***
Сумасшествием принято считать что-то иррациональное и непосильное осознанию для здорового разума. Грань, делящая эти два состояния, до неприличия тонка, поэтому избежать путаниц и ошибок не всегда представляется возможным. Если человек всерьез заявит, что он самолично ходил по небу, то воспримут ли его адекватно? Вряд ли, ведь общество привыкло выносить вердикт сиюминутно, без уточнения деталей и обстоятельств. Этот человек отныне прослывёт нездоровым или попросту странным, и никому не будет дела до того, что его небесный покров был лишь отражением в луже. Так есть ли в этой череде из недосказанности и предубеждений хоть малейший шанс на то, что под гнетом стереотипного мышления сущность человека была воспринята неверно? Вероятность крайне мала, но ведь надежда есть всегда, так? Ныне она является слишком большой роскошью, и, чтобы обладать ею, нужно уплатить особую дань, размер которой приемлем не для всех. Но многие забывают одну старую истину: все мы заложники наших надежд. Они затмевают наши глаза своей слепящей пеленой, избавиться от которой под силу не каждому. Слабому человеку не остаётся ничего иного, как сложить руки и перестать бороться за чистую реальность. Брюс не хотел относить себя к этому числу. Жизнь научила его рассчитывать лишь на свои силы, и в этот раз действовать по-иному не входило в его намерения. Натуры людей казались ему подобными образу раскрытой книги, требующей лишь отведенного количества времени на прочтение. Но даже в его персональной библиотеке хранился рукописный фолиант, неподдающийся расшифровке. Под каким бы углом Брюс не рассматривал его местами порванные не от лучшего обращения страницы, он видел лишь черный витиеватый почерк поверх листа, но суть написанного неизменно оставалась скрытой. Порой ему чудилось, будто буквы выстраивались в определенную последовательность, которая, словно тёмные чернила, разливалась по строчкам безумным хохотом. В такие моменты Уэйн думал, что разгадка невообразимо близка, но как только он обращал эту мысль в надежду, она тут же растворялась в нахлынувшей волне из безответных вопросов. Брюс ясно понимал, что единственный шанс одержать победу над этим врагом — сыграть по его правилам. Но что делать, если правила не прописаны заведомо? Нужно стать своим врагом. Мыслить как он. И этого перевоплощения Брюс боялся и жаждал одновременно, ведь он мог не только понять Джокера, но и принять его.***
Безумец всегда завораживал Уэйна своей нетипичностью, которая сказывалась в его поведении, манере общения и внешности. Последнее, как казалось ему, скрывало в себе нечто большее, нежели просто устрашающий набор цветов. Джокер вложил в свою маску частицу себя, ту, которая надежно спрятана от внешнего мира. Брюс видел в ней скрытую символику, шифр, разгадав который он получит главный приз - правду. Именно поэтому он решил примерить второе лицо сумасшедшего. Предварительно закупив необходимое, Брюс направился в ванную, которая должна была стать испытательным полигоном. Зайдя в комнату, его решимость немного угасла. Был ли тому причиной страх перед неизвестным или проверенные временем принципы, от которых он должен был отречься, но этот вопрос остался без ответа и канул в лету к ему подобным. Берущее начало с середины стены и упирающееся в раковину зеркало отобразило в себе своего хозяина, который был занят раскладыванием нужных для преображением атрибутов. Когда дело было сделано, он оперся руками о раковину и, склонив голову, медленно выдохнул, готовясь к предстоящему. Собравшись с силами, Уэйн откинул прочь сомнения, которые молили его остановиться и бросить ещё не начатое действо, и приступил к перевоплощению. Первыми шли белила для кожи, которые он аккуратно вылил из флакона в ладонь. Когда белый цвет равномерно окрасил его предательски подрагивающие пальцы, Брюс посмотрел на свое отражение в зеркале. Он тайно надеялся, что человек, стоявший перед ним, одернет его, скажет оставить эту бессмысленную затею, но лишь давящая тишина, скрашенная периодическими ударами капель о гладкую поверхность мраморной раковины, была ему ответом. Невольно возникло ощущение необратимости происходящего. Уэйну стало казаться, что белила не просто окрасят его вымученное лицо. Они заклеймят его, выжгут метку, кричащую о его безумии. Он понимал безумие как вещь, не имеющую стандартных рамок, лишенную их вовсе. Поэтому каждое движение должно было носить интуитивный характер. Только так Брюс смог бы пересечь грань сознательности. Мужчина знал лицо Джокера так же хорошо, как художник знает лицо своей натурщицы. Разница лишь в том, что последний воссоздает её образ чередой мазков на холсте, а Бэтмен же использовал иной способ творения: словно движениями кисти, он ударами запечатлевал врага в своей памяти. И порой очень жалел, что не мог снять перчатки и повторить содеянное собственными руками, дабы почувствовать какова столь знакомая кожа на ощупь. Он бы выручил момент и провел большим пальцем по скуле клоуна, заполучая небольшое количество грима, которое он бы растер пальцами и поднес к носу, чтобы узнать, как пахнет безумие. Была еще одна важная деталь, не дававшая Уэйну спокойствия — улыбка Джокера. Она, казалось, сопровождала его постоянно. Поэтому Брюс решил отвести ей почетное место на своем (?) лице: растянув губы в неестественной улыбке, он закрыл глаза и круговыми движениями растер краску по коже лица. В нос резко ударил запах химикатов, и это приободряло, ведь именно так, по его мнению, должен был пахнуть Джокер. Выждав пару минут, скорее для себя, чем для лучшего качества нанесения краски, Уэйн устремил свой взгляд на отражение в зеркале. Грандиозных перемен не произошло. Миллиардер лишь приобрел неестественно-белый цвет лица, мимические морщины (последствие улыбки) и лишился бровей, которые остались по ту сторону грима. Сходства же с предметом своей одержимости остались минимальными, и это его абсолютно не устраивало. Он хотел получить результат сразу, поэтому продолжал верить в то, что это прелюдие поможет ему понять психа. Забавно, не так ли? Узнать человека, отрёкшегося от самого себя. Уэйн возможно и понял бы иронию, но был слишком вовлечён в процесс. Не желая тратить минуты, пока белила еще свежи, впустую, он достал флакон идентичный предыдущему, только заполненный краской черного цвета. Поспешно сняв и отшвырнув в сторону крышку, он окунул палец в темную жидкость. Брюс принципиально отказался от использования кисточек. Они, как ему казалось, придают процессу некую театральность, а образ его врага никак не сочетался с этим понятием. Еще одним плюсом в пользу ручного нанесения грима - ощущение полного контакта с кожей. Это было очень важно для Уэйна. Так он мог контролировать весь процесс от и до, к тому же это хоть немного удовлетворяло его тактильную жажду. Чередой резких мазков Брюс наносил и размазывал краску в области век, пока не добился желаемого. Черные круги и карие глаза давали восхитительный контраст с белой «кожей». За разгадку тайны этой гремучей смеси Уэйн готов был отдать многое… Что могут скрывать глаза, во взгляде которых танцует пламя? Мысли об убийствах, захватах, деньгах? Нет, это все слишком приземленно для Джокера. Балом в его голове правит хаос, который жаждет жертв и веселья, но эти два пункта непременно должны совмещаться, иначе праздник будет безнадежно испорчен. Только это лишь та часть истины, которую безумец сам ему любезно предоставил. К тому же нет доказательств ее правдивости. Однако в случае с Джокером не может идти и речи о правде. Вся его маска была создана им, чтобы бежать от реальности. Но что вообще способно было заставить Его бежать? Надеялся ли преступник убежать от ответственности, прошлого или же ради свободы? Что смогло сломать человека (порой Уэйн забывал, что Джокер был когда-то им), обрекая его на такой одинокий путь? Видение Джокера, поглощенного одиночеством, внезапно настигло Брюса. Он ясно видел, как безумец сидел в комнате со свисавшими, будто змеи, полосами рваных обоев. Тот откинулся на прогнившую деревянную стену, и взор его был прикован к мухе, кружившей около открытого окна. Она билась об стекло и деревянную перегородку ставень, но не могла найти выход. Эти жалкие попытки вырваться на волю привлекли паука, что плел неподалеку свои сети. Он спрятался в убежище — щель в оконной раме — и затаился, выжидая жертву. Она же не заставила своего будущего убийцу долго томиться, попав в распростертую, словно объятия, ловушку. Далее следовала сцена ликования и умерщвления, что принесла успокоение своему неожиданному наблюдателю. Но успокоение было вызвано не сценой насилия, нет. В такие моменты оно не приносило ему никаких эмоций. Сейчас чувство имело иной исток, более объективный. Он видел в этой сцене не доминирование хищника в пищевой цепи, а неприкрытую натуру общества. Люди, как мухи, бьются об стенки своего сознания в поисках выхода, но стена, выстроенная ими же ранее, создает «непреодолимое» препятствие. Так они проживают остаток своей жизни, исповедуя вымышленную истину неимения выбора, вместо того, чтобы взглянуть в лицо действительности. А потом их настигает конец. У каждого он облачен в собственную форму, но неизменно лишь одно: они сами стали тому причиной. И лишь единицы отбрасывают ложную правду и идут проложенной ими дорогой. Джокер ясно видел и чувствовал эту болезнь общества. Поэтому он возложил на себя эту священную миссию - стать его лекарством. Но глупые люди привыкли вешать на все свои ярлыки, так и сейчас он вытянул счастливый билетик с надписью «Псих». Но даже в этом есть свои плюсы. Например, мрачный друг, который выходит по ночам поиграть… Картина происходящего показалась Уэйну настолько живой, что на его лице родилась незапланированная улыбка. И от этого, как ему показалось, образ стал приобретать знакомые черты. Но без накрашенной улыбки - визитной карточки клоуна - он был похож на мертвеца из малобюджетного фильма ужасов. Достав купленную в дешевом парфюмерном помаду, Уэйн начал постепенно выкручивать ее. Кроваво-красный ствол медленно выползал из черного тюбика. Это незамысловатое действие породило в голове Брюса несколько странных мыслей. Ему стало жутко интересно, какова утренняя рутина Джокера. Проделывает ли он ежедневно то, чем был сейчас занят Уэйн? Почему-то до этого дня ему казалось, что грим преступника — его истинное лицо. Возможно, так оно и было. Плавные движения помадой гипнотизировали его. Он на автомате водил ею от середины губ и в бок, далеко за пределы контура. Брюс даже не заметил, что истратил четверть тюбика, получив кровавую улыбку, которая уже давно не давала ему спокойствия. Окинув отражение в зеркале придирчивыми взглядом, он остался почти доволен своим творением. Все сочеталось идеально, но чего-то явно недоставало. Мужчина склонился ближе к зеркалу, дабы рассмотреть детали. Стертый, перемешанный, размазанный: грим лежал так, как ему было предписано, и только глаза сокрыли в себе некое отличие. Они были очагом возгорания помешательства Джокера, а во взгляде Уэйна не было даже сотой доли той свободы, раскованности и сумасшествия, что были присущи их истинному владельцу. Но ведь Уэйн должен был всегда сохранять трезвость рассудка, ибо от его действий зависели чужие жизни. Дай он волю бессознательному, и мир ввергнется в хаос. Была у него и другая точка зрения на этот счёт. Он знал, что Бэтмен разрушал Готэм своей чрезмерной «опекой», ведь из-за него город лишился выработанного годами иммунитета против преступности. Да, половина полиция не всегда справлялась со своими обязанностями, а вторая погрязла в коррупции, но у Готэма и мафии стал образовываться некий симбиоз, который мог бы окрепнуть. Бэтмен же убил зарождающийся организм, дав городу защиту, в которой он нуждался. Правильно ли это? С одной стороны — да, ведь жители смогли позволить себе неслыханную ранее роскошь — спать ночью чуть менее чутким сном. Но другая сторона монеты вынесла Готэму смертельный приговор. Взяв на себя обязанности блюстителей порядка, Бэтмен стал символом надежности, не предусмотрев один важный момент… Он не вечен. А что ждет город, который останется без защиты? Это будет зрелищем не для слабонервных. Главной опасностью для Брюса Уэйна было то, что Джокер знал эту истину тоже. Но значит ли это, что, возможно, он знал и ответ? Был лишь один путь узнать это наверняка — пойди до конца, сорвав все стоп-краны. Но куда он его заведет? Найдет ли Брюс обратную дорогу? Захочет ли он ее искать? Риск был слишком велик, а прелести победы слишком искушали. Тогда Уэйн обратил свой взор к зеркалу, надеясь, что человек из отражения укажет ему на правильный выбор. Это был уже не тот молчаливый знакомый, который безразлично смотрел на него в начале, нет-нет, человек, что предстал тогда пред ним, был абсолютно непрочь поговорить. Весь его вид красочно расписывал все прелести выхода за грань: белая как снег кожа обещала забвение, жизнь с чистого листа, где нет места тяжелым мыслям, страхам и, главное, прошлому; темные глаза нашептывали Уэйну о тех возможностях, коими он мог бы безраздельно обладать; манящие губы рассказывали о воплощении всех самых сокровенных желаний, которые он так отчаянно гнал прочь. И он сдался. Уэйн перестал сдерживать в себе то, о существовании чего раньше и не хотел знать. Он согласился принять на время философию Джокера, куда бы она его ни привела. Все вопросы, которые ранее не давали спокойствия, отошли на задний план, а, может, и исчезли вовсе. Брюс чувствовал, как каждый новый вздох насыщал его тело чистым воздухом. Он питал его, восстанавливал, придавал уверенность в правильности происходившего. И Брюс не смог остановиться. Потому что уже не хотел. Пожирая глазами столь знакомые чужие губы, которые хранило в своем отражении зеркало, Уэйн придвинулся ближе и выдохнул струю тёплого воздуха, мгновенно обозначившуюся на гладкой поверхности. А затем, не медля ни секунды, впился в него жестким поцелуем. Он целовал долго и медленно, будто желая заставить себя поверить в реальность момента. Постепенно поцелуй становился более требовательным и настойчивым, отчего зеркало начинало угрожающе трещать, но Брюс не слышал этого. Его мысли были заняты воплощением желанных фантазий. Он представлял, как чужие руки грубо притягивали его к своему гибкому телу, обхватывали его спину и проводили по ней ногтями, вызывая сладкую боль. Уэйн целовал жадно, будто желая стать с Джокером одним целым, дабы выведать все его тайны. Но безумец и был сплошной тайной. Он прокусывая и оттягивая нижнюю губу мужчины, отчего тот чувствовал медный привкус во рту. Их маски смешались и слились воедино, создавая новую сущность, рожденную в пороке. Два давних врага сражались за истинность своих реальностей, верность гипотез. И в этой схватке за лидерство никто не хотел уступать. А затем Брюс услышал дребезг, что вывел его из прострации. Отрезвил. Ему показалось, что это стеклянная перегородка, отделавшая его реальность от действительности разлетелась на тысячи осколков. Но настоящим источником звука было лишь зеркало, которое сдалось под чередой мощных ударов мужчины. Он не мог разрешить себе поверит в то, что произошло. Что навсегда пошатнуло его идеалы, проверенные временем. Но как бы Уэйн не прятался от правды, он понимал - Джокер давно уже выиграл. И выиграл ещё до того момента, как Брюс переступил порог ванной. Псих заставил его сомневаться. А сомнения хуже поражения, ибо они подобны маленьким трещинам на многовековой стене, которая когда-нибудь сдастся и рухнет. Осознав произошедшее, он медленно опустился на колени, склонив голову. А затем поднял самый крупный из уцелевших осколков и всмотрелся в него. Уэйн видел чуть распухшие от недавнего поцелуя губы; человека, которого ненавидел и хотел; того, кем боялся стать. Так в какой момент все зашло слишком далеко? Когда все его опасения материализовались? Когда объект его желаний возымел над ним верх? Брюс уже ничего не знал точно. Он лишь смутно догадывался, что все дальнейшее будущее зависит от единственного выбора. Остановится ли он на достигнутом и отдастся городу, как это было всегда, или же даст манящему забвению поглотить себя? Вставив кусок стекла в рот и отведя его в сторону, из-за чего кожа болезненно натянулась, выпустив первую каплю крови, Уэйн решал. Решал, должно ли быть у всего окончание. Даже если это безумие.