Куклы

Куклы. Я играю в куклы. Я — маленькая девочка. Меня нигде нет. Нигде. Я просто прячусь. Я просто играю в куклы. Куклы, фарфоровые игрушки. Жених и невеста со счастливыми сияющими лицами. А мне так и не удалось так сиять. Мне казалось, что была я звездой, что горела яркими огнями. Но было это лишь напыщенностью, прельщенностью. А на деле давно уже превратилась в белого карлика, уже исчезнувшую, уже погибшую звезду в плене отчаяния. Я играю в куклы. Я люблю в них играть. Фарфоровые лица мне улыбаются, а я играю с ними в сказку, которой у меня так и не было. Раз, два, три — сколько раз я мечтала о сказке, той волшебной сказке души, и казалось мне, что с тобой она наконец-то осуществится, и я ее наконец-то прочитаю. Только я давно уже разучилась читать. Мне не нужны больше книги, не нужны больше сказки, я играю свою в этом закрытом бледно-сером пугающем пространстве. Фарфоровые куклы танцуют волшебный танец, волшебную сказку, кружатся в ней и играют сами, играют собой. А я сама — лишь пешка. И ты, верно, со мной тоже играл. Хоть говорил, что любишь, казалось мне даже, что ты и есть всегда рядом, мое главное спасение. Только умчало спасение, исчезло, и убило меня. Зато теперь я здесь. Я играю в куклы. Я снова маленькая девочка. В комнату заходит кто-то в белом халате. Он часто приходит ко мне. Дядя. Я его не знаю, но он часто со мной разговаривает. Но я его не понимаю. Я продолжаю играть в фарфоровые куклы. Он кого-то заводит. Женщина в сероватом плаще. Длинные тёмно-русые волосы. Уставшие руки. Мама. От этого слова становится немного теплее, и кажется, что сказка где-то рядом. Но снова обман, сказки нет. Тебя нет. Ты уехал. — Привет, Машенька, — мама устало садится рядом со мной на кровать. Она пытается улыбнуться, но на глазах ее поблескивают слёзы. Не надо, мама, не надо. В сказках не плачут. Я аккуратно провожу рукой по маминому лицу, пытаясь вытереть слёзы. Но руки не слушаются, и я лишь бесцельно вожу рукой, пытаюсь до неё дотянуться, но все тщетно. Только в куклы и способна играть. — Эх, Машенька… — дрогнувшим голосом говорит мама. — Возвращайся, я же знаю, ты меня слышишь. Возвращайся. Тебя сестрички ждут. Совсем вы у меня взрослые стали. Дашенька второй массажный салон открыла, Галя в Лондон уехала… Женя на Первом канале теперь работает… Пуговка теперь в школе для художников учится… А папа после всего… Просто работает курьером. Говори, мама, не бойся. После всего… После того, как не смог мне помочь. После того, как я оказалась здесь. И никто ни при чем. Просто в детстве я не доиграла в куклы. Теперь мне можно. Ты же меня оставил. Я ни на что не реагирую. Мама, иди домой. Там тебя ждут. А я тут буду играть. — Эх, Машенька, — снова говорит мама, встаёт с кровати, целует меня в лоб и уходит. А играю. Играю. Играю в куклы. Вдруг кукла-мальчик падает с кровати и разбивается. Напрочь. На осколки. На коврик из миллиона. Миллиарда. Неисчислимого количества осколков. Я встаю. Пол холодный. Как и все вокруг. Но я к этому привыкла. Раз-шаг. Два-шаг. И я танцую. Танцую на осколках, как танцевали те куклы. И танцую теперь сама. На одной из них. А другая мирно лежит и плачет, глядя на то, что осталось от их кукольной сказки. Как когда-то смотрела и я. Я тоже кукла, правда? Кукла из множества осколков, которые не склеить, из волшебной сказки, которую не услышать. Я танцую. Несколько шагов. И вторая кукла тоже напрочь разбивается. Бей, танцуй! Такая сказка без конца и начала. Безумная сказка со странным финалом. Которой и нет, но играет реприз. Моё сердце кричит и падает вниз. Я разбиваюсь, кидаю прочь руки, Я стала такой же, фарфоровой куклой. Теперь существует мир без опаски: Закончилась та хрупкая сказка. Дяди и тети заходят в палату и недоумевают. Им не понять. Им не узнать. Им не услышать эту сказку, им не поиграть с фарфоровыми куклами. Пусть недоумевают от того, что разбиты куклы. В мягких стенах. А я буду лежать на этих осколках и истекать кровью. Ничего. Когда-нибудь и ты поиграешь в эту сказку. Поиграешь в фарфоровые куклы.