Реконструкция

   Рейчел наблюдательна. Даже пресловутый третий глаз Сантаны не смог бы уловить того, что замечают лихорадочно блестящие глаза Рейчел Берри.    Куинн — в лучших традициях арт-хаусных фильмов — с самого своего отъезда из Огайо чувствует эмоциональную пустоту в груди (её можно почувствовать?), по неудачному стечению обстоятельств размером с Лайму. И прямой взгляд Рейчел, цепляющийся за свитер аккурат между лопатками, тоже чувствует. Он парадоксально-бережный. Он обдаёт мягким теплом кожу, а потом погребает под густым слоем пепла её внутренние Помпеи. Он гуляет по центральной площади, волнуется между колоннами, наполняет до краёв, затапливает амфитеатр. Его запредельно много. Куинн скрупулёзно высчитывает обжигающие приливы и отливы: на судорожном вдохе — «бе», на выдохе — «ри». А плечи замысловатыми па дробят отдельную жизнь о сколотый мрамор.    Рейчел заинтересована. Всем своим видом даёт это понять. Пристально смотрит, разглядывает.        Куинн не ждёт, когда вездесущей Рейчел надоест волновать, будоражить, препарировать, как тупым ножом, своим взглядом её сознание и внутренности, она мысленно умоляет продолжать: только так держится на плаву. Только благодаря ей осознаёт своё существование именно в этот временной промежуток, именно в этой точке планеты: циклично, от вдоха — до выдоха. В голове у Куинн — тихий свист летних муссонов, откровенно подражающих шепоту Берри.        Рейчел берёт реконструкцию в свои руки. Считает в такт с Куинн, облизывает трещинки на губах. У неё восставшее из пепла желание изничтожать всё на своём пути граничит с потребностью ревностно оберегать мраморные руины. Она даже пытается рассмешить: неловко рифмует имя Фабрей с её же внутренним мироощущением. Куинн выдавливает из себя тихий смешок. Рейчел думает, что он больше похож на сдавленные рыдания. Куинн не думает, она знает.    Рейчел настойчива. Её выверенными движениями и вкрадчивым голосом вымощена дорога в личный ад Куинн.    У Рейчел ещё достаточно времени, чтобы закончить реставрацию. У Куинн уже неприлично много набралось этих нервных «бе-ри».    Куинн спотыкается о ковёр, свалявшийся о реальность. Рейчел усаживает её на кровать и берёт. Переплетает свои пальцы с пальцами Фабрей, щекочет ресницами, смотрит глазами-звёздочками уже не из вулканического, а из небесного кратера. Продолжает выстраивать сумасшедшие, но со школьных времён отполированные до слепящего блеска концепции своей личной философии, в основе которой — бер-р-ицентризм. Она говорит, что выжженная пустота в груди и торчащие наружу руины не многим лучше призрачной целостности и самообмана. Она сбивчиво повторяет, всё время повторяет и повторяет, что, так или иначе, до конца от этой дыры, до краёв наполненной пустотой, никогда не избавиться, к ней только привыкать. С ней только смириться. От неё пытаться брать недостающее, отсутствующее.    Куинн понимает, что до краёв наполнена Рейчел. В затянутом предрассветной поволокой неопознанном где-то она перекатывает на языке липкие буквы, созревшие два слога, пробует их на вкус, прибавляет ещё одно «бе-ри» к своей потрескавшейся звёздной коллекции. Рейчел не против, она растворяется в её приливной музыке.