. - Вам оставил, - огрызнулся парень, отворачиваясь и кутаясь в полотенце. Мокрые губы, розоватые в середине и вода, стекающая с чёлки, блёклыми золотистыми колечками закручивающейся на лице… Лучше б он молчал. Драгон молча дёрнул его за руку, не вставая, заставляя наклониться, хватая и притискивая к себе мокрого, вместе со спадающим распахивающимся полотенцем – весь похолодевший, чёрт, нельзя в такой остывшей воде лежать, это ж опасно для здоровья… - Мммм-м-м! – замычал сквозь болезненный поцелуй Сабо: губы ещё не перестали болеть после тех… Извернулся, выпростав из тесных объятий по крайней мере одну руку – и запустил её в жёсткую чёрную гриву Драгона, дорвавшегося до него, как дракон до сокровища или до принцессы, которая обычно идёт в комплекте. Натянул топорщащиеся пряди, отвечая с пылкостью и страстностью, принимая горячий язык и поддаваясь напору. Полотенце тяжело упало на пол. Перед Драгоном предстало, не скрытое более ни водой, ни мыльной пеной, тонкое угловатое, с щедрой россыпью шрамов-ожогов, но от этого ничуть не менее прекрасное юношеское сильное тело. - Совершенство, - произнёс мужчина и по тону было понятно, это не эпитет, это обращение. «Совершенство», краснея под жадным взглядом, невольно пыталось прикрыться. Скрыть не наготу и не шрамы, а просто психологически, рефлекторно закрываясь. Драгон не дал ему это сделать, ловя руки и продолжая пристально вглядываться в перепуганное лицо снизу вверх. – Ну же, иди ко мне… Бегло осмотрел помещение: ветхость и пустота. Это не было то место, где Монки предпочёл бы кого-либо ебать, а уж тем паче девственника. Ну как, девственника? Условно девственника. Номинально. По крайней мере не сейчас, когда тот от усталости с ног валится: здесь он все колени изотрёт, если не щёчкой гладкой об пол или стену. Недолго думая, Драгон снял с себя плащ и завернул в него парня и попросту перекинул через плечо и уже в таком виде понёс к себе в спальню, благо здесь было недалеко, пугать некого. Сабо возмущался и орал, Драгон похлопывал его по попке и глумливо заявлял, что, дескать, «дракон-Драгон, пещера-принцесса-сокровища: я ничего не могу поделать против стереотипов». - Да заебали со своей принцессой! – орал Сабо благим матом. – Что один, что второй… То в платье рядись, то лежи – не рыпайся, ёбаные извращенцы!!! Монки на это лишь ухмылялся довольно. В спальне уронил на кровать, навис сверху, не целуя, не лапая, но и не давая сбежать. Искал ответ в смятённом и ошарашенном взгляде. - Я могу продолжить? Кто-то когда-нибудь должен был прервать порочный круг этим вопросом. Сабо аж рот раскрыл. Представление о начальстве, о человеке, бывшим для него огромным авторитетом, отношения с которым компенсировали в чём-то его безрадостные отношения с отцом – за последние минуты всё это обрушилось и разлетелось обжигающей огненной пылью. Зола – была и нет. И остался только этот вопрос и последующие за его решением действия. Чего Сабо хочет… А он ещё хочет чего-либо? Он молча уселся и с некоторой настороженностью развязал тесёмки на вороте рубахи мужчины. Сабо пальцами погладил шею и начало твёрдой груди, потянул рубаху целиком, всё ещё ничего не говоря. Драгон чуть насмешливо улыбался, понимая, что это пока ещё не ответ, не разрешение, а просто «А можно всё посмотреть?» «Можно, можно, - думал он про себя, - таким хорошим мальчикам, как ты, всё можно». Ага, даже раздеть догола, всё посмотреть, всё потрогать и сказать «нет, чё-та я не в настроении», украсть подушку и так и уйти спать к себе. Сабо с отвлечённым вниманием, совсем не учитывая реакцию мужчины, раздевал его, гладил, рассматривая и изучая. Тело тёмное, в буграх твёрдых мышц, жёсткое и литое, слегка вздрагивало порой под его белой рукой, тонкой с широкими, чётко выделяющимися косточками запястий и костяшек пальцев. Как большая ожившая скульптура не то человека, не то химеры. Что-то мистическое в нём было: и лицо, тёмное, со странным знаком татуировки, и решительный росчерк бровей, и густая косматая грива чёрных волос. Сабо он внушал и трепет, и ужас. Но ни перед трепетом, ни перед ужасом он не собирался пасовать. Провёл по животу мужчины так, словно бы тот был опасным хищником, сдерживаемым лишь рукою опытного дрессировщика; потом опустил руку ниже, в пах, по жёсткой чёрной поросли волосков. Взял крупный член, погладил по выпуклым венам, чувствительно сжимая, уверенно двигая рукой – какие прекрасные навыки даёт практика, ух-ты, - и зашептал почти в самые губы: - А вот сейчас скажу «нет», что вы сделаете? - Ах ты… мелкий… Уйду, хуле мне? - Уволите из органов? - Каких ещё?.. Да куда я тебя уволю, это блин, как пол-армии распустить. Не, отправишься куда-нить… А, чёрт, не так быстро!.. Да куда захочешь, задание выберешь сам. Короткий лукавый смешок. - Но ты же этого не сделаешь? – уже какой-то неуверенный и призрачно, самую малость умоляющий голос мужчины. - Вообще-то, соблазн велик. Соблазн просто огро… Вау, какой у вас!.. Все эти перетекающие друг в друга двусмысленности сорвали крышу Драгону и он, рыкнув зло, толкнул мальчишку на постель, опрокинул на спину, сам уже стал наглаживать, изучать свою добычу. Тонкая, бледная кожа быстро розовела под прикосновениями, отпечатками ладоней горела на бёдрах, а Сабо задыхался от захватывающего, постыдного и очевидно очень неправильного удовольствия. Когда Драгон опустился к его члену, облизывая его и забирая в рот, парень, рвано выдыхая приоткрытыми губами, слепо смотрел на него. Закинул на блестящее потом тёмное плечо свою ногу – Драгон с удовольствием ощупывал твёрдое колено, горячую кожу за ним. Парень под его ласками прогибался и, следя бездумным до равнодушия взглядом, двигал бёдрами, вымеряя и растягивая удовольствие, прочувствованно, зная сколько и как он хочет получить. Что-то порочное, капризное, даже жестокое – тенью легло на изменившееся в страсти лицо Сабо и это привлекало, вызывало самые что ни на есть животные реакции. Хотелось подмять его под себя, наказать за эту тень высокомерия. «Нет, малыш, не с тем человеком у тебя в постели будут отношения господин-слуга, не меня ты будешь своей прихоти подчинять». Желая стереть это выражение с лица мальчишки, дёрнул его за ноги, забрасывая их ему почти на лицо, сильно сгибая и раскрывая, жадно и грубо принялся вылизывать меж упругих половинок зада. Сабо вскрикнул, панически дёргаясь, от шока только не сопротивляясь. Драгон толкался в розоватую дырку языком, поднимался выше, вылизывая чувствительное место между поджатыми яйцами и анусом, тиская и сжимая узкие бёдра до боли. Не ясно, в таком ли свете он их встречу представлял, но смазка у него нашлась и была щедро разлита по его ноющему от напряжения члену и меж ягодиц парня. Подтянул за ноги, дёрнул на себя, раздвигая упругую скользкую кожу и вдалбливаясь в горячее, болезненно сжимающееся нутро. Какие-то крики, из глаз мальчишки брызнули слёзы, лицо и шея и так были пламенно-красными – и Драгон сразу потерял весь рассудок и осторожность. Удерживал задранные ноги и с хорошим остервенением драл парня, который теперь вскрикивал почти беспрерывно, выгибаясь и напряжённо упираясь руками в постель. Да, давненько у него такого секса не было, да его вообще давно не было, и Сабо оставалось только терпеть, покуда мужчина насытится и перестанет уже его терзать. Вся простынь под ним была перемята, мышцы ныли, Сабо сжимал зубы, стараясь не стонать так громко; чувствовал, как горит дырка и всё теснее распирает от беспрерывного движения члена внутри. Высоко вскрикнул, когда движение прекратилось и на живот и грудь ему брызнули горячие капли; сам вздрагивал от бьющей судорогой дрожи, передавшейся от другого человека. Хотелось уползти, спрятаться – мужчина считал это желание в распахнутых глазах и, жёстко улыбаясь, сгрёб его обратно, перевернул на живот, сминая округлые, горящие алыми следами от прикосновений ягодицы. Стал рукой нажимать между ними, проникая глубоко по хорошо разработанному пути. Смазки было достаточно, блестящие мокро пальцы мелькали между подрагивающих половинок, - Сабо выгибался, сильнее принимая пальцы, то наоборот, вжимался в постель, стараясь избежать проникновения. - Ш-ш-ш-шшш… хороший мальчик. – Драгон склонился к белой голове, поцеловал кудрявый, спутанный в соломенный вихрь затылок. Сабо промычал что-то отрицательное, не решаясь на более действенное сопротивление, в возбуждении своём не желая избавления от острых горящих ощущений. Драгон лёг на него, вжал в постель, вставил член… и под его тяжёлым телом Сабо не находил сил трепыхаться, теряясь от мешанины чувств, благоговения и неприятия одновременно. Замирая, с трудом дышал, остро ощущая, как проталкивается, входит в него горячая плоть, натягивает до предела, вбивается резкими ударами в тугой проход... Мужчина трахал его ещё раз. Или два. Или… У Сабо, вымотанного физическим и эмоциональным напряжением, не осталось чувства времени. Он помнил себя, разомлевшего, словно в объятиях настоящего мифического дракона. Голова его, запрокинутая, свисала с края кровати, а широкий горячий язык так и гулял по шее, лаская до беспамятной истомы. Дракон нежил его, продолжая медленно, лениво трахать, а Сабо не стонал уже, а лишь измученно мычал сквозь спёкшиеся распухшие губы. Слёзы стекали и высыхали сами от всего жара, пропитавшего комнату. Плавные, глубокие движения внутри него и медлительно накатывающий сокрушительный вал – удовольствие измучило, наполняло, собираясь разлиться, будоража и оживляя, выталкивая на острие восприятия, ощущения себя, другого, жизни. Грохнуло за окном, двери на балкон, огромные, сплошь стеклянные, распахнулись разом и втянули длинные от потолка до пола лёгкие занавеси. Гроза, бушевавшая, кажется, уже давно, вошла и пролилась в комнату, молнией озарила запрокинутое лицо и осветила всё безумие, творящееся здесь. Драгону пришлось ждать, чтобы парень пришёл в себя, ответил на его обеспокоенный взгляд – пришлось даже похлопать его по щекам. Сабо непонимающе оглядывался, словно после долгого томительного сна никак не мог вспомнить где и с кем он. Драгон понял, почему он так долго и упрямо не хотел брать мальчишку в постель. Правильно, что не хотел. Теперь трогать и теребить парня, даже целовать – казалось едва ли не кощунством с его стороны. Сабо лежал, разметавшись – на огромной плоскости кровати они могли легко друг друга не касаться. - Если хочешь, предложение всё ещё в силе, - произнёс Драгон. Сабо только глаза перевёл – даже на лёгкое движение головой его не хватало. – Любое задание. В любой части света. - А что, нам везде что-то надо? - У нас такое движение, что везде. - Я подумаю, Драгон-сан. - Сколько можно, ты меня и в постели до последней минуты только «на вы» называл. - А мне кажется, что это сексуально. Вам так не кажется? - Сложный вопрос. Как ты выражаешься, философский. Или экзистенциальный. - Кризис. - Что? - Экзистенциальный. Кстати, он как раз у меня. - Пиздец. - Это – синоним. - И он - у меня. По жизни. Атмосфера чуть прояснилась под наплывом единодушия, и тут как раз зацокали громко каблуки и в комнату, пиная дверь острой шпилькой, вероятно, с титановой набойкой, ворвалась мощная и колоритная, «вся-на-взводе» Ива-сама – Королева Окам Эмпорио Иванков. - Драгон, дорогуша, у меня потрясающий проект нашего нового революционного знамени, радужный… АААААААОГОСПОДИ!!! – завопил Иванков, в ужасе хватаясь за своё широкое лицо, раскрывая в крике рот ещё шире, чем обычно и что, казалось бы, было просто невозможно.