В гнезде ворона

Ренджи всегда молчалив. Он почти не слышно заходит, проскальзывая так быстро, что свет снаружи не успевает за ним. Он только выглядит мощным и неповоротливым, а на самом деле очень ловок и гибок, без этого вряд ли долго бы протянул в четвёртом районе со своим тогдашним характером. Кто знает, изменился ли он по-настоящему, но по поведению теперь не скажешь, что в молодости он был бесшабашным склочником. Для глаз гуля темнота ничего не значит, но Ренджи всё равно включает тусклую лампочку на противоположной от входа стене. Моргая, она освещает обшарпанный изнутри грузовой контейнер, режет привыкшие к мраку глаза. Ренджи снимает свой плащ, вешает на спинку единственного стула. Маска из внутреннего кармана выпадает на сиденье: круглые стёкла по бокам от клюва ловят отблески света. На коробку, заменяющую стол, ложится бумажный свёрток с бурым пятном на уголке. — Ты принёс мне еду? Как это мило. Зыркает исподлобья, но не отвечает. Разворачивает бумагу медленно, как будто официант в ресторане готовит блюдо к подаче перед клиентом. Можно представить, что это не кусок мертвечины, а бифштекс с кровью, не термос с кофе, а бутылка старого изысканного вина. Впрочем, вкус этого кофе лучше всякого вина, а жареное мясо гули не едят. Помимо нескольких рёбер с кожей, в пакете оказывается пара глазных яблок. Они потускнели, цвет радужки уже не разобрать, но всё равно их ценность куда выше, чем у простого мяса. — Ты совершенно точно меня балуешь, Ренджи-кун. Чуткий слух улавливает далёкий шум волн, гудок корабля, разговоры людей в порту. Внутри тихо. Ренджи так и не сказал ни слова. Он достаёт складной нож из кармана и разрезает принесённый кусок прямо на бумаге. Запах мяса распространяется, заполняет ноздри. Нож острый, но капля крови на срезе всё же выжимается — невозможно удержаться и не облизнуться. Ренджи всё видит, но никак этого не показывает. Подходит и протягивает наколотый на кончик ножа кусочек. — Ворон кормит меня, как своего птенчика. Ренджи реагирует на улыбку недовольством. — Если тебе не нравится… — мрачно начинает он. — Нравится! Ты так добр, Ренджи-кун. — Не ёрничай. Я просто не хочу, чтоб ты здесь сдох. — Ты принёс мне глазик. — Может, это я для себя… Только смех в ответ. Каждое слово Ренджи ценно. Просто приятная беседа старых друзей. Когда с небогатой трапезой покончено, он снова подаёт голос: — Ты подумал над моим предложением? — Я такой забывчивый. Что ты хотел, не напомнишь? Он досадливо вздохнул. — Помогите нам вытащить старика. — Ты о Йошимура-сане? Ты же знаешь, он у Аогири. Клоуны никогда не ввязываются в открытые конфликты. — Клоуны всё это начали. Вы чуть не убили Ризе! — он ударил кулаком в металлическую стену. — Как она попала к сумасшедшему доктору? Вы точно имеете связь с ним. — Я не понимаю, о чём ты. — Значит, этот этап переговоров снова провалился. Ренджи поднимает резиновые перчатки с пола. Они слиплись от засохшей крови, резина щёлкает, когда её оттягивают и отпускают. Он надевает их, мускулы на руках играют. Кто-то мог бы назвать это забавой, но для Ренджи это просто работа. Такая же, как варить кофе, такая же, как упаковывать в мешки трупы самоубийц. Сначала он просто наотмашь бьёт по лицу. Голова дёргается в сторону, губа треснула: на языке чувствуется уже не чужая кровь. От второго удара влажно хрустит нос, горячие струи почему-то льются внутрь, а не наружу. От следующего удара тело заваливается набок, но не падает — мешают цепи из RC-стали, которыми прикованы к стене руки. Звон этого металла особый: сухой, шуршащий. Чей кагуне пошёл на эту сталь? Может, это был кто-то знакомый? Кулак задевает пирсинг в брови, он вырывается и отлетает, кровь из мгновенно затягивающейся раны стекает на шею, бежит по буквам татуировки. «Ни с тобой, ни без тебя жить не могу». Знает ли Ренджи, когда она была сделана? Знает ли он, каково её истинное значение? Знает ли, как нелегко было разузнать, где он, когда Одноглазая Сова забрал его в двадцатый район из четвёртого? Знает ли Ренджи, когда именно в четвёртом районе освободилось место главы, потому что прежнему оно стало не нужно, не интересно? Ренджи всё ещё носит маску ворона. Она много раз была в ремонте, но основа всё та же, самая первая. В ней он был тогда, когда распустил свои крылья и напал на самого Бога Смерти. В ней же его и забрали. Проклятые голуби, если бы не они… Удары неожиданно прекратились. Ренджи притягивает к себе, трясёт, заглядывает в вечно чёрные глаза. — Как Клоуны связаны с экспериментами по созданию одноглазых гулей? — А ты помнишь, как мы впервые встретились в четвёртом районе, Ренджи-кун? Он снова злится, смотря на окровавленные улыбающиеся губы. Наматывает на кулак спутанные волосы, срывает с отощавшего татуированного тела одежду, которую зачем-то каждый раз надевает обратно. Он понимает, что желанен, но не останавливается. Ренджи тяжело дышит, старая раздолбанная койка скрипит. Развернув броском на живот так, что цепи на руках болезненно натянулись, резко раздвигает ноги, правая бьёт о металлическую холодную стенку с глухим «бамс». — Ты же придумал всё это только ради этого, верно? Все эти допросы… Способность разговаривать не пропадает, даже не смотря на грубые толчки, которые становятся от слов только жёстче, и на вывихнутые запястья. Ренджи входит глубоко и резко, без всякой нежности. Раны на теле заживают быстро. А душу можно сделать неуязвимой: просто представить, что её нет. Сыграть так, чтобы все поверили. Лёгкая задача для клоуна. Кровь течёт теперь и снизу. Ренджи снова поворачивает тело под собой рывком, довершая круг, запястья неприятно хрустят, сломанные кисти обвисают. Ладонью он проводит по слегка отросшим слева волосам, хватает за ухо, тянет на себя. — Ты поможешь нам освободить Йошимуру-сана? Ответа не будет, он ведь знает? Каждый день приходит и спрашивает, но не убивает. Так сильно хочет? Или правда нужна помощь в спасении покровителя? — Тебе неприятно со мной? Так беззаботно, будто и нет всей этой боли. Будто это не запах пота и разорванной плоти стоит в ржавом грузовом контейнере. — Чьё лицо ты хочешь, чтобы я показал тебя сегодня? Абсурдный вопрос. Но ведь всё равно больше нечего сказать. — Итори? Нет, она никогда тебе не нравилась. Рома? Нет, тоже не подходит. Тоука? Каждое имя сопровождается сменой лица. Кагуне расползается с влажным чавканьем, потом щупальца становятся на место. И только чёрные какуганы неизменны со своим дьявольским блеском красного зрачка. — Прекрати, это мерзко. — И это ТЫ мне говоришь? Ха-ха-ха! — в горле что-то хлюпает. Отвратительно. — Жаль, я не знаю лица твоей сестры… Последняя застывшая маска Канеки Кена стирается сокрушительным ударом. Ренджи всё ещё внутри, это резко ощущается. Чёрные ногти на ногах впиваются в покрытую бурыми пятнами тряпку, которой покрыта койка. — Не-е-ет. Не сестра. Как насчёт Ризе-сан?.. Лукавое выражение так похоже на оригинал, что Ренджи не выдерживает. — ХВАТИТ! Ты не смеешь произносить её имя! Вы сделали её такой! Знаешь, во что она превратилась? Я пожалел её, я забочусь о ней, но это бесполезно. Если с Йошимурой-саном будет то же самое… — он подрывается, безумно вращая глазами. Уже не человеческими. С торчащего члена стекает не его кровь, ею же покрыты руки по локоть. — Прикидываешься добрячком, как твой хозяин? — больше масла в огонь его гнева. Пусть подойдёт ближе, дотронется снова. Кровь, кровь, везде она. Брызгает на стены, стекает по векам, размазывается между скользящими друг об друга телами. — Я вспомнил, ты же каннибал… Ренджи отрывает зубами куски плоти, даже не жуя. Они восстанавливаются. Всё медленнее. Топлива недостаточно. Засовывает пальцы в зияющие раны, не даёт им затянуться. Ошмёток несъедобного гульего мяса падает на грязный пол, с него натекает липкая лужа. — Вот, жри себя сам! — заталкивает в глотку что-то, скорее всего, это пальцы. Наверное, вспомнил старую привычку разгрызать и посасывать их. Собственная плоть застревает в горле, вызывая судорожный кашель, с сиплым призвуком лёгкие пытаются втянуть воздух через широко открытый рот. Культи без кистей выскальзывают из цепей, кости медленно восстанавливаются, обрастают плотью и кожей. Сквозь новые пальцы виден свет лампы. Руки, как и всё тело, дрожат от боли и трясутся от ударов. Ренджи действительно садист? Если он хочет так, с пытками и багровыми реками… Он снова ложится сверху, терзает израненное тело. Свежая кожа в заживших местах чувствительнее прежней. Закидывает ноги себе на плечи, больно сжимая бёдра. Разве может быть что-то прекраснее его напряжённых мускулов, его спутанных светлых волос? Ренджи срывается, перестаёт грызть, проводя по восстанавливающейся плоти языком, слизывая кровь, лаская пальцами остатки узоров на теле. Теперь рисунок испорчен, доведётся ли его обновить? Ренджи входит медленно и мягко. Это приятно, этого стоило ждать. Он ускоряется, часто-часто дышит. Это тоже приятно. Его запах, смешанный с горькой нотой гульей крови, одурманивает. Он закрыл глаза. Вряд ли он представляет кого-то другого — ведь мог просто попросить. Не хочет видеть, что натворил? Воображает себя в другом месте? Стискивает зубы, сжимает веки, подходя к краю. Когда эта пытка любовью кончается, он, следуя собственному правилу, приводит в порядок постель и своего пленника, снова приковывает его. Зачем всё это? — Ты же знаешь, я в любой момент могу убежать. — Я стерегу. — Как мило. Я могу спать спокойно в этом гнёздышке, зная, что на страже папочка Ворон. Ренджи опять не отвечает. На его лице выражение вины и раскаяния. Чего именно он стыдится: издевательств или того, что было после? Он стаскивает грязные резиновые перчатки, откидывает неприятный комок в угол, надевает плащ и маску. Сейчас снова уйдёт, и кто знает, вернётся ли. — Останься. — Как Клоуны связаны с экспериментами по созданию одноглазых гулей? Вздох. Он опять о своём. Кто кого переупрямит? Ренджи добьётся помощи и спасёт хозяина или сдастся и примкнёт наконец к Клоунам? Время покажет. В ржавом контейнере гаснет лампочка. Ренджи выходит, не пуская солнечные лучи внутрь. Хотя чёрт знает, может, на улицах Токио уже ночь, и нет никакого света, как не стало его и внутри. Только мрак, вонь крови и одиночество.